Накануне всю ночь шёл снег, и утро шестнадцатого ноября встретило нас настоящей зимой. Перед судом, когда мы поднимались в лифте на нужный этаж здания, я сказала Эдику:
– Судья – женщина. Почти наверняка – тоже мать. Я не утверждаю, что это гарантия того, что она будет на моей стороне, но её человеческий и семейный статус тоже не стоит недооценивать.
На это мне ответил выскочивший из-за плеча Эдика лощёный молодой человек в хорошем костюме:
– Ваши познания психологических факторов, влияющих на непредвзятость суда, впечатляют. Но я всё-таки делаю ставку на объективную сторону дела. А она такова, что под давлением доказательств и фактов влияние каких-либо субъективных мотивов сводится практически на нет.
– Откуда сей учёный муж? – удивлённо спросила я Эдика.
– Это мой адвокат, – ответил он смущённо, почти робко.
– А я думала, что мы всё обсудим сами, – сказала я. – И адвокаты нам в этом деле не потребуются.
– Лариса посоветовала всё-таки воспользоваться его услугами, – признался Эдик.
– Ах, вот оно что, – усмехнулась я. – Ты теперь ничего не предпринимаешь, не посоветовавшись со своей женой. Что ж, весьма похвально.
– Вы зря иронизируете, – опять встрял адвокат, весьма похожий на молодого нахального петушка. – Вы тоже имели полное право нанять адвоката, никто бы вас за это не осудил. Напротив, адвокат был бы вам полезен в том плане, что помог бы вам юридически грамотно выстроить свою линию.
– Я обойдусь и без услуг представителя вашего сословия, – ответила я сухо.
– Что ж, ваше право, – улыбнулся адвокат и добавил: – Если вы так уверены в собственной правоте, а главное – в способности доказать эту правоту.
Таким образом, ещё в лифте я почувствовала, что от этого выскочки ничего хорошего ждать не придётся, а в кабинете судьи я в этом окончательно убедилась. Адвокат отработал свои деньги безупречно – по крайней мере, постарался. Он из кожи вон лез, чтобы оправдать доверие клиента, и вылил на меня тонну грязи, которую он накопал ценой, вероятно, просто нечеловеческих усилий. Слушая его, я поражалась: вот это человек подготовился так подготовился! Как он сумел накопать столько дерьма? А главное – когда он это успел? Вероятно, тут не обошлось без частных детективов – а впрочем, не так уж это и важно. Важно то, что на заседании адвокат Эдика всеми средствами старался выставить меня перед судом этакой порочной, чуть ли не извращённой женщиной, которой плевать на собственных детей. Каким-то образом всплыла история с Йоко, а также вскрылся факт моей работы в «Атлантиде». Но адвокат преподнёс эти факты в настолько перелицованном виде, что у меня не закрывался рот от удивления и возмущения, пока я слушала его. Как фокусник ловко достаёт из рукава карты, этот фокусник от юриспруденции вытаскивал и бросал перед судом «доказательства» моей глубокой и неисправимой порочности. Сочными и эффектными мазками он набросал мой портрет, на котором я предстала исчадием ада и воплощением порока. Он предоставил неоспоримые улики, доказывающие то, что работавшие в "Атлантиде" девушки также оказывали и услуги интимного характера, а менеджер клуба Феликс Доломанский был по совместительству ещё и сутенёр. Адвокат вскользь признал, что прямых и неоспоримых доказательств того, что и я оказывала клиентам секс-услуги, у него нет, но сам факт моей работы в подобном заведении характеризует меня соответствующим образом и позволяет сделать некоторые выводы…
Тут я не вытерпела, встала и сказала:
– Я протестую, ваша честь. Не выводы, а предположения и домыслы, которые, как известно, далеко не всегда соответствуют действительности.
– Протест принимается, – сказала судья. – Уважаемый адвокат, будьте поаккуратнее с формулировками.
