Утром первым делом Митяй подошёл к столу. Листок со схемой исчез. Но ведь он точно помнил, что оставил его здесь! Кому нужны эти почеркушки? И зачем написал имена? Почему не буквы? Да, неосторожно…. Мог бы, как всегда, рисовать на бумаге то, что не укладывалось в голове, но постепенно прояснялось потом…. Надо вспомнить, кто там назван? Кажется, все. И ещё одно новое имя – Тимур.
До сих пор Митяй так и не видел хозяйку дома и мать «семейства» – Ирину. Георгий ездил к ней в больницу только по выходным. Однажды брал с собой близнецов и Ваню. Чаще не получалось, билеты на автобус опять подорожали. Говорили, что она пошла на поправку и скоро вернётся. Митяй хотел увидеть эту женщину. Как она рискнула собрать в своём доме всех этих детей? Или от неё, как и от Георгия, ничего не зависело? Они – обыкновенные люди. Перенесли собственное горе – потеряли единственного сына – и решили облегчить жизнь другим, обездоленным? И здесь оказались именно те, кто незримо связаны между собой? Чем?
Сейчас его больше всего волновали близнецы. Смутно догадывался, что записи могли взять только Эти. С какой целью? Для чего?
Митяй помнил, что на схеме нарисована целая гроздь кружков, которые касались Этих: случайно обронённое слово, странные выходки, необъяснимые поступки…. Мучило тягостное ощущение, что с ними связана какая-то страшная загадка.
Он пошёл к Ивану и застал его, как всегда, с книжкой в руках. Интересно, что читает маленький гений? Не успел подумать, как Ваня повернул книгу обложкой к нему: «Сказки народов мира». Ну да, когда знаешь обо всём на свете, остается сказки читать…. Но, в конце-концов, Ваня – десятилетний мальчишка, и это нельзя сбрасывать со счетов.
Присел рядом. И тут Митяй понял, что даже не переоделся: на рубашке – следы крови. Иван смотрел вопросительно, но молчал. Да, в выдержке пацану не откажешь….
- Иван, что ты о себе помнишь?
- Многое…. Не помню только, как родился. Помню Валерию Петровну. Я думал, что она – мама, но теперь понимаю, что она, наверное, моя бабушка.
- Вань, она такая полная, с седыми волосами и короткой стрижкой. А на правой щеке – тёмная родинка?
- Да. А ты откуда знаешь?
- Потом скажу. А отца?
- Пётр Семенович. Почему-то они так друг друга звали – по имени и отчеству.
- Высокий, худой, в очках и тоже седой?
- Точно. Они часто в белых халатах ходили. Может быть, врачи? Хотя…нет. Ученые, скорее всего.
- А что с ними случилось?
- Не знаю. Они меня очень любили. С бабушкой мы всегда играли, почти целыми днями. В последний раз, когда видел их, она сказала, что будем играть в новую игру. И мы поднялись на крышу. Она привязала меня к собаке, а та выпрыгнула в окно. Потом какой-то непонятный шум....
- А потом?
- Я уснул. Проснулся, когда меня несли на руках в огромную машину. А после – уже ничего хорошего….
- А всё-таки?
- Мне исполнилось два года, когда я точно понял, что не такой как другие дети. Почему-то я знал всё: историю, химию, физику. Но тогда со мной ещё не догадывались говорить об этом. Так, глупости всякие требовали: читать – по слогам, считать – на каких-то палочках. Всё началось позднее. Меня, конечно, забрали из обычного детдома и бесконечно изучали. Я ж говорю – подопытный кролик.
- Но как ты оказался здесь?
- Пришло однажды в голову, что никто ни разу даже не попытался со мной играть. Одни вопросы и вопросы. И я представил, что так будет всю жизнь…. И замолчал.
- Как замолчал?
- Просто. Перестал говорить и всё.
- И сколько ты молчал?
- Почти три года. Бились со мной, пытались что-то делать. А потом махнули рукой и отправили сюда.
- А здесь ты заговорил?
- Не сразу. Месяца через два. С Линой…
- И решил стать – как все?
- Да, как все. Так лучше. Пусть меня оставят в покое.
- Но… ведь так тяжело?
- Уже нет. Я научился приспосабливаться. Только вот без компа плохо. Главное – я причины не знал. Что происходит? Откуда это лицо? Мистика какая-то….
