Пример классового подхода к проблеме.
Явно провокационное наименование теме я дал не случайно.
Стало модным пренебрегать "классовым подходом" к анализу проблем развития общества.
"Классовый подход" при этом понимают узко - якобы это подход, сводящий проблемы развития общества к борьбе классов.
Упускают из виду, что "классовый подход" - это, прежде всего, ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЙ (теоретико-познавательный) метод исследования, требующий явного учета классовых позиций (классовой аксиоматики) НАБЛЮДАТЕЛЯ.
Далее, это метод, требующий явного включения в предмет исследования реальных классовых отношений.
Под классовыми отношениями при этом понимаются объективные производственные отношения, определяемые общественным разделением труда и, соответственно, группирующие участников общественного производства в разнообразные КЛАССЫ, отличающиеся специализацией и формами участия в производстве.
Приводимый ниже текст интересен как образец именно такого классового подхода.
Фрагмент из Письма № 5 "Откуда же мы такие...", опубликованного под рубрикой "Письма экономиста" в "Сибирской газете" ( № 42 от 26 ноября 1990 года), издававшейся в г. Новосибирске).
(вышестоящее цитировано по http://tr.rkrp-rpk.ru/get.php?651 )
…Я не согласен, далее, с упованиями на тот рынок, которого, якобы, по чьей-то вине у нас до сих пор нет и в 1991 году не будет. По моему убеждению, лозунги «перехода» к рынку основаны на недоразумении, возведенном в ранг всенародного мифа, будто наша экономика не рыночная экономика, будто все проблемы исчезнут, если превратить ее в рынок. Эти лозунги маскируют совсем другие процессы, чем то, что подавляющее большинство населения понимает под переходом к рынку.
Я утверждаю, что административная экономика – рыночное порождение, особая рыночная форма.
Специфика конкретного рынка определяется тем, что покупается и продается на нем: предметы роскоши, потребительские товары, оружие, ценные бумаги, рабочая сила, оборудование, технические идеи и т.д.
Административная экономика есть монополизированный рынок труда (рабочей силы). Говорить о ее «переходе» к рынку столь же нелепо, как говорить о переводе фондовой биржи на рыночную основу.
Следует иметь в виду, что административная система составляла ключевое звено классического капиталистического производства. Именно она, располагаясь внутри каждой фабрики над наемными работниками, выступала тем инструментом, благодаря которому так называемая прибавочная стоимость обретала форму прибыли. Формально рабочие и внутрипроизводственные администраторы – слуги одного и того же хозяина. Но эта формальная общность определяет лишь рамки, в которых развертывается их противоборство, суть которого выражается той противоположностью движения зарплаты и прибыли, на которую обратил внимание еще Давид Риккардо.
Прибыль есть разность между выручкой и затратами, формируемыми по рыночным ценам. При фиксации прочих цен размер прибыли ограничивается только уровнем заработной платы – т.е. уровнем цен внутрифабричного рынка труда (на котором идет неутихающая борьба за ставки, длину рабочего дня, длину отпусков, расценки и другие условия купли-продажи рабочей силы). Из всех внутрифабричных видов труда лишь один делает прибыль – тот, который зажимает зарплату, покупая, планируя, нормируя и контролируя труд. Чем больше зажата зарплата, тем выше прибыль. Чтобы ее увеличивать, отрабатывается целая система внутрипроизводственного планирования, нормирования, учета, контроля, в основе которой лежит особый способ измерения труда – сведение его к абстрактному времени. Труд измеряется и оплачивается не по конечному результату, а по времени пребывания рабочей силы в руках производственной администрации. Тем самым работники надежно устраняются из процесса управления и прямого распределения выручки: продал свои руки, получил за восьмерки в табеле – и молчи. Если их не отгораживать от распределения выручки, то прибыли вообще не будет – всю выручку придется делить.