Уж не знаю, каким образом адвокату стала известна история любви Алисы и Йоко, но он и её выудил и попытался вновь передёрнуть все факты. Он даже представил письменные показания свидетелей, подтверждавших, что у женщины, поразительно похожей на меня, была длительная – приблизительно полуторагодичная – лесбийская связь с некой Инной Камаевой, танцовщицей из клуба «Атлантида», работавшей там под псевдонимом «Йоко». При этом адвокат то ли не знал, что связь была не у меня, а у Алисы Регер, то ли знал, но намеренно пытался подставить меня. Слушая это, я думала: а не нанять ли после этого суда киллера для этого не в меру резвого и не отличающегося чистоплотностью адвокатишки? Похоже, для Эдика многое из услышанного им на этом суде оказалось полным сюрпризом, потому что он сидел рядом с бойко разглагольствующим адвокатом, потрясённо уставившись в одну точку и изредка качая головой. Историю с Йоко он слушал, прикрыв глаза ладонью. Адвокат закончил представление своих «доказательств», и судья обратилась ко мне:
– Ответчик, вам слово. Вы можете как-то прокомментировать всё то, что представил адвокат истца?
Я встала.
– Да, ваша честь, у меня масса комментариев, приготовьтесь их выслушать.
– Что ж, слушаем вас. Излагайте всё, что у вас есть, мы никуда не спешим.
Я высказалась, как умела. Речь адвоката я слушала внимательно и делала пометки, поэтому ответила ему по всем пунктам.
– Во-первых, всё, что сказал уважаемый адвокат, представляется мне не бесспорными доказательствами, а очень и очень сомнительными утверждениями. Всё, что я услышала от него, во многом искажено и трактовано им неверно – осмелюсь предположить, с целью меня опорочить. Да, я работала в клубе «Атлантида», этот факт я не отрицаю. И что в этом такого? Это такая же работа, как многие другие. Ведь я не делала этого на глазах у моих детей. Во-вторых, уважаемый адвокат здесь заявил, что работающие в клубе девушки оказывали интимные услуги клиентам. Да, он хорошо поработал, готовясь к этому суду. Действительно, такие услуги там оказывались, но я в этом не принимала участия. Наверно, я была единственной в «Атлантиде», кто не делал этого. Я только танцевала. Представил ли адвокат неопровержимые доказательства того, что именно я была замечена в этом? Представил ли он какие-нибудь видео, фотографии, свидетельства очевидцев? Нет. Всё это – пустые слова, которые ничего не доказывают. Уж если уважаемый адвокат взялся копать под меня, то следовало сделать это более тщательно и обзавестись прямыми уликами, изобличающими именно меня в занятии проституцией. Таких улик господин адвокат не представил.
– Суду ясна ваша позиция по этому вопросу, – сказала судья. – Что ещё вы имеете сказать суду?
– Да, ваша честь, я имею сказать следующее. Я восхищаюсь уважаемым адвокатом в том смысле, что он проделал огромную работу, раскапывая историю с несчастной Йоко. Но тут, ваша честь, он дал маху. Я действительно была знакома с этой девушкой, ныне, увы, покойной.
– Адвокат Сурков, это так? – спросила судья. – Вы, кажется, не упоминали, что данной гражданки нет в живых.
– Простите, ваша честь, – отозвался тот. – Я просто забыл упомянуть.
Судья обернулась ко мне:
– Продолжайте.
Я продолжила:
– Во-первых, я считаю непорядочным и некрасивым рассказывать подобные вещи о покойном человеке, но это так, к слову. Я хочу сказать вот что. Никакой полуторагодичной интимной связи у меня с Йоко не было. Связь с ней была у другой женщины, которая действительно как две капли воды была похожа на меня. Она, кстати, сейчас тоже покойная. Мне очень неприятно вытаскивать на свет эту историю, но уважаемый адвокат меня вынуждает это сделать. Если уж говорить правду, так всю. Имя этой женщины – Алиса Регер. Каким образом получилось, что мы с ней как две капли воды похожи?