Иван помолчал, потом спросил:
- А ты что мне скажешь?
- Что ты хочешь знать?
- О родителях. Где они? Я искал везде, в Инете. Никаких следов. И я решил, что попал сюда из параллельного мира. Сбой системы…или – ошибка в расчётах.
- Ваня, твои родители погибли. Тебя успели спасти, а сами…. Но это – твой мир.
Конечно, Митяй не мог сказать, что настоящих родителей у Вани не было никогда. Что тот – научное открытие, продукт долгой и успешной работы многих людей. Кажется, так это должно называться: продукт… результат. Но рядом с ним сидел такой живой и несчастный мальчишка. Молчать три года…. А он бы смог?
Ваня прикоснулся к рубахе.
- А это…оттуда?
- Да. Собака тоже погибла.
- Я помню её. Большая и лохматая. Вроде, овчарка?
- Да. Умная. Её звали Мальчик.
- Это ведь она меня спасла?
Ваня встал, начал ходить по комнате, а потом остановился перед Митяем:
- Дима, сними эту рубашку. Оставь её мне.
- Зачем?
- Понимаешь, на ней – кровь и шерсть. Когда-нибудь…
Он замолчал, но Митяй догадался, о чём думает Иван. Наверное, у него это получится. Когда-нибудь…
- Вань, а теперь твоя помощь нужна. Ты говоришь, что родителей искал. Значит, если понадобится найти какую-то информацию, сможешь?
- Смотря какую.
- Мне нужно знать всё о близнецах.
- Я попробую.
- Но… ведь тебе нужно использовать компьютер?
- Я справлюсь. Теперь я понял, в чем дело, и не боюсь. Страх есть, когда необъяснимо…. Я попробую вступить в контакт. Пусть скажет, что он хочет знать.
- Запомни: его зовут Тимур.
***
Вторую половину дня Митяй провёл, исходив весь город вдоль и поперёк. Он хотел попасть в Зордарн, чтобы увидеть Заркома и посоветоваться с ним. Но на этот раз ничего не вышло. Митяй думал о том, что допустил ошибку. Непростительную ошибку: не расспросил Бориса о Тимуре. А ведь тот ему говорил о единственном друге. Значит, Тимур к немому Борису прорваться смог. Но как?
Город прихорашивался: скоро Новый год. Митяй не любил праздники. Про его день рождения никто и никогда не вспоминал, только в последнем детдоме однажды испекли пирог с брусникой. Тогда ему исполнилось тринадцать лет.
Да и кто мог сказать о его настоящем дне рождения? Наверное, приблизительно прикинули. Знала только мать. Увидит ли её когда-нибудь? Да. Но сама она об этом даже не узнает…. Клеймёный, меченый…. Помнит ли она о нём?
Новый год…. Его всегда раздражала показная суета: в детдоме клеили кособокие игрушки, вырезали снежинки из бумаги, лепили их на окна и стены. Но сколько ни старайся, нищету и убожество не прикрыть. И ничем не перебить одинаковый запах: столовских щей, мочи и хлорки. Запах приютов.
Это стало явным в тот день, когда он давился брусничным пирогом за общим столом. Улыбался изо всех сил. И хотел убежать от невыносимого – множества глаз, направленных только на него.
Митяй продрог. Ветер поначалу казался еле заметным, но прошло уже почти два часа, и холод пробирал до костей. Два раза заходился греться в маленькие кафешки, обычные для такого городка: барная стойка, деревянные столы и скамейки, что никак не сочеталось с остальными деталями: то розовыми обоями, то вычурными светильниками или аквариумом. Митяй ничего в этом не понимал, но остро чувствовал фальшь. Когда одно не подходит к другому, то будто куском пенопласта – по стеклу.
Домой вернулся поздно, все готовились ко сну. В коридоре его поджидала Лина:
- Я тебя жду. Зайдёшь?
Он взялся за кресло и пошёл следом. В комнате Лина открыла тумбочку, достала толстую тетрадь в матерчатом переплете.
- Возьми. Это мой дневник. Рассказывать долго. Мне кажется, это тебе поможет.
- А разве…можно?
- Никаких особых секретов там нет. Так, мысли всякие. Но вдруг пригодится.
- Да, точно пригодится. Спасибо, Лина.
- Спокойной ночи, Дим.