ПЛАН И РЫНОК
Идеал планомерности есть в действительности идеал административно организованной частной собственности, противостоящей пролетариату на внутрифабричном рынке труда. Логически нелепо противопоставлять внутрифабричную планомерность рыночному механизму: первая есть лишь частный момент второго. Еще более нелепо противопоставлять административное хозяйство капиталистическому – напротив, частное производство лишь в той мере капиталистическое, в какой оно административно.
Капиталистическая производственная администрация выпестовала особый, исторически свойственный ТОЛЬКО ЕЙ, идеал организации общественного производства – «планомерность», которая, по сути, есть лишь надстройка над системой наемного труда. Бюрократические отношения выступают здесь как техническая необходимость, принимающая по мере монополизации производства и подавления административной системой других рыночных сфер характер объективной общественной необходимости. Производство, подчиненное отношениям рынка наемного труда, превращается в машину, диктующую всем участникам однородные идеалы. Высшим призванием человека становится карабкаться по ее иерархическим ступеням.
Так же, как в недрах феодализма было тесно буржуазному предпринимательству, так в недрах ограничений, налагаемых общественным рынком на частную собственность, тесно административному размаху.
Административный труд не мог не порождать специфического космополитического духа, который ополчался против рыночных ограничений частной собственности, против внефабричного рынка как своего повседневного предела. Суть его космополитических амбиций состояла в стремлении навязать рынок труда с присущими ему отношениями планирования, нормирования, учета и контроля в качестве всеобщей формы рынка, выстроить свойственные ему иерархические пирамиды до вершин власти над всем обществом.
Административный класс не нуждался в особом выходе на политическую арену, поскольку уже при капитализме реально господствовал на ней. Реализация его программы осуществлялась самим ходом развития общественного производства. Буржуазия, развивая свои командные функции, непосредственно порождала административное тело; пролетариат вселял в это тело свою наемную душу. Первая пестовала своего заместителя, который призван устранять ее из производства. Второй кормил своего начальника, который призван отгораживать его от распределения. Административному классу оставалось только подстерегать историческую возможность, чтобы сожрать и того, и другого.
Как чистый инструмент извлечения прибыли, административная система есть прирожденный подавитель рынка. Она жаждет всему обществу навязать идеалы своего внутрифабричного господства. Но, противопоставляя свою «планомерность» внешней рыночной стихии, она в действительности противопоставляет друг другу две части общественного рынка – внутрифабричную (рынок труда) и внефабричную. В ЭТОМ ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИИ И СОСТОИТ ОБЩЕСТВЕННО-ИСТОРИЧЕСКАЯ МИССИЯ АДМИНИСТРАТИВНОЙ СИСТЕМЫ. И если внефабричный рынок изгнан за пределы государства, то ГОСУДАРСТВЕННАЯ МОНОПОЛИЯ НА ВНЕШНЮЮ ТОРГОВЛЮ НАЧИНАЕТ ВЫРАЖАТЬ ОДИН ИЗ КРАЕУГОЛЬНЫХ ПОСТУЛАТОВ И СИМВОЛОВ ВЕРЫ АДМИНИСТРАТИВНОЙ СИСТЕМЫ, ОТ КОТОРОГО ОНА БЕЗ БОЯ НИКОГДА НЕ ОТКАЖЕТСЯ.
ПАРАДОКСАЛЬНЫЙ ТРИУМФ ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ
Административная система, словно джинн в бутылке, скрывается в каждой фабрике и ждет только часа, чтобы вырваться на простор и, растоптав все другие виды рынков, свести их к одному – рынку труда, господствовать на котором есть ее классовое призвание. В историческом плане удары этого джинна, этой пружины, постоянно напрягающейся внутри фабрик, нацелены против обоих традиционных классов буржуазного общества. Буржуазию ей необходимо истребить как класс, мешающий прибрать к рукам все общественные производительные силы. Пролетариев ей необходимо увековечить только как продавцов рабочей силы, т.е., законсервировать в пролетарской форме.
