Малуанец. Глава 13 -

Марианна Либерте
Глава 13.   

               
С тех пор как я видел Жюли  на приеме у Армана Мореля, прошла целая пустая, лишенная смысла, вечность.
За долгой промозглой осенью  наступила не принесшая душевного облегчения зима.
С самого октября в городе почти не рассветало, ноябрь выдался хотя и  теплым, но абсолютно бессолнечным. К полудню  в домах уже зажигались свечи.
Я засыпал, дрожа от холода, кутаясь в собственном одиночестве, от которого  озноб только усиливался. Я больше не встречал Жюли, она исчезла.
Ее не было ни на прогулках в Версале, ни в Булонском лесу, ни на Елисейских Полях.
Часто специально бродя по городу в надежде встретить ее, я терпел фиаско.
Заходя по вечерам в кафе, я с жаром принимался  рассматривать  посетителей, веря, что среди них может быть моя возлюбленная. Как-то я уже думал, что нашел ее: мы сидели с г-ном Морелем и его знакомым в английском кафе, на Итальянском бульваре.
В этот момент зашла девушка под руку с молодым человеком, издали при тусклом свете мне показалось, что это Жюли.
Подбежав к ней, я с грустью понял, что ошибся. Г-н Морель, как ни странно, не стал пытать меня расспросами.
Быть может, я не сказал бы ему всей правды, а придумывать и искать оправдания мне не хотелось.
Он был на редкость тактичным человеком, и в тоже время отчего–то в душе я понимал, что он догадывался о моем «безответном чувстве».
«Если это было так, как я предполагал, почему же он ни разу не заговаривал со мною на подобную тему, ведь  он знал обо мне почти все.
Как странно, какая нелепица и  бессмыслица, зачем бы г-ну Морелю скрывать от меня что-то?
Но ведь Жюли не могла оказаться на приеме в тот вечер без его приглашения, это же было очевидно.
Кто она в таком случае и какое отношение имеет  к Арману?».
Я изрядно устал и измотался  от всех этих вопросов, поэтому мне уже Бог знает что мерещится на каждом шагу.
В один момент мне даже стало казаться, что Жюли всего лишь вымысел, мираж, созданный воображением от моего долгого одиночества.
Тем не менее, я продолжал жить и надеяться, что когда-нибудь судьба будет ко мне благосклонна и пошлет мне встречу с Жюли.
Не так тяжело я воспринимал бы и страдания  от бедности или непризнанности моего таланта, как мучительно было одиночество. Кто–то из великих когда-то сказал, что талантливый человек наслаждается одиночеством, оно не тяготит его и через него рождаются новые формы таланта.
Сущая ерунда. Вздор! Возможно. Но человек не может быть один, это противоестественно природе и закону Божьему.
И не каждый человек в силах противостоять одиночеству, не впасть в депрессию, а создать нечто гениальное.
Мудрецы, может, довольствовались собою, состояние автаркии* давало им возможность формировать себя.
Но талантливый человек разительно отличается от мудреца.
Поэтому и распоряжаться одиночеством мудрец способен иначе, правильно, и черпать из него силы.
А талантливому человеку нужны  силы и без того. Я готов даже признать себя самым глупым и бездарным во Вселенной, лишь бы только быть рядом с Жюли.
Не готов я платить такую большую цену, каким и есть одиночество в сопоставление с талантом.
Последнее время меня по ночам мучили кошмары.
В них была  Жюли. Ее грустные глаза, призрачный образ беспокоили  меня. Я приближался к ней и четко видел, что руки ее связаны толстой веревкой.
Моя попытка освободить ее была напрасна. Откуда-то из темноты появлялся г-н Морель, начинал истошно смеяться, его смех оглушал меня, и я просыпался в холодном поту.
Этот сон повторялся почти каждую ночь, я не мог больше терпеть и намеривался поговорить с Арманом.
Но как только я заговаривал не об искусстве, театре, он начинал уводить разговор на другую тему.
Он интуитивно ощущал что-то. Чем дальше я был от этого разговора, тем сильнее меня охватывало необъяснимое подозрение к Арману.