Читал Митяй много. Это стало единственной отдушиной и другим миром. Но никак не мог избавиться от привычки вначале пролистывать новые книги, останавливаясь на тех местах, что «цепляли». И только когда пробегал так – от начала до конца – начинал читать по-настоящему. Так и на этот раз: листал дневник Лины, задерживаясь там, где уже не мог оторваться, машинально отмечая даты.
* * *
7 декабря
Почему я начала писать этот дневник? Потому что больше не могу. Говорить об этом ни с кем нельзя. Подумают, что сошла с ума. А может быть, и в самом деле, сошла?
От страха сводит ноги. Почему именно ноги? Они есть, но их же нет! Зачем они вообще нужны, если нельзя ходить?
Не могу убежать от Голоса. Или, наоборот, пойти к нему. А он зовёт: «Эллина, иди, иди…» Когда я первый раз его услышала? Две недели назад.
В субботу – баня. Я люблю этот день, и баню люблю. Мне стало так хорошо, я улеглась в кровать и собралась почитать любимую «Алису». Книжка уже истрепалась, я её раз сто прочитала. И всё равно что-то новенькое – раз, и найду.
Голос прозвучал издалека, вроде из-за глухой стены. И жалобный какой-то. И мне свело ноги. Пришлось их даже растирать, как будто они – живые.
12 декабря.
Вчера сказали, что меня возьмут из интерната в семью. Я боюсь.
Дурочка! Я ведь мечтала об этом. Знала, что такого не может быть, а всё равно… Кому нужен инвалид? Столько со мной возни, а толку никакого. Девчонки утром опять начали препираться: кому мыть общий коридор, потому что наша комната дежурит. А я думаю – если бы могла, то мыла его с утра до ночи, и туалеты бы мыла. И снег чистила. Взяла бы лом у тети Любы и долбила лёд.
Неличка на литературе говорит: «Никому в голову не придёт мечта – стать дворником или уборщицей». А я чуть не закричала: «Я хочу!».
Да ладно. Сейчас не об этом. Я могу шить, вышивать и вязать. Это ведь может в семье пригодиться?
Голос приходил ночью.
19 декабря
Город называется Ковчайск. Мы ехали на машине. Сначала деревянные дома, похоже на деревню. Я никогда не была в деревне, но Лена рассказывала, как там хорошо. Дальняя родня её летом на каникулы брала. Она корову научилась доить, коз пасла. А приехала с кроликом. Его дали, чтобы в столовой суп сварили. А мы с Леной уговорили сторожа дядю Гошу клетку ему сделать. Кролик месяц у нас прожил, а потом кто-то его украл. Жалко Патрика. Он носом двигал так смешно. Я его расчёсывала, чтобы пушистый был.
Мне захотелось, чтобы мой дом оказался на такой деревенской улице.
А потом начались пятиэтажки. Плохо, если квартира на верхнем этаже. Как мою коляску спускать? Но, слава богу, обошлось. Отдельный дом.
25 декабря
Всё странно. Такое чувство, будто я попала на съёмки фильма. В жизни так не бывает. Это – Зазеркалье. Самое главное: я не слышу здесь Голос. Может быть, он и не найдёт меня?
30 декабря
Завтра Новый год. Первый Новый год здесь. И вообще – первый такой. Настоящий. Георгий вчера принёс елку. Все наряжали, даже Борис. Правда, почему-то опять он в шапке. И не спросишь, потому что немой. Но почему-то он всегда старается быть рядом со мной. И кресло моё никому не даёт катить. Я и сама с ним нормально управляюсь, но вижу, что Борису очень хочется. Так жалко его. Ирина сказала, что он сильно болеет.
Близнецы опять дел натворили: распутали гирлянду и включили, пока никто не видел. Одна лампочка взорвалась, а рядом вата лежала, чуть не загорелось всё. А им хоть бы что!
Сегодня писали записки «Деду Морозу»: кто какой подарок хочет . Я пожелала «Алису в стране чудес». Здесь и правда – Зазеркалье. Пока не могу даже писать об этом.
Но ведь я сама – не такая, как все. Родилась на свет в восемь лет. И ничего, совсем ничего не помню! Старалась. Не могу. Только – палату в больнице, где очнулась. Врачи сказали – полная амнезия. Так называется, когда человек после катастрофы забывает всё. Меня папа успел вытолкнуть – в окно…. Тогда все родственники собрались, правда, их не так уж и много: бабушка, двое дедушек, и сестра папы. Праздновали десять лет со дня свадьбы мамы и папы. Говорят, что баллон с газом оказался неисправный. Привезли его утром, а в обед – взрыв…. И все могилы там, в Подмосковье, где мы жили.
