БЗ. Глава 4. Юля. Параграфы 13-24

Елена Грушковская
4.13. Сорок разбойников


Отряд вооружённых людей пробирался через горы уже третьи сут­ки. Это были мрачные бородатые люди, и командовал ими человек со шра­мом на щеке. На их пути лежало моё селение – точнее, селение, над которым я обосновалась.

Ничего, кроме горя, они принести не могли. В деревне жили мирные люди, а это были люди войны.

Их было сорок, включая командира. Сорок разбойников, вооружён­ных до зубов. Сорок фанатиков, а командовал ими хладнокровный убийца. Он был таким же чудовищем, как и я, разве только не пил крови. Он рас­порядился сделать привал, так как уже темнело, и дорога была плохо вид­на. Это была опасная тропа, отряд уже столкнулся с двумя оползнями, их чуть не завалило камнями.

Они разбили лагерь в пещере у ручья, огня не разжигали, всё дела­ли тихо и быстро. Молча поели, выставили часовых и легли отдыхать. Ко­мандир долго не спал, всматривался в темноту зоркими, холодными глаза­ми.

Всё наконец стихло. Слышно было, как они дышали, как бились их сердца.

Командир заснул. Он очень устал.

Первый часовой, молодой парень с жидкой бородкой, не издал ни звука, когда я обездвижила его. Второй ничего не заметил: он начинал дре­мать. Я напилась крови часовых и отнесла их тела подальше от пещеры, положив на берегу ручья. Шакалы, словно понимая необходимость не производить лишнего шума, набросились на их тела почти неслышно. Взошла луна.

Бесшумно ступая между спящими людьми, я резала им глотки. Сначала я зажимала человеку рот, чтобы он не крикнул, а потом одним движением перерубала горло почти до позвонков, так что голова остава­лась держаться на клочке плоти. Никто не проснулся, не крикнул.

Простите меня за кровавые подробности. Я зарезала весь отряд, кроме командира, который так устал, что даже не услышал, как убивают его людей. Вымыв нож в холод­ной серебристой воде, я вытерла его о штанину и вложила в чехол. В раз­думьях я склонилась над командиром. Вряд ли имело смысл оставлять его в живых. Под его придавленными сном веками беспокойно задвигались глазные яблоки, он застонал и вдруг проснулся. Встретившись с моим взглядом, он дёрнулся всем телом, его рука лихорадочно искала оружие, которого уже не было: я забрала его, пока командир отряда спал. Последним, что он увидел в своей жизни, были мои клыки.

Я забрала кейс с деньгами, предназначавшимися для дурно­го дела. Денег было много – полный чемоданчик денежных пачек. Кто-то лязгнет зубами, кого-то ликвидируют, кто-то с кем-то поссорится, и дело, для которого были предназначены эти деньги, не будет сделано. Не будут взорваны бомбы, не погибнут дети, не будут плакать матери. А Карине этих денег могло хватить на всю жизнь.


4.14. Одна


Эльза не вернулась с охоты. Я навещала орлят каждый день и кор­мила их, но они всё время были одни. Мы ждали Эльзу день за днём, но она не возвращалась.

Не знаю, что с ней случилось. Она так и не вернулась, и мне при­шлось взять заботу о птенцах на себя. Они выросли и покинули гнездо, и я наблюдала за их первыми полётами и попытками охотиться. Я так к ним привыкла и привязалась, что мне было очень грустно, когда и они одна­жды не вернулись в гнездо, улетев из него навсегда.

Я осталась совсем одна.


4.15. Ангел


И снова города, снова подонки, коих было великое множество. Каждую ночь двое-трое из них, отдав мне свою кровь, отправлялись на закуску шакалам, но разве я могла уничтожить их всех? Это было, конечно, нереально.

У меня развился какой-то нюх на преступления: я чувствовала, когда поблизости совершалось какое-то зло. Маньяков, если таковые попа­дались мне, я убивала просто так: мне почему-то не хотелось даже пить их кровь. Она казалась мне какой-то гадкой.