 В первых числах марта г-н Морель с гордостью заявил:
—Ну что, Гийом, не пора ли тебе сдать экзамены в театральную школу?
—Вы думаете, я уже готов и способен на это? –  я с неким волнением говорил, сам даже  на себя сердился за то, что стал подозрительным с г-ном Морелем.
—Гийом, буду с тобою откровенен. –  Арман закурил сигару и по обыкновению попытался устроиться в своем любимом кресле в кабинете, в который мы перешли из гостиной.
Кабинет был  отделан под библиотеку, большую его часть от стены до стены занимали  стеллажи,  набитые доверху книгами. 
Посреди  кабинета стоял дубовый стол и роскошное кресло, в котором и восседал г-н Морель.
Еще в комнате был кофейный столик и несколько небольших кресел, обитых гобеленом, по левую сторону от столика возвышался  грандиозный камин , на нем хорошо смотрелись две  большие ,одинаковые вазы зеленого цвета инкрустированные золотом.
На полу лежал мягкий бежевый ковер, с крупными пестрыми  цветами в арабском стиле.
Как только г-н Морель говорил свою привычную фразу «буду с тобою откровенен», я смущался.
— Так вот, — он медлил, специально растягивая каждое слово, наслаждаясь вкусом хорошей сигары.
Я стоял возле книжного шкафа и делал вид, что смотрю книги.
Но, видимо, руки меня выдавали, они не слушались, и я дважды уронил книгу.
— Ты слушаешь, что я говорю, Гийом?
—Да, конечно, г-н Морель, слушаю.
—У меня создалось впечатление, что ты нервничаешь.
Он встал и подошел ко мне ближе. Мне стало сложнее сдерживать свои эмоции, он нарочито давил на меня.
—Разумеется, совсем немного, ведь я не уверен, что поступлю, – я попытался пустить пыль ему в глаза.
—Ладно, я так и думал. Хотя… – он задумался и добавил: «Разве дело только в этом?».
Я от удивления не знал, что сказать, меня спас внезапный стук в дверь, вошла Кристина, служанка г-на Мореля, она принесла кофе.
Арман раздосадовано взглядом попросил поставить на стол поднос с кофе, и она  поспешно удалилась.
Во мне еще теплилась надежда, что он забудет о своих странных намеках и не продолжит разговор в этом направлении.
—Арман, вы же знаете, зачем я приехал в Париж? Вам известно, что я не смыслю своей жизни без театра, вы знаете обо мне порой больше, чем я знаю о себе. Так почему же вы удивляетесь моим
переживаниям по поводу поступления?
Он снова сел в кресло, взял чашку с кофе и отпил несколько глотков, а после закурил.
—Пожалуй, знаю, или не знаю… – он сказал это сквозь зубы, держа сигару во рту. — Будь спокоен, мой мальчик, экзамены –  сущая формальность, ты уже зачислен.
Я бросил резкий взгляд в  ту сторону, где сидел Морель, взгляд был таким быстрым, что он его никак не ожидал и не был готов к нему.
—Не совсем понимаю вас.
—Что же здесь непонятно, Гийом? Выпей со мною кофе.
— Благодарю. Почему вы говорите, что сдача экзаменов –  лишь несущественная формальность?
За окном быстро темнело, комната потихоньку  тонула в полумраке. Сумерки окутывали каждый предмет, находившийся в кабинете, библиотека выглядела суровой и немного мрачной.
  Я еще стоял у стеллажа  с книгами, но отчетливо  уже не видел лица г-на Мореля. По-видимому, и он больше не мог рассмотреть моего  лица.
Мне это даже было на руку. Так он не заметит моего общего состояния негодования. Я услышал чьи-то громкие шаги   за дверью библиотеки, они меня насторожили, я вслушался, дверь распахнулась –  и на пороге возникла миловидная женская фигура, лица я не видел, только очертания ее.
Биение моего  сердца участилось: неужели это была Жюли? Девушка держала подсвечник с горящими свечами.
Не говоря ни слова, она поставила свечи на  камин  и направилась к двери.