Когда-нибудь я поеду туда. Я на кладбище ни разу не была.
А где я вообще была?
Зря я надеялась. Голос рядом. Он зовёт….
1 января.
Вот и прошёл Новый год. Они думали, что я расстроилась. Вовсе нет. Я-то знаю, что Эти такое подстроили. А все на Машу подумали. Она записки собирала и подписывала их для спонсоров, которые подарки принесли. Моя «Алиса» досталась Боре, а мне – велосипед. Эта тётенька, спонсорша, заплакала даже. Отвернулась, а я видела.
В общем, всем не по себе из-за этого стало. Маша вечером у меня прощения просила, я сказала, что верю ей. Она уж точно не могла.
Думают, что Маша злая и драчунья, а я знаю, какая она на самом деле. К ней подступиться боятся, потому что язык у неё – не дай бог. Да ещё нунчаки эти. Целыми днями во дворе ими машет, тренируется. Сейчас ещё по книжке айкидо разучивает. Это всё из-за детдома, где она жила. Правда, не рассказывает ничего, но я догадалась.
Ещё она засыпать ужасно боится. Каждый вечер начинает волноваться. И меня тормошит, чтобы я подольше не спала, рассказывает сказки. Сколько же она их знает! Я бы тоже не спала совсем.
Ночью Голос сильнее слышно. Но не так страшно, как днём. Потому что вроде – во сне. А днём откуда? Одно и то же: «Эллина, иди, иди…»
Как я устала! Не хочу его слышать! Не хочу!
16 января.
Оставила его совсем ненадолго. И мой камушек исчез. Сняла, чтобы голову помыть. Ведь не снимала раньше никогда! Что делать? Только он у меня и остался на память. И ничего больше!
Тогда Маша пошла к Этим. Говорит «душу из них вытрясу!» А вдруг не они?
Слава Богу! Борис принёс. Показывает, что у Ёськи отобрал. Да, попугай наш тоже странный, как и все здесь. Как будто и не птица вовсе. А кто? Кот Чеширский? Не знаю….
Иногда такое выдаст. Вчера кричал: «Чай «Липтон»! Пьём и писаем!», а до того: «Памперсы «Хагенс»! Вы этого достойны! Запах, который покорил мир!». Неужели он соображает, что говорит?
2 февраля.
Несмотря ни на что, мне здесь хорошо. Вот. Написала, теперь думаю. Почему – несмотря? Что здесь не так? Всё дело в нас, детях. Ирина и Григорий нормальные люди. А мы?
Со всеми нами что-то не так.
11 февраля.
Почему у меня отбирают всё? И кто? Ведь пока не появился этот Голос, я так любила ночь. Мне снились мои сны. Сны – это тоже жизнь. Для меня она даже лучше, чем настоящая.
Первый сон приснился в больнице, когда я ещё не очнулась. Лестница. Белая, широкая. Я шла по ней и считала ступеньки. Девять. Там кто-то стоял, наверху, звал меня. Но не вслух, а как-то иначе.
Может быть, я должна была тогда умереть?
20 февраля.
Сегодня случился пожар. Дом сгорел, но вытащили почти всё. Самое ужасное, что он загорелся ночью. Оказывается, я не такая уж трусиха. Просто страшно из-за того, что всё началось внезапно, в два часа ночи.
Разбудил всех Борис. Он ведь немой и не может кричать. Но схватил кастрюлю и стучал по ней железной кружкой. Я видела, что у него слёзы текли, я подумала, что от страха. А потом поняла! Поняла, почему шапку натягивает и не снимает её дома, прячется от всех в дальние углы. Боря не переносит звуки, ему от них больно! Бедный, и сказать никому не может.
Я решила, что сколько могу, буду его защищать. Боря ведь ко мне бросился первый. На кресло меня с кровати еле перекинул, хотел вывезти в коридор, а там уже всё полыхает. Маша в окно прыгнула, а Борис меня через подоконник ей на руки прямо вытолкнул. Как только сил хватило? Ведь маленький такой.