Исторические возможности захвата власти у нее были по обеим линиям – и на плечах буржуазии, и на плечах пролетариата. На плечах первой она пыталась втянуть общество в ультраимпериализм, монополизируя производство и давя свободную конкуренцию трестами, синдикатами, концернами, охватывая целые отрасли производственными монополиями. Но здесь, чем дальше, тем более процесс стопорился по объективным экономическим причинам: монополии приводили к загниванию производства. Общественность ведущих буржуазных стран в начале 20-го века отреагировала на эти поползновения серией антитрестовских законов, сыгравших эпохальную роль в спасении Запада от экспансии рынка наемного труда. По пролетарской линии она могла добиться своего, ставя угнетенные классы под марксистские знамена общества как «единой фабрики». Здесь были варианты – реформаторский, через приход пролетарской партии к власти мирным, парламентским путем, либо революционный – через диктатуру пролетариата. Последняя угрожала административному классу существенным изменением кадрового состава, но зато в историческом плане гарантировала тотальное господство его духа.
Опыт уже Парижской коммуны показал, насколько консервативны идеалы собственно пролетариев. Их основным лозунгом в производственной сфере было лишь низведение всех чиновников на роль скромно оплачиваемых наемных служащих, выполняющих те же административные функции, что и «служащие всякого другого работодателя», но за зарплату, не превышающую среднего заработка рабочего (Ленин, ПСС, т 33, стр. 50). Рабочие, не подвергая сомнениям фабричные отношения, требовали лишь перераспределения прав внутри административной системы. Это неудивительно, и в той мере, в какой люди признают форму найма в качестве единственно возможной для себя и наиболее справедливой (в сравнении, например, с рабством или крепостническим состоянием), в той мере они выступают в качестве фундамента административной системы, ее главного оплота.
Под флагом «единой фабрики» пролетариат выступил на исторической арене как самая консервативная сила, которая фактически реализовала в СССР идеалы административно организованной частной собственности и навязала всему общественному производству единую форму – форму рынка наемного труда.
Октябрьская «революция» в историческом плане означала триумф частной собственности, сумевшей вновь накинуть уздечку на общественные производительные силы, вышедшие было - благодаря взрыву рыночных отношений - из под контроля феодальной частной воли. Частная собственность в России была реставрирована в самой крайней форме – форме монопольной государственной собственности, свойственной прежде лишь наиболее реакционным азиатским рабовладельческим деспотиям. В центре хозяйственных преобразований было уничтожение внефабричной рыночной стихии, замена ее централизованным плановым началом, корни которого лежат во внутрифабричном командовании обезволенными людьми.
Господству административного уклада мешает стихия свободного рынка, и потому – долой ее! Вот лаконично выраженная программа общественных преобразований большевистских властей. Эта программа – явная антитеза программам антитрестовского законодательства, которыми буржуазные демократии своевременно отреагировали на возникновение административных монстров.
Эта программа большевиков в более широком историческом плане явилась антитезой рыночному вторжению внутрь производства, которым ознаменовался переход от феодализма к капитализму, антитезой договорным отношениям между свободными участниками производства, следовательно, антитезой свободе личности. Она не могла не привести к восстановлению того крепостнического состояния работников, которое было свойственно докапиталистическим формам производства.
