начало здесь:
http://www.proza.ru/2010/02/06/789
глава 2
Ваня вовсе не терял память, как подумала горничная. Нет, он помнил всё – и убогую свою избу, и грубого жестокого отца, и забитую безответную мать, и чумазых младших братишек. Отца он вовсе не жалел, даже наоборот был рад, что этот изверг погорел и больше не сможет колотить его смертным боем. Пока Иван был мал, он не понимал, за что Антип так ненавидит его. Парнишка боялся отца, старался меньше попадаться ему на глаза, особенно, когда тот напивался по праздникам и превращался в дикого зверя. В такие дни старший Демьянов не знал удержу, кидался с кулаками на жену, порол ремнём Ваню, а то и пинал ногами, зло, остервенело, – уже лежачего. Кричать не дозволялось, за нарушение запрета следовала жестокая порка розгами – Антип не выносил сора из избы.
Повзрослев, Ваня понял, в чём дело. Причина оказалась самая что ни на есть стыдная – Антип Демьянов вовсе не был его отцом. Мать прижила его с кем-то ещё до замужества. Поэтому муж и бил её, поэтому и ненавидел Ваню – чужого ребенка.
В Петров день нашлось прямое подтверждение этому. Пьяный в дым Антип набросился на Пелагею, схватил за косу и страшно заорал:
-Всю душу ты мне вымотала, стерва гулящая! Ненавижу! Ненавижу и тебя, и сучёнка твово. Барское отродье! Он и мастью – то совсем другой, мои сыны – те в меня белесые, а ентот, вишь, чернявый и зенки у ево тёмные!
С этими словами он дернул бедную женщину за волосы, хряснул тяжёлой ручищей пониже талии, а потом неожиданно ткнулся нечесаной головой ей в плечо и завыл – дико, жутко, тоскливо.
-Прости меня, Пелагеюшка, за что ж я тебя так терзаю? Обещал ведь обиды не делать, а сам… Эх, да что там, нечто я не понимаю? Невиноватая ты, что барина приласкала, подневольные мы. А ты вон ладная какая, он и позарился. Да все одно – обидно мне, понимаешь ли, обидно. Мы хошь и крепостные, а всё ж живые люди.
Мать ничего не ответила, заплакала только, а никем незамеченный Ваня тихонько выскользнул из избы и прокрался на сушилы. Там он лёг на свежее пахучее сено и задумался. «Барское отродье», - это он, это про него было сказано. Выходит он незаконный сын какого-то барина. Но какого? У них не было хозяина, только хозяйка. Екатерина Николаевна. Так с кем же мать его «прижила»?
Он, конечно, и в мыслях не держал, что неведомый барин, узнай он о его, Вани, существовании, немедленно назвал бы его сыном и забрал к себе. Просто было любопытно узнать, кто же таков его настоящий отец?
Ваня надумал расспросить мать о тайне своего рождения. Должна ведь она сказать ему правду, он уж не маленький! Да только как спрашивать? Надумать-то легко, а вот решиться?
Пока с духом собирался, пожар и случился. Ту жуткую ночь он помнил плохо, всё мешалось в голове, путалось. Бог его уберёг, а иначе как объяснить чудесное его спасение? Словно неведомая сила выбросила его из сенцов, где он спал, за малое мгновение до того, как рухнула крыша. Потом он долго полз по траве, уворачиваясь от летящих искр, и земля была горячая и шершавая. Голова сильно болела, а когда он попробовал встать, всё поплыло перед помутившимся взором, и он рухнул без памяти возле колодца. Ничего больше не помнил, а очнулся уже белым днем. Вокруг было чисто, тихо, он лежал на чем-то мягком и приятном на ощупь. «Наверно, я умер, и бог пожалел меня и взял в рай», - подумал он, но тут над ним склонилась какая-то старушка в белом платке, и он признал в ней барскую кухарку.
-Живой, однако, – пробормотал он и уже спокойно уснул.
Так началась его новая жизнь. Днем он помогал на кухне, а вечерами…
Вечерами к нему приходили две девчонки. В первый раз, когда они появились в его каморке, он даже перепугался, признав в одной из них барышню, вскочил, неуклюже поклонился, не зная, чего ей от него понадобилось. Оказалось, что вовсе и ничего, барышня принесла книжку с картинками и дала ему посмотреть её, потом долго читала вслух сказку. «Чудно, - подумал он, - эко надумала, крепостному сказки сказывать. Известно дело, барская причуда». Сказка, однако, зачаровала его, он слушал внимательно и запомнил с лёту почти наизусть. Барышня тоже понравилась – красивая, нарядная, а самое главное - замечательно добрая. За всю свою недолгую жизнь он не мог припомнить никого, кто был бы с ним столь ласков, как она. Сущий ангел.