Георгий близнецов вытаскивал. Ирина тоже лезла прямо в огонь. Иосифа она еле нашла, тот бродит, где попало и спит, где захочет.
Ирина почему-то кричала: «Моя рассада, моя рассада!»
Мы уже посеяли перец и помидоры, чтобы в теплицу пораньше посадить. Всё взошло, уже можно было в отдельные горшочки переносить, собирались в выходной.
А там ведь кроме рассады этой всего погорело полно.
25 февраля.
Пока нам соседи свои полдома отдали, там у них никто не живёт. Они давно сына ждут с семьей, а тот тянет, не едет. Так что нам повезло. Георгий ходит хмурый, почти ни с кем не говорит. В той бумаге из пожарки написали, что в доме неисправная проводка. Георгий спорил, что это не так. Мы-то знаем, как он всё по сто раз проверял.
Но деньги нам заплатят за то, что дом сгорел. А из-за этой страховки что творилось! Оказывается, за месяц до пожара Маша привела тётеньку эту, которая всё страхует. И она Ирину долго уговаривала, потом Георгию звонили, что-то решали. В общем, документы подписали. Вот теперь и прикапываются, почему эту страховку сделали, а дом вскоре сгорел. Ирина плачет, ведь столько всего пропало, попробуй теперь это купи! Никаких денег не хватит.
Я Машу спросила, откуда она эту тётку взяла? Говорит, просто по нашей улице шла. А она зазвала её с Ириной поговорить. Вообще Маша много чего умеет, только об этом не знает никто. Когда я руку обожгла кипятком, такой волдырь вскочил. Потом ещё я его зацепила и сорвала. До того больно, терпеть нельзя. Мне Ирина мазь приложила, таблетку дала. А Маша руку взяла и стала над ней шептать. Те слова я запомнила.
Поперечь трава перестелется,
Пережог-болезнь перемелется.
Перемол пройдет, все узлом завьет,
Перелыв в подпол ужом уползет.
И прямо на глазах всё затянулось, будто и не было ничего. Ирина через час пришла, крутила руку во все стороны, охала. И правда: как поверишь?
Зазеркалье. Всё здесь не так.
6 марта.
Мы все придумываем наш новый дом. Планы рисуем. Вчера спорили, из кирпича строить, или деревянный. Георгий за дерево. Говорит, что тогда дом – живой. А Ирина – ни в какую. Боится пожара.
Как-то это смешно называется. Вспомнила. Консенсус. По-русски – согласие. Вообще, столько слов всяких новых, зачем? Есть ведь нормальные. И всем понятные. Это похоже на новую одежду. Вроде много, а хочется чего-то новенького. Но это не про меня. Мне зачем? Надо ходить, чтобы красивое другим показывать. Ирина мне ткань купила, я себе кофточку сшила. А потом мне снилось, что я в ней танцую. И в джинсах.
Про дом я хотела…. В общем, пришли к согласию. Первый этаж – кирпичный, второй - деревянный. И чтобы комнат на всех хватило. Ирина сказала, что скоро приедет ещё мальчик. Интересно, какой? Неужели… нормальный? Я чувствую, догадываюсь, но пока боюсь об этом писать. Что с нами не так?!
12 марта.
Интересно, может человек привыкнуть к страху? Наверное, нет. Это единственное, к чему привыкнуть нельзя.
Когда я слышу голос, у меня внутри всё замирает. Почему он говорит это страшное слово «иди»? А если бы говорил другое, что изменилось бы?
7 апреля.
Господи, зачем Ты так сделал? Почему не дал мне уйти? Ты Бог справедливый. Так все говорят. Зачем взял моих родителей, а меня оставил здесь?
Потом Ты сделал ещё хуже. Чтобы мне стало больнее, Ты взял у меня память. Я не могу вспомнить ничего! Я не знаю, как меня любили. Какой был мой дом. Я могла бы сейчас вспоминать счастливую прошлую жизнь. А у меня нет и этого…
Мне говорят, что я – ангел. Разве бывают ангелы без ног? Может быть. Но они умеют летать. А я не могу ни летать, ни ходить. Зачем Ты это сделал со мной?
19 апреля.
Я опять вспоминаю пожар. Надо всё по порядку. Мне так нужно вспомнить что-то важное! Борису было ужасно плохо, потому что стоял невыносимый шум. И тогда я поняла, что он боится именно звуков, любых. Поэтому и прячется, и шапку не снимает.