Вознесение внутрифабричного (трудового) рынка над обществом означало воцарение над ним монолитной административной системы. Конкретными шагами такого воцарения выступают захват государственной машины и проведение в жизнь идеалов тотального планирования, учёта и контроля. Отработанный внутри капиталистических фабрик и трестов инструментарий работы с наемным трудом обобщается и из внутрифабричного кодекса возносится в ранг государственных законов. Вместо множества тарифных систем утверждается единая тарифная система. Складывается единый монопольный рынок труда, святой обязанностью каждого провозглашается работа по найму у государства. ВСЕ уклады свободной трудовой деятельности беспощадно уничтожаются (экспроприация крестьянства здесь – лишь отдельный, самый крупный эпизод). Пенсионное и трудовое законодательство пронизываются крепостническими идеалами (прикрепить работников к фабрикам, оценивать по непрерывному стажу работы на одном предприятии и т.д.). Самым тяжким обвинением становится обвинение в «мелкобуржуазной» идеологии – еще бы! – ведь она давала рабочему человеку альтернативу наемному состоянию, т.е., выводила его из-под знамен «общества-фабрики» и тем самым путала большевикам все карты.
ВОЦАРЕНИЕ…
Подводя итог этому политэкономическому рассуждению, объясняющему экономическую суть нашего строя, я хочу отметить следующее. В критике буржуазной политэкономии, представленной «Капиталом» К.Маркса, мы видим попытку объяснить все явления капиталистической экономики в терминах рынка труда. Все первичные понятия и вся аксиоматика этого произведения взяты из тех предметных идеализаций действительности, которые составляют ТЕХНИЧЕСКУЮ основу труда администраторов капиталистических фабрик.
Сведение меновой стоимости к абстрактному труду, измерение абстрактного труда временем работы (фактически – временем пребывания рабочей силы в руках производственной администрации) означают возведение в ранг основного звена экономики труда тех, кто навязывает работникам форму пролетария, кто делает прибыль, покупая, нормируя и контролируя их личное время. Эта попытка есть чисто теоретическая попытка свести все виды рынков к рынку труда. Но за этой «чистой теорией» стоял мощный напор бурно развивающихся фабрик и трестов, внутри которых особый слой людей («конторские» - по меткому прозвищу рабочих) истово утверждал идеалы планомерности, учета и контроля и готов был поставить их во главу истории. Адекватность этой теории истинному положению вещей зависит от того, действительно ли рынок труда выступает основным звеном капиталистической экономики. Иначе говоря, ее истинность относительна и изменчива, как относительны и изменчивы позиции специализированных рынков в общественном производстве.
Воцарение какого-либо одного вида рынков над общественным производством, подминающего и упраздняющего собой все остальные рынки, означает упразднение рынка как такового и отбрасывание экономики назад, к натуральному хозяйству, к господству ничем не стесненной частной собственности, организованной согласно особой логике воцарившегося уклада.
Октябрьская «революция» в связи с этим, получает объяснение как политический результат катастрофического нарушения равновесия между различными подразделами общественного рынка, когда один из этих подразделов – рынок труда (представленный множеством фабрик) – опрокинул все общественное производство и навязал всем отраслям общественной деятельности свою ЧАСТНУЮ логику. Это было бы невозможно, если бы вне его не существовала особая политическая традиция русского государственного устройства. Но это – предмет особого разговора.
Все недостатки административного хозяйства проистекают из его специфических РЫНОЧНЫХ корней.
Общим выводом из всего вышесказанного является следующий: вместо программ перевода народного хозяйства на рыночные отношения нужна программа ограничения полномочий административного хозяйства, представленного монополиями:
1) на исполнительную государственную власть;
2) на производственные мощности;
3) на функцию работодателя и закупщика рабочей силы;
4) на внешнюю торговлю;
5) на банковское обслуживание и кредит.
Всерьез заниматься переходом к рынку – значит, заниматься последовательным ограничением и уничтожением всех этих монополий. Рынок – категория объективная. (Рынок есть форма непосредственно общественного производства, форма общественной, а не частной собственности - прим. автора от 30.04.2012. См. подробнее: http://www.proza.ru/2013/08/26/1526; и, более позднее: http://www.proza.ru/2013/07/14/269 ) Он придет, если вместо «перехода» к нему мы займемся расчисткой завалов, преграждающих ему путь. Об этом – следующее письмо…
25 ноября 1990 года. г. Новосибирск. Валентин Левин