Я спасла шесть самоубийц, прыгнувших с моста, одного поймала на крыше, троих сняла с мачт высоковольтных линий, но больше всего меня поразил случай, когда десятилетний мальчик хотел броситься под поезд. Узнав, что его систематически избивала мать, я задумалась: что же делать с ней? Я спросила мальчика, любит ли он свою маму, и он сказал, что лю­бит и не хотел бы, чтобы с ней что-нибудь случилось. Но у него был любя­щий отец, который собирался разводиться с этой женщиной и лишать её родительских прав. Судьба этого мальчика (его звали Гриша) волновала меня очень долго, и я следила за ходом судебного процесса. Развод роди­телей был оформлен, но через месяц после этого чуть не случилась беда. Мать похитила мальчика и попыталась увезти.

Далеко она с ним не ушла. На перроне, перед самой посадкой на поезд, на её плечо легла моя рука. Встретившись с моим взглядом, она по­пала в ловушку, из которой её сознание было не в силах выбраться. Она увидела перед собой бледное лицо и тёмную бездну глаз, холодную, как ночное январское небо у неё над головой.

«Отпусти ребёнка, – приказала я ей телепатически. – Если снова по­пытаешься к нему приблизиться, выпотрошу тебя заживо и повешу на твоих собственных кишках».

Её взгляд остекленел от страха, рука стала медленно подниматься, чтобы положить крестное знамение, но сил на это у неё не хватило. Её со­знание было раскрыто и беспомощно, и мне не составило труда посеять в нём чёрные семена смертельного ужаса. А дальше они уже сами сделали своё дело, пустив ростки и взорвав её рассудок изнутри.

Безумно хохочущую женщину увели два милиционера, потом подъе­хала «скорая». Гриша уже не видел всего этого: мы с ним шли прочь с вокзала.

– Я тебя помню, – сказал он. – Только в тот раз я забыл спросить, как тебя зовут.

– Аврора, – ответила я.

– А куда мы идём?

– Домой, к папе. Он, наверно, уже беспокоится.

– А мама? – спросил Гриша.

– Мама уехала, – ответила я. – Она больше никогда не обидит тебя и не ударит.

Я закутала его в свою куртку, взяла на руки, и мы полетели. Он со­вершенно меня не боялся. Доверчиво прижимаясь головкой к моему плечу, он спросил:

– Ты ангел, да?

Не зная, что ответить, я спросила:

– А ты как думаешь?

– Ангел, – с уверенностью повторил он.

Я опустилась на крышу дома, соседнего с Гришиным. Крепко дер­жась за меня, мальчик смотрел на светящееся окно на четвёртом этаже. Это было его окно.

– Ну всё, ты почти дома. А мне пора.

– Ты прилетишь ко мне ещё? – спросил Гриша.

У меня встал в горле ком.

– Обязательно, – пообещала я. – Когда у тебя день рождения?

– Шестнадцатого июля, – ответил он.

– Вот тогда я к тебе и прилечу.

Я спланировала с крыши на землю. Кнопка домофона, мужской го­лос. Звонкий Гришин голосишко: «Папа, это я!»

А в психиатрической больнице сегодня стало одним пациентом больше – точнее, пациенткой. В ближайшие несколько лет новых попыток похищения Гриши можно было не опасаться.


4.16. Новая сестра


Церемониальный зал был озарён трепещущим светом жаровен и факелов. Я, облачённая в кольчугу и серый плащ, окружённая фигурами в таких же плащах, стояла на коленях перед троном Великого Магистра, а Оскар провозгласил надо мной:

– Сестра Аврора Магнус, тебе присваивается звание младшего ма­гистра и предоставляется право обучать новых членов Ордена.

Я приняла из его рук кинжал в богатых ножнах и поцеловала руко­ятку.

После церемонии Оскар сказал:

– У нас новая сестра. Скоро будет посвящение, и тебе нужно присутствовать. Кстати, она попросила, чтобы её наставницей стала ты.

– Я? – удивилась я.

– Да, ты, – улыбнулся Оскар. – Азам её обучала Эйне, но искусству проникновения в сердце теней она хочет обучаться у тебя.