А Маша носилась как бешеная. Столько всего успела выволочь из пожара.
Георгий без конца нырял прямо в огонь. Ирина его не пускала. Заплакала, когда Ёську вытащил. И потом всё время плакала.
Вот, вспомнила! Эти! В глазах такая радость. У обоих. Я нечаянно на них взглянула, когда они не ожидали. Потом-то стали как все. И заплакали, и закричали, и забегали. Но когда начала обваливаться крыша…. В глазах у них был восторг!
6 мая.
Дом строят быстро, Георгий сказал, что осенью уже переедем.
Я уже не так боюсь Голоса, как раньше. Ничего ведь не происходит. Хотя, нет. Заметила, что когда его слышу, то потом вижу сон. Всегда разный, но действие происходит в одном и том же месте. Это удивительный замок. Стоит не на земле, а как будто в воздухе висит. К нему ведут дороги, как светлые нити. А по дорогам идут люди. И всадники скачут.
Может, этот сон связан с Голосом?
28 мая.
Сегодня Ирина привезла мальчика. Честно говоря, я мечтала о маленьком. Например, года два-три. Таких у нас нет. Но Ване почти десять. И тоже немой! Значит, Ирина с Георгием договорились, чтобы у Бориса появился друг. Но я-то знаю, что Борису никто не нужен. Он не сможет ни с кем общаться. И не будет. Боря терпит только меня. И вовсе не потому, что я молчу. Я догадалась ещё об одном. Совсем неважно – молчишь ты или говоришь – он слышит как-то по-другому.
Вчера вёз меня из школы. А я так злилась на Люду! Потому что её Андрей возле крыльца ждал, и они вместе домой пошли. А мне чего злиться? Я ведь урод, инвалид, кому я нужна? Ужасно, если я влюблюсь. Ужасно! Вот такие мысли…. Плохие, в общем. На Бориса оглянулась, а он – плачет. По-настоящему. Из-за меня. Я сразу начала лестницу представлять. Ту, из первого сна, я так хорошо её запомнила. И ступеньки считаю, и будто иду по ней. Девять ступенек. И тут злость прошла, и обида. А Борис сразу успокоился, даже улыбнулся. Как мне его жалко!
25 июня
Ваня – хороший мальчишка. И умный. Почти всё время за компьютером, но не в игры играет, а занят чем-то другим. Но Эти теперь его достают. Отстали от Бориса, переключились на Ваню. Подкрадываются к нему, а он комп всегда выключает.
Маша уехала в санаторий на лето. Ужасно не хотела, но Ирина её уговорила. Нам дали путёвку бесплатную, а кто поедет? Мне специальный санаторий нужен, Этих разлучить невозможно, а Ваня с Борисом – немые. Тоже нигде не смогут. Вот такая у нас семья. Пришлось ехать Маше. Путёвка дорогая, нам самим не купить. А там море. Это же здорово, когда море.
12 июля.
Уже построили первый кирпичный этаж. Георгий специально для меня доски приспособил, чтобы я могла туда заезжать. Мне так нравится! Стружками пахнет и прохладно. А вчера даже нечаянно уснула. И опять приснился сон. Как будто я стою на круглой поляне. Посередине – дуб. И на мне такие длинные одежды, белые. Волосы лентой на лбу перевязаны. И навстречу идёт старик. Но очень красивый и высокий. И тоже в белом. Дает мне какую-то чашу и говорит: «Это медвежья кровь». Я так испугалась, подумала, что её пить придётся. А старик показывает, что нужно дуб полить. Я вылила на корни, наклонилась, а запах такой классный – малиной пахнет.
Проснулась, а возле меня Ваня стоит, ладошку протягивает, а в ней – малина. И говорит: «Это тебе, Лина».
Заговорил! Вот это да!
1 августа.
Вчера Ирина плакала весь день. Потихоньку, но я видела. Я знаю, что первого августа утонул их мальчик. Ему было десять лет. А потом, через год, они начали детей из детдомов брать. И почему им такие достались? Или они сами выбрали? Но они очень хорошие, нам всем просто повезло.
Георгий всегда молчит, только всё время работает. Ни разу не видела, чтобы без дела сидел. А Ваня сейчас часто помогает ему. Но как только компьютер освободится, сразу – туда. Иван уже начал со всеми разговаривать.