Я рассказала всю историю моего обращения в «Феникс» и добавила, что подтвердить это может мой бывший муж.
– Истец, вы подтверждаете слова ответчика?
Эдик, сидевший неподвижно и державшийся за голову, не сразу ответил. Судья повторно к нему обратилась, и он сказал:
– Да… Да, я подтверждаю.
Я рассказала, как я познакомилась с Вадимом и Лизой, объяснила, что хотела узнать, каким человеком была Алиса Регер.
– Все свидетели, показания которых представил адвокат, опознали не меня, а Алису. Кроме того, разве адвокат уточнил временные рамки, в которых имела место эта полуторагодичная связь? Ваша честь, эта история произошла задолго до того, как я появилась в «Атлантиде». Я предполагаю, что господин адвокат, опрашивая свидетелей, показывал какую-то фотографию. Я прошу разрешения посмотреть на неё, если это возможно.
– Адвокат Сурков, вы можете представить на обозрение то, о чём просит ответчик? У вас имеется какая-либо фотография?
– Да, она у меня с собой, – ответил адвокат.
Он достал из своей папки фотографию и протянул судье. Судья, внимательно рассмотрев её, повернула её изображением ко мне.
– Вы это имели в виду, ответчик?
На снимке была, бесспорно, Алиса. Я протянула руку:
– Позвольте мне взглянуть поближе, ваша честь.
Судья отдала мне фотографию. Я лихорадочно всматривалась, пытаясь хоть за что-то зацепиться. И меня осенило. Алиса была снята на фоне отеля в Каире, который был взорван террористами за год до того, как началась вся эта история с «Фениксом».
– Ваша честь, посмотрите внимательно на здание на заднем плане. Вы его узнаёте?
Судья всмотрелась.
– Это, если я не ошибаюсь, отель в Каире. Мне довелось там побывать, поэтому я его помню.
– А вы помните, что его взорвали?
– Да, это событие широко освещалось в СМИ.
– А вы помните, когда примерно он был взорван?
– Если мне не изменяет память, это было около пяти лет назад. Да, всё верно, пять.
Я торжествующе воскликнула:
– А в «Феникс» я обратилась только четыре года назад, ваша честь! Мой бывший муж даже может подсказать дату. Это был его день рождения, когда ему исполнилось тридцать пять лет. В этом году ему исполнилось тридцать девять. Тогда, когда этот отель был цел, у меня ещё не было этой внешности, ваша честь, я выглядела совершенно иначе, и Эдуард тоже это подтвердит. Значит, господин адвокат показывал своим свидетелям фотографию Алисы Регер, и они опознали именно её. Да, вы можете сказать, что мы так похожи, что они могли и не отличить меня от неё. Именно так и произошло, и именно на это рассчитывал господин адвокат. В показаниях этих свидетелей нет конкретного указания хотя бы на приблизительные даты, когда происходил мой якобы роман с Йоко. А значит, у него нет достаточных оснований утверждать, что это была именно я, а господин адвокат на этом настаивает.
– Гм, всё логично, – заметила судья.
– А если это логично, ваша честь, то не находите ли вы, что во всём, что представил господин адвокат в качестве доказательств, нет ничего конкретного? Это, прошу прощения, обыкновенное поливание грязью, и больше ничего. И вообще, какое это имеет отношение к делу? Зачем было вытаскивать всё это, если Алиса Регер мертва, и Йоко тоже мертва? Они ничего не могут рассказать. Я тоже не собираюсь кричать об этом на каждом углу. Моим детям нет необходимости знать такие вещи. То, что я танцевала в «Атлантиде», не имеет никакого отношения к моей любви к ним!
– Ваша честь, я прошу слова, – выскочил вдруг адвокат. – У меня есть дополнение.
– Слушаем вас.
Ручаюсь, адвокат приберегал это как туз в рукаве. Он попытался обвинить меня в том, что я поднимала руку на Машу.