Вторая девчонка, горничная, тоже была ничего, только болтлива очень. Скоро Ваня привык к ним и даже скучал, если они долго не приходили.
Раз барышня заспешила и оставила в его каморке свою книжку. Ваня долго листал её, в неровном свете потрескивающей лучины рассматривал картинки и ряды непонятных значков - "буквиц", потом ему вздумалось попробовать разобраться в них. Вон барышня как хорошо умеет складывать их в слова, да и горничная тоже обучена, так может и он сумеет одолеть книжную премудрость?
Он помнил, что первая сказка в книжке называлась "Лиса-воровка", значит, вначале должна стоять буквица "л", потом "и", "с", "а". Покойная мать немного знала счёт и выучила его до двадцати, так что он загнул пальцы и получил в слове "лиса" четыре значка. Так, теперь проверим… Дрожащими от нетерпения пальцами он раскрыл книгу на нужной странице – и даже вспотел от радости!
Дальше дело пошло быстрее. По названию еще двух сказок он распознал, как обозначены другие буквы. У него оказалась цепкая память и неистощимое терпение, так что он просидел над книжкой всю ночь. К утру воспаленными от бессонницы и чада лучины глазами уже мог прочесть в тексте отдельные несложные слова. Дневные заботы отвлекли его, но помогая Степаниде готовить обед, таская ведра воды и охапки дров, он с нетерпением ожидал вечера, когда сможет, наконец, вернуться к себе и продолжить увлекшее его занятие.
Он даже не заметил, когда пришла барышня.
-Ваня! Ты выучился читать? Да как же ты сумел? – радостно и удивленно воскликнула она.
-Да я по названиям буквицы разложил, - гордо ответил он, позабыв свою всегдашнюю робость, - а иные, не все, конечно, по смыслу в слова добавил.
-Ты молодец! Правда, Таня? Хочешь, я буду тебя учить?
-Конечно, барышня! – с энтузиазмом откликнулся Ваня. – Во всей деревне только двое грамоту знают, а мне всегда так завидно на них было.
-Ну вот и отлично. Только не зови ты меня барышней, ну хотя бы пока мы здесь и тётенька не слышит. Меня Аней зовут. Анной. Договорились?
Он кивнул, переполненный счастьем. Верно говорится, что не бывает худа без добра! Да разве могло ему присниться в самом смелом сне, что он освоит грамоту, и что сама барышня возьмется за его обучение! Сама графиня Анна! Эх, видела бы покойная маменька!
Прошло несколько лет. Много воды утекло за это время, многое изменилось в жизни неразлучной троицы. Если вначале барыня Екатерина Николаевна не слишком обращала внимание на их компанию, то теперь они вынуждены были таиться и зачастую собирались вместе украдкой, да и отношения между ними сделались иными. Таня сохла по Ивану, глаз с него не сводила, а он и помыслить не мог себя без барышни. Неравная любовь доставляла ему жестокие страдания. Он подрос и понимал, что у него нет никакой надежды на счастье и ответное чувство с её стороны. Она видела в нем только приятеля, ученика, а может быть и слугу, он же любил её всем сердцем, преданно и верно.
Танькины взоры ему мешали. Какая же она сделалась несносная! Ну, чистая липучка! Куда бы он ни шел, она непременно оказывалась рядом. И как только умудрялась? Работы у неё, что ли мало по дому? Или хозяйка с неё не спрашивает? И все смотрит преданными глазами, синими-синими и грустными, как у коровы.
-Ну чего ты всё ходишь за мной? – Как-то не выдержав, спросил он.
-Кто ходит? – с вызовом ответила она. – За тобой? Больно надо. Возомнил о себе бог весть что…
-Не отбрехивайся, не слепой, вижу. Чего тебе надобно? Может, тебя барыня за мной доглядывать приставила?
-Барыня? – рассмеялась Танька. – С чего бы это? Нужен ты ей! Хотя, если честно, будь она построже, давно приказала бы прогнать тебя в шею из усадьбы!
-Да за что ж?
-А что б не глазел, куда не положено! Или ты думаешь, что никто не замечает, как ты возле барышни крутишься? Смотри, доиграешься, хозяйка дознается, прикажет выпороть тебя на конюшне да сослать куда подальше, вон хоть в дальние выселки.