А Эти всегда стараются убежать. Чем они занимаются? Ирина за них боится. Если где в городе несчастье, там обязательно они. Вчера с рынка их привели. Там драка началась, торговцы что-то не поделили. И Толику досталось, синяк под глазом.
12 августа.
Получила письмо от Маши. Слава Богу, что ей там нравится. Санаторий оказался спортивный, она плавает уже лучше всех. Как я рада за неё!
Ваня приносит мне книги из библиотеки. Я люблю фэнтэзи. Страшилки пробовала читать, но не могу, противно.
У меня своих страшилок хватает.
1 сентября
Школа! Мне повезло, класс нормальный. Есть несколько ребят, с тараканами. А где их нет?
Андрей вырос за лето сантиметров на десять. Ну и ну! А Люда стала ещё красивее. Правильно говорят: «если двое краше всех в округе, как же им не думать друг о друге?».
А Маша какая! Она у нас всё равно лучше. Только характер…. Сегодня подзатыльников близнецам надавала. А за что, не говорит.
18 сентября
Я часто думаю о том, какие все-таки люди… странные. Вот есть у них глаза, им кажется – это нормально. А сколько слепых! Они бы всё отдали за глаза. Или я….
Какое счастье просто ходить. Мне кажется, что я бы ни минуты не сидела и не лежала. А если бы могло такое чудо случиться, даже спать бы стала – стоя. На сколько бы меня хватило.
Я читала в Библии, как один безногий пошёл.
Ирина сказала, что если найдут спонсоров, то повезут меня в Москву, на обследование.
4 октября.
Сегодня Маша с Ириной обои клеили в нашей комнате. Скоро новоселье!
16 октября.
Наверное, мне надо к психиатру, или как этот врач называется? Уже третий день кроме Голоса я слышу ночью, как по коридору кто-то ездит на велосипеде. Но не может этого быть!
Скорее всего, это после катастрофы со мной произошло. Все-таки я спросила про велосипед Машу. Она так странно на меня посмотрела…. И молчит.
5 ноября.
Георгий сегодня должен встречать Дмитрия. Ему 14 лет, и он будет самый старший.
* * *
Митяй захлопнул дневник. И принял решение: не будет его читать целиком. Может, и прочитал вовсе не то. Но как будто притронулся к запретному.
И что за дурь девчоночья – писать дневники? В детдомах тоже кое-кто писал, и часто эти тетради выкрадывались, и под общий хохот зачитывались в спальне. Митяй никогда не участвовал в этом. Просто уходил. Он давно понял, что в общей подлости участвуют те, кто боится идти против всех, в одиночку. Где-то прочитал про стадо, где главное – быть как все.
Даже под дулом автомата Митяй не стал бы писать то, о чем думал. Не так уж много постыдного в его жизни, но было….
Митяй оделся и вышел на улицу. Почему-то всегда лучше думалось на ходу. Он направился к парку, пробираясь по занесённым снегом тропинкам. Как здесь хорошо! И никто не попадается навстречу, не отвлекает от мыслей.
Что с ним происходит? Почему вспоминается то, о чём хотелось забыть? Этот дневник всё в нём разбередил и поднял из памяти разное….
Воровали в детдомах практически все. И Митяй готов был плюнуть в глаза тому, кто утверждает обратное. Нормальным считалось стянуть что-нибудь вкусненькое на рынке или в супермаркете. Только тут все разделялись чётко: кто-то съедал в одиночку, а кто-то тащил «в общий котел». И вовсе не потому, что так заведено, а потому что у каждого – своё в голове: кто-то доказывал личную ловкость, а кому-то приходилось выслуживаться перед остальными. И никакой «идейности».
Митяю иногда попадались книжки про детские дома. Какие полудурки их писали? И для кого? Чтобы родительские детки в мягких постельках поплакали? Дерьмо всё это….
За крысятничество били смертным боем. И всё равно друг у друга воровали. Куда от этого денешься? Он и сам испытал этот соблазн. Слово-то какое красивое: соблазн….
И сейчас прямо перед глазами стояла та гоночная машинка…. Её принёс Юрке отец. Жили в интернате и те, у кого по бумагам значились родители. Тоже – всякие. Но у Юрки отец отличался от других. Он приезжал на шикарной машине, от него всегда сильно пахло туалетной водой. Тоже, наверное, дорогой. А запах противный – сладковатый какой-то, как женские духи.