Я изо всех сил пытался разглядеть ее лицо, но не мог. Тусклый свет свеч так слабо озарял комнату, что силиться разглядеть что-то было тщетно.
Она скрылась за дверью.
«Нет, это не могла быть Жюли, зачем бы ей понадобилось приносить подсвечник, ведь это задача прислуги.
А может, Морель держит в рабстве мою возлюбленную и не дает ей свободы, или она его наложница». Я совсем забыл, где нахожусь, и размышлял.
Пока не услышал покашливание г-на Мореля.
Он встал и подошел к камину, взяв несколько поленьев,  лежавших рядом с ним и бросив поленья в разгорающийся огонь. Пламя быстро перекинулось на подброшенные куски  дерева, и языки огня  принялись лизать их, по кабинету разнеслось бодрое потрескивание.
Г-н Морель повернулся к огню спиной и потер свои руки, словно они замерзли. А быть может, он нервничал, подумал я.
—Так–то лучше, хорошо, когда светло и тепло. Так вот, Гийом, продолжим наш разговор.
Меня так и распирало спросить, кто была эта девушка, и   я не удержался.
—Г-н Морель, я полагал, вы представите меня вашей гостье, которая только что заходила.
—Как же ты любопытен, для тебя удивительно, что в моем доме может быть женщина?
—Вовсе нет, напротив, но, мне кажется, я и раньше встречал эту девушку, быть может, я ошибаюсь, всему виной слабый свет, и лица я не успел разглядеть. Но, если мне не изменяет память, я встречал ее у вас на рауте однажды…
Я старался, как можно более равнодушно говорить о Жюли, подразумевал я именно ее, но не уверен был, что это она только что входила в кабинет.
—Как хорошо ты заметил «слабый свет», он и вправду так невыразителен, что перепутать можно кого угодно с кем угодно.
Я сейчас не совсем понимаю, о ком идет речь, но смею тебя заверить, что с мадмуазель  де Ринвер знаком быть ты не можешь, и вряд ли видел.
—В таком случае ,я ошибся, прошу меня простить, а как имя этой девушки?
—Будь так добр, скажи вот что мне: почему это тебя так волнует ее имя?
Мне хотелось спросить еще что-то, но я понял, что это окажется весьма некстати,и будет выглядеть очень подозрительным. Я
искал выход из этого глупого разговора.
—Не волнует, но ведь она ваша гостья. При следующей встрече мне нужно как-то обращаться к ней, и неплохо бы знать ее имя.
—Не совсем… Но это не важно, она тоже талантлива, как и ты, и я решил ее подучить немного.
Вы не будете встречаться более. Давай-ка вернемся к разговору о твоих экзаменах.
—Да, пожалуй, эта тема наиболее важна сейчас.
—Тебя интересовало, почему экзамены лишь формальность? Гийом, ты талантливый парень, более чем. Не прошло и года, как ты превратился из бродяги в желанного гостя в любом доме Парижа.  Весь Сен-Жермен ликует при виде тебя.
Ты покорил его, тебе рукоплескал высший свет. Ты выдержил испытания,теперь тебя ждет театр .
Этого мало? И поэтому тебя готовы взять любые высшие учебные заведения.
Я только молчал, сейчас меня одолевали  разные чувства, я был обязан многим этому человеку, но при этом теперь я подозревал его во всех смертных грехах.
Что мне делать: оставить все как есть или напрямую спросить г-на Мореля о Жюли? А если я не прав и напрасно виню его?
Нет, я должен выждать, возможно, само явится. Время торопить, себе вредить! «Non cecidit animus !»* У меня родилась одна очень интересная мысль, даже сам удивился этой мысли. А вдруг это знак свыше…..   
               
Автаркия*— (греч. autarkeia самоудовлетворение) независимость от всех вещей внешнего мира или других людей (Платон, Аристотель), жизненный идеал киренаиков и стоиков. Мудрецу стоику «достаточно самого себя».

«Non cecidit animus !»* —«Дух не ослабел!» (лат.)
Глава 14    http://www.proza.ru/2009/12/17/1139