-Ты что ль донесешь на меня?
-Дурак. Я упредить тебя хотела, а там уж своей головой думай, коли она у тебя на плечах имеется…
-Не ходи ты за мной, ладно? А в остальном я уж сам как-нибудь справлюсь.
Между тем Танины слова насчет барыни оказались пророческими. До Екатерины Николаевны дошли, наконец, слухи, как много времени её племянница проводит с дворовым парнем. Конечно, она и прежде знала об этой странной дружбе, но не придавала ей особого значения – Аня ещё девочка, пусть развлекается, как умеет, но теперь, когда она подросла и превратилась в прелестную юную девушку, сомнительному и опасному общению с рослым и не лишенным приятности Ваней лучше всего было положить конец. Екатерина решила действовать, но осторожно, чтобы не нанести чувствительной племяннице душевного смятения. Прежде всего она вызвала к себе Ивана и объявила, что желает обучить его кузнечному ремеслу, а по сему он должен немедленно собрать свои пожитки и переехать в пристройку к кузне, где жил бобылем деревенский кузнец Фрол. Потом серьезно поговорила с Татьяной, и, наконец, поднялась в Анину спальню.
-Аннушка, дорогая моя, - ласково обратилась она к девушке, усаживаясь на диван рядом с ней, - до сего часа я уделяла тебе мало времени, прости меня. Но теперь всё изменится, я обещаю! Ты уже совсем взрослая и тебе надобно привыкать к обществу, а то приедет папенька и забранит меня, что вырастила тебя такой дикаркой. Я хочу исправить свою оплошность. Отныне ты не будешь сидеть затворницей в четырех стенах. Мы будем ездить с визитами, принимать у себя. Завтра же пошлю за лучшей смоленской мастерицей Аграфеной Петровной, надобно обновить тебе гардероб, пошить несколько новых платьев, ну и по мелочам кое-чего – шляпки, ленты, перчатки… Ну, чего ты хмуришься, ровно не рада?
-К чему это, тётенька? Мне вовсе не хочется выезжать. Дома гораздо лучше. Я не закончила рисовать ваш портрет. К тому же Таня и Иван…
-Татьяна всего лишь твоя горничная, ты можешь относиться к ней по- доброму, но подругой твоей она быть не может! – резче, чем собиралась, перебила Екатерина Николаевна. – А Иван больше не будет носить за тобой рисовальные принадлежности, потому как я определила его в ученики к кузнецу.
-Но как же так, тётенька? Почему?
-Потому, душа моя, что он крепостной! Ему пошел уже осьмнадцатый годок, он рослый, сильный парень, довольно ему шататься в праздности, пора к серьёзному делу приобщаться. Ты была столь добра к нему, что обучила грамоте и счёту. Что ж, с одной стороны это неплохо, но все же каждый сверчок должен знать свой шесток. Поглядим, как он проявит себя на мужской работе. А стульчик твой и мольберт с кистями может и Марфа носить!
-Тётенька! – взмолилась Аня. – Ну, хоть иногда позвольте Ване меня сопровождать! Вы же знаете, я рано хожу на этюды, так что он мог бы, до начала кузнечных работ, провожать меня в парк.
-Ладно, - желая смягчить нанесённый удар, согласилась тётушка,- иногда можно, я дозволяю. Пусть отнесёт, что нужно – и немедля возвращается, а ты, как закончишь, кликнешь Марфу, она предупреждена будет, тотчас пойдет и поможет тебе. Договорились?
Ане молча кивнула. А что ей ещё оставалось?
Время показало, что ничего хорошего из этого не вышло. Да, официально тётушка вроде бы и не запретила ей общаться с приятелями, однако вскоре после этого разговора у Ани появилась новая горничная, а Таню барыня перевела к себе в личное услужение, так что девушки почти не виделись. Что же касается Ивана, так тётенька словно чувствовала, когда Ане вздумается пригласить его с собой на утреннюю прогулку, и именно тогда он неизменно оказывался занят. Девушка сердилась, но ничего не могла изменить и всё чаще или вовсе отказывалась ходить рисовать, или довольствовалась обществом покорной и робкой толстухи Марфы.