– Опять голословное утверждение, – запротестовала я. – Где доказательства?
Адвокат заявил, что в течение длительного периода времени у меня были плохие отношения с дочерью, доходило даже до рукоприкладства.
– Никакого рукоприкладства не было, – сказала я.
Адвокат попросил предоставить слово Эдику. Собравшись с мыслями, тот начал рассказывать о том, как я изменилась после операции переноса, как Маша отказывалась со мной общаться, упомянул и нервный срыв Маши.
– Сам лично я ничего не видел, – признался он. – Мне всё рассказал мой сын. Он увидел, что Маша лежит на полу, и предположил, что Натэлла её ударила.
– Вы действительно ударили Машу? – спросила меня судья.
– Нет, ваша честь. Я никогда не поднимала на неё руку, – ответила я. – У неё просто случился обморок. Я пыталась привести её в чувство. После этого случая Эдуард просто выставил меня из дома.
– Я тебя не выставлял! – нервно возразил Эдик. – Я просто предложил тебе временно – подчёркиваю, временно! – пожить отдельно, чтобы дать Маше время успокоиться.
– Так, выяснять отношения будете потом, – перебила судья. – Суд полагает, что настало время послушать самих детей.
Привели Машу. Она сразу бросилась ко мне, обняла и сказала:
– Не забирайте меня у мамы, я её очень люблю и хочу быть с ней!
– Маша, тебя вызвали в суд, чтобы ты рассказала всю правду, – сказала судья мягко. – Пожалуйста, скажи, кто эта женщина, которую ты сейчас обнимаешь?
– Это моя мама, – ответила Маша.
– Ты уверена в этом?
– Да.
– А скажи, почему у тебя долгое время были с ней плохие отношения? Я имею в виду, после её операции?
Маша помолчала и сказала:
– Я плохо себя вела с ней. Я с ней не разговаривала.
– Почему же ты плохо себя вела и не разговаривала с мамой?
– Не знаю…
– Она обижала тебя?
– Нет. Она обо мне заботилась, кормила меня, возила в школу.
– Скажи, она когда-нибудь кричала на тебя, ругала?
– Нет.
– Она когда-нибудь делала тебе больно?
– Нет, мама никогда не делала мне ничего плохого.
Адвокат обратился к судье:
– Ваша честь, разрешите задать ребёнку вопрос?
– Пожалуйста.
– Маша, вспомни, пожалуйста, тот день, когда ты укусила маме руку. Из-за чего у вас вышла ссора?
Я сказала:
– Ваша честь, я не хочу, чтобы моему ребёнку задавались травмирующие вопросы.
– Ваше право протестовать против таких вопросов, – ответила судья. – Вы не желаете, чтобы Маша отвечала?
– Нет, не желаю.
– Хорошо, вопрос снимается. Можешь не отвечать, Маша. Адвокат Сурков, у вас есть ещё вопросы?
– Это был мой единственный вопрос, ответ на который пролил бы свет на истину.
– Есть ещё мальчик старшего возраста, – сказала судья. – Полагаю, он может дать более вразумительные ответы. К Маше у суда вопросов нет. Маша, ты можешь остаться с мамой, если хочешь.
В кабинет впустили Ваню. Судья начала с того же вопроса, который задавала и Маше:
– Скажи, кто эта женщина?
– Моя мама, конечно, – ответил Ваня.
– Тебе известно, что маме делали операцию переноса, вследствие которой изменилась её внешность?
– Да, знаю. Мама стала выглядеть по-другому, но это по-прежнему она.
– Скажи, а больше никаких изменений после этой операции ты в маме не заметил?
– Ну… Она стала успевать делать больше всяких дел, занялась спортом, стала учить английский. Она стала более весёлая и энергичная.
– А более агрессивной она не стала?
– Агрессивной? Нет.
– По отношению к тебе она проявляла должную заботу?
– Да. Она заботилась обо мне и о Машке.