С Юркой водиться особо никто не хотел. Но у него – игрушки, которых нет ни у кого: луноход на батарейках, набор настоящих солдатиков. Не тех, пластмассовых, что появлялись под ёлкой в Новый год и валялись по тумбочкам у всех мальчишек. Юркины солдатики – оловянные, тяжёлые и красивые. И кивера на них так чётко отлиты, и штыки как настоящие, острые. Ну, когда общие баталии начинались, в бой шли все, и пластмассовые – за милую душу. Но командовали только эти, Юркины. Они назначались генералами и полковниками.
А сам Юрка становился в эти моменты таким счастливым. И потом часто канючил и приставал ко всем: «Ну, поиграем?». Случалось это редко, когда появлялось настроение сразу у всех, и в спальне сдвигались к стене кровати, чтобы освободить место для поля боя.
Митяй случайно услышал, как Юркин отец сказал директору: «Ошибка молодости». Это об Юрке, что ли? Юрка и, правда, похож на ошибку: вечно сопливый и в кровать ссытся. Но отец всегда привозил ему дорогие подарки. На день рождения подарил ту самую машинку….
А машинка – фирменная: у неё открывались двери, а внутри – фигурка гонщика, которая вынималась и гнулась под любым углом. И даже наклон сиденья регулировался специальным рычажком. Юрка не расставался с машинкой весь день. Правда, давал её всем и подержать, и рассмотреть. Но в это время у него был такой взгляд, что каждый из пацанов, повертев минуту, отдавал машинку обратно. А главное, что Юрка раз за разом повторял: «Отец подарил».
Митяю, наверное, тогда исполнилось уже восемь лет, потому что наступила осень. Во дворе жгли костры из собранных в кучи листьев, и этот дым пропитал всё вокруг. И спальни, и школьные классы. И Митяй помнил, что почему-то в тот день ему как никогда хотелось плакать.
К Юрке только он один не подошел за весь день. На машинку смотрел издалека. И вообще делал вид, что ему глубоко наплевать на все игрушки вместе взятые. А ночью долго не мог заснуть. Когда спальня затихла, и все угомонились, а дежурный воспитатель галопом сделал ночной обход, Митяй встал и подошёл к Юркиной кровати. Тумбочки у всех одинаковые, естественно, без замков. Но каждый придумывал вместо них собственные приспособления. Юрка накрутил на ручки резинку от трусов, для верности затянув пару-тройку узлов. Резинку развязать вообще тяжело, а если уж она затянута от души, то ни в жизнь.
Митяй оглянулся на кровать Вити Сергеева. Тот спал, укрывшись одеялом с головой. Две недели назад он целый день ходил с табличкой «крыса». Воспитатели срывали её и заставили всех стоять в коридоре целый час. А директриса распиналась перед ними о том, что унижать человека нехорошо. Замолчала, когда Сенька спросил: «А воровать хорошо?». Пробормотала, что – плохо, но наказывать – дело воспитателей, а самосуд устраивать нельзя.
Митяй вернулся к своей кровати, вытащил ножик, подошёл к Юркиной тумбочке и разрезал резинку. Прятать её не стал, оставил валяться рядом. Взял машинку, лёг под одеяло, накрылся и включил фонарик. Только тут рассмотрел её как следует. Митяй хотел утром вернуть игрушку на место, но нечаянно проспал.
Проснулся от Юркиного рёва. Тот держал в руках резинку и орал. Митяй сунул машинку под подушку, встал, не спеша оделся, быстрым движением перекинул её под рубашку и пошёл в туалет. Его задерживать не стали: он и тогда уже был сам по себе и вне подозрений. Так сложилось….
В туалете он долго мыл руки, пока они не посинели от холодной воды.
Машинку нашли днём, когда уборщица Клава стала выносить вёдра на помойку. Юрка светился от счастья, и никого уже не волновало, кто же её взял. Решили, что позавидовали, да из вредности и выкинули.
Митяй раньше бил «крыс», как все. А после того случая – нет. И даже это воспринимали как-то нормально. Он всегда был другой. Хотя дрался остервенело, по любому поводу, который считал для себя важным. Но этих уже не трогал никогда.
Продолжение http://www.proza.ru/2009/11/14/465