Аня скучала по Ване, ей не хватало его общества. Иногда она даже спрашивала себя, уж не влюблена ли она в него, и тут же твердо отвечала отрицательно. Нет, любовь это совсем другое, она читала в книжках. У нее же нет ни волнения в крови, ни дрожи в ногах, ни тоски, ни мечтательности… Иван просто друг, она привыкла к нему, с ним интересно, даром что он простой крепостной. К тому же умный не по годам, спокойный и рассудительный, вон как быстро грамоту освоил, не в пример иным дворянам! А и выдумщик отменный, на разные забавы гораздый. И почему тётя так упорно препятствует их дружбе? Иной раз по целой неделе свидеться не удаётся!
Вот и сегодня то же самое получилось – тётенька на дальние выселки Ваню отправила, а она и не знала вовсе, ждала целое утро. Досадно, а что поделаешь? Марфу звать, да только что толка? Солнце высоко, тени пропали… Анна посидела ещё немножко в беседке и уныло поплелась домой.
У конюшни стояла чья-то карета, суетились конюхи, распрягая лошадей. Аня покосилась на запыленную крышу повозки, усталых животных. "Не здешние, верно, издалека приехали. Кто бы это мог быть?"
Пахнул ветерок, донес соблазнительный запах любимых пирожков с капустой. Аня колебалась недолго – гости никуда не денутся, а пирожки остынут, - подобрала подол и помчалась на кухню к Степаниде.
-Стеша, не знаешь ли, кто там приехал к тётеньке? Да в такую рань? – обжигаясь начинкой, спросила она.
-Как так, барышня, да разве ж вам неведомо? – ахнула кухарка. – Радость у нас великая! Батюшка ваш пожаловали! С ним князь столичный, с самого Санкт-Петербургу!
-Князь, говоришь? И папенька? – подавилась пирогом Аня. – Господи, чего ж им здесь надобно?
-Зачем вы так, барышня? Он ведь родитель ваш. Соскучился, небось, проведать захотел. Да что ж вы так встревожились – то, сердешная? Закашлялись вот, дайте-ка по спинке вас постучу…
-Ах, оставь, Стеша, право, - девушка бросила недоеденный пирог и выбежала из кухни. Сердце билось тревожно и испуганно. Она не ждала ничего хорошего от неожиданного визита графа Ивана.
Отец был для неё чужим человеком. За свои неполные семнадцать лет она видела его всего дважды. Последний раз он приезжал, когда ей исполнилось двенадцать. Тогда он долго рассматривал её, словно товар в лавке, хмыкал, морщил брови. Она так и не поняла, понравилась родителю или окончательно разочаровала его. Ей было неловко в его присутствии, хотелось, чтобы он поскорее ушел. Девочка оглядывалась на тётеньку, ища поддержки, а та, внешне любезная, сидела в кресле бледная и напряженная.
Позже, когда папенька уже уехал, Аня случайно услышала разговор Екатерины Николаевны с её ближайшей подругой – помещицей Марией Гавриловной. Тётенька вытирала заплаканные глаза кружевным платочком и признавалась графине, как перепугалась визиту зятя.
-Я подумала,- всхлипывая, еле слышно говорила она,- что Иван приехал забрать Аннушку. Веришь ли, я чуть с ума не сошла от страха! Чтобы я стала делать без моей девочки?…
-Да полно тебе,- утешала Гавриловна,- что это ты вздумала! Если он двенадцать лет про своё дитя не вспоминал, зачем бы оно ему теперь понадобилось?
-Так то оно так, - кивнула тётушка, - да только Иван не такой человек, чтоб можно было не опасаться его выходок. Я ведь рассказывала тебе, как он выдавал замуж своих сестер? Вот – то-то же! Он ни перед чем не остановится ради собственного благополучия. Пошатнется его положение – может и дочкой родной пожертвовать!
-Мала она еще для замужества-то
-Сейчас-то конечно, да ведь он обычно с дальним прицелом планы строит: Пока то да сё, сговор да помолвка, оно как раз и подойдет к нужному возрасту.
-Надо бы тебе опекунство над Аннушкой оформить, чтоб ты сама могла распоряжаться её будущим.
-Думала я над этим, Мари, узнавала, да только ничего не добилась. При живом родителе нельзя опекуном стать, если только он сам согласие даст, а он этого делать не собирается. Боюсь я за Аню, милая, сильно боюсь…
Аня запомнила подслушанный разговор и сделала из него свои выводы: папенька был опасным человеком и желал ей, Ане, лиха.
А теперь он снова приехал. Неудивительно, что девушка поднималась в гостиную в большой тревоге.
продолжение:http://www.proza.ru/2010/02/26/1200