– Скажи, Ваня, ты когда-нибудь видел, чтобы мама применяла к твоей сестре силу, обижала её?
– Нет.
– Она не наносила ей побоев?
– Да никаких побоев она не наносила. Ни Машке, ни мне!
– А тот случай с Машей, после которого мама стала жить отдельно… Что на самом деле произошло? Ты видел это?
– Ну, в общем, мама хотела выбросить старые вещи. Машка это увидела и стала у неё отбирать этот чемодан с вещами. Она орала, как дикая.
– Кто орал?
– Машка. Мама пыталась её успокоить, а она всё орала и не отдавала чемодан. Понимаете, она думала, что это не мама, а какая-то чужая тётя хочет выбросить мамины вещи. Поэтому она орала и визжала. К ней вообще нельзя было подойти. Она даже кусалась и царапалась. Короче, была неадекватная. Потом я куда-то вышел, кажется, на кухню за водой, а когда вернулся, Машка лежала на полу, а мама её трясла и хлопала руками по щекам. Я тогда подумал, что она Машку ударила, но это я просто так подумал. Я не видел, чтобы она её била. Наверно, она правда просто хотела привести её в чувство. Мама никогда нам ничего плохого не делала.
– А почему она стала жить отдельно?
– Я не знаю, наверно, папа её попросил уехать. Он боялся за Машку.
– Она ушла спокойно, или они с папой ссорились?
– Я не видел, чтобы они ссорились.
– Мама уехала, и ты о ней больше ничего не слышал?
– Нет, она звонила домой. Она спрашивала, как мы, как у нас дела, всё время спрашивала о Машке.
– И как вы жили без мамы? Вам было без неё лучше или хуже?
– Хуже, конечно. Стало некому нас возить в школу, некому готовить еду. Папа сам плохо умеет готовить, поэтому приходилось всё время есть где-нибудь не дома. В кафе. Иногда готовила бабушка, но она бывала у нас не каждый день. Папа нанял для нас няню, Ларису. Вообще-то, как няня она была не очень.
– Что значит «не очень»? Уточни.
– Ну, она была ленивая… Готовила так себе. Она и сейчас так готовит. А потом, мне кажется, она стала интересовать папу не как няня, а как… В общем, как женщина. А потом мы увидели маму по телевизору. Она стала певицей.
– Ты считаешь, это хорошо? Ты гордишься мамой?
– Да, это круто. Раньше маму никто не знал, а теперь её знают многие. Машке очень нравятся мамины песни.
– Хорошо, скажи, с кем бы ты хотел проживать – с мамой или с папой?
– Я вообще не хотел бы, чтобы они расставались, но раз уж они развелись, ничего не поделаешь. И папа теперь женат на Ларисе. Я всё-таки хочу жить с мамой.
– Суду всё понятно, к тебе больше нет вопросов. Маша, тебе я тоже хочу задать этот вопрос. Ты бы хотела жить с мамой или с папой? Поскольку тебе уже есть десять лет, твоё мнение учитывается.
– Я сказала, что хочу жить с мамой, – ответила Маша. – Не забирайте меня у неё.
Эдик сидит на кожаном диване в холле здания суда, запустив пальцы в волосы. Рядом адвокат Сурков – взъерошенный, как петух после боя.
– Мы будем подавать апелляцию. Не отчаивайтесь. Это решение можно обжаловать.
Эдик, вынув пальцы из волос, смотрит на Суркова тяжёлым, угрюмым взглядом.
– Никакую апелляцию ты подавать не будешь. Если ты здесь облажался, в другом суде ты облажаешься подавно. Мне вообще не стоило тебя нанимать… Болтун ты. Всё, гонорар свой ты получишь, как договаривались. Отвали.
– Ну, как знаете!
Адвокат встаёт и уходит.
На руках у меня решение суда: дети остаются со мной. График их свиданий с отцом – на моё усмотрение. Я показываю Ване и Маше на окно в конце коридора и говорю:
– Подождите нас там, мне надо кое-что сказать папе наедине.
Ваня берёт Машу за плечо:
– Пошли.
Маша идёт неохотно, оглядывается на меня. Я успокаиваю её:
– Всё хорошо, Машенька. Постойте там, мы с папой сейчас подойдём. Только никуда не уходите.
Дети идут в конец коридора, а я сажусь рядом с Эдиком. С полминуты мы молчим. Эдик смотрит в сторону детей, фигуры которых видны в конце коридора у большого окна.
– Натка, не забирай у меня детей, – тихо и устало просит он.
– Поздно, Эдик, – отвечаю я. – Вот решение суда. Если бы ты не нанял этого борзого адвокатишку, мы бы, может быть, всё решили мирно. Что ты получил, наняв его? Ты думал, будет выстрел, а получился пшик. Зачем был нужен весь этот спектакль с обливанием меня грязью? Благодари Бога, что дети не слышали этого, а то я… Не знаю, что бы я сделала с тобой вместе с твоим, с позволения сказать, адвокатом. Я не ожидала от тебя такого, Эдик.
Он закрывает лицо ладонями, стонет.
– Я сам… Сам не ожидал, что он вот так… Я не знал.
– Ах, он не знал! Как же так? Неужели ты не контролировал действия своего же собственного адвоката? Ты, наверно, просто поставил перед ним задачу любой ценой отсудить детей, а какими средствами он будет этого добиваться, тебе было всё равно. Вот и результат. Если этого адвоката порекомендовала тебе Лариса, впредь поменьше слушай её и побольше полагайся на собственную голову на плечах.
Эдик невесело усмехается.
– Как ты умыла его с этой фотографией… Это надо же – углядеть какой-то там отель, которого уже нет!
– Простая наблюдательность с моей стороны и грубая ошибка – с его. А вообще, Эдик, всё это неважно, и хорошо, что судья это тоже понимала. Можно было обойтись без всего этого, не травмировать лишний раз детей и самим себе не трепать нервы. Зря ты всё это затеял, Эдик.
– Да я уже сам понял, что зря, – вздыхает он. – Вот как получилось… Послушай, Натка, я ведь не могу без них. Они мои дети, я их люблю.
– Они и мои дети тоже. И я люблю их не меньше. И мне больно от мысли, что из-за того, что мы с тобой натворили, теперь должны страдать они. Впрочем, не терзайся, Эдик, прямо сейчас я их забирать у тебя не буду.
Он вскидывает глаза.
– Правда?.. – дрогнувшим голосом спрашивает он.
– Я планирую в будущем переезд сюда, чтобы не увозить их слишком далеко. Но чтобы устроить этот переезд, мне потребуется время. Пока я всё не улажу, дети поживут с тобой – считай, что я разрешила им погостить у тебя. Разумеется, ты не должен чинить мне никаких препятствий в общении с ними, и никаких глупостей вроде того, чтобы увезти их и спрятаться. Если ты такое устроишь, я тебя из-под земли достану, и тогда пощады не жди.
– Нет, Натка, зачем?.. Разумеется, нет.
– Потом, когда мы переедем сюда, я возьму детей к себе. Мы будем жить в одном городе, и вы сможете видеться так часто, как захотите. Заметь, я ещё по-божески с тобой поступаю после всего, что устроил твой адвокат. Подумать только, мне пришлось выслушивать всю эту грязь, да ещё и давать объяснения! Если бы не то обстоятельство, что мы были всё-таки в суде, я бы не стала ничего объяснять, а просто размозжила бы наглую рожу этого адвокатишки об стену.
– Какой ужас, – усмехается Эдик. – А ещё утверждаешь, что в тебе не прибавилось агрессивности.
– Это не агрессивность, – отвечаю я. – Просто я поняла, что нельзя давать спуску тем, кто мне гадит. Один раз спустишь – и гадить будут постоянно.
продолжение: http://www.proza.ru/2010/04/04/1193