4.17. Ровена Орландо


Я стояла среди младших магистров, в сером плаще с поднятым капюшоном, с кинжалом в руках. Новой сестрой, которая, неумело выгова­ривая слова на Языке, произносила приветствие, была Юля. Как и я когда-то, она называла себя «безымянной» и была одета в кожаные штаны и обувь, как у древних викингов, в льняную рубашку и кольчугу. Ответом на её приветствие был лязг двадцати девяти клинков младших магистров, вы­нутых из ножен и снова вложенных.

Оба символических боя она провела прекрасно, не дрогнула, когда её ранил меч старшего магистра, а когда я среди прочих подошла, чтобы срезать кинжалом прядку волос с её головы, она, стоя на коленях и держа в руках поднос, улыбнулась мне. Не ответив на её улыбку, я взяла пальца­ми довольно большую прядь, обрезала и бросила на поднос.

Старший магистр выкликнул:

– Ровена Орландо!

И я вместе с хором всех остальных трижды повторила:

– Ровена Орландо! Ровена Орландо! Ровена Орландо!

Юлины крылья были окроплены кровью, и она подошла ко мне.

– Аврора, не согласишься ли ты быть моим другом на эту ночь?


4.18. На крыше небоскрёба


– Юль, зачем ты это сделала?

– Аврора, меня теперь зовут Ровена Орландо.

Мы сидели на самом краю крыши небоскрёба. Перед нами раскину­лось море городских огней. Румянец сошёл со щёк Юли, исчез навсегда тро­пический загар, а когда она улыбалась, видны были чуть выступающие клыки. На пальце у неё блестел коготь. Её глаза стали темнее, глубже си­дели в глазницах, но я не могла не признать, что она даже похорошела, только красота её была мертвенная, жутковатая.

– Мне не нравится это имя!

– Почему? По-моему, красивое. Ты просто ещё не привыкла. Зачем, спрашиваешь? Я хочу быть с тобой, Аврора. Я знаю, о чём ты сейчас хо­чешь спросить. Да, я хорошо подумала и всё взвесила. Это было серьёзное решение, принятое не впопыхах, не под влиянием импульса. Нет, я обду­мала его. Как человек я мало что стою и почти ничего не могу сделать… Теперь я буду гораздо сильнее и смогу намного больше!

– О чём ты говоришь, Юля?

Она дотронулась пальцем до моего носа.

– Ровена. Меня зовут Ровена, запомни. Это во-первых… А во-вто­рых, неужели непонятно? Ты единственная в этом Ордене делаешь что-то стоящее! Мне плевать на Орден… Единственное, чего я хочу, это быть с тобой и помогать тебе в том, что ты делаешь.

Я сказала:

– Только не говори об этом Оскару. Ему это не понравится.

– Да мне плевать и на Оскара.

– Ну нет, пока он старший магистр, плевать на него тебе никак не­льзя.

– Ну, пусть так… Но я всё равно хочу быть с тобой. Мы будем от­личной командой! Я знаю, знаю, что ты сейчас скажешь… «Я работаю одна». Такие, как ты, всегда так говорят. Но позволь мне помогать тебе!

Я стиснула её руку, лежавшую на моём колене.

– Юля, я не это хотела сказать. Я хотела сказать вот что… Я пони­маю, ты видишь в этом какую-то романтику. А никакой романтики нет, есть только кровь, смерть, убийство! Со стороны может показаться, что я делаю какое-то благородное дело… Так вот, даже такое дело – плохое оправдание для убийства. По сути, я делаю то же самое, что и все эти чу­довища, только моей пищей становятся плохие люди – плохие в большей или меньшей степени. У убийства нет оправдания, даже какие-нибудь там благие цели. Всё это чушь! Я не могу не убивать по простой причине: я хочу есть. Я только стараюсь убивать с маломальской пользой для обще­ства… Если это можно назвать пользой.

Она придвинулась ко мне и обняла за плечи.

– А чем же, как не пользой, можно это назвать? Ты избавляешь об­щество от подонков. Многие из них смогут уйти от людского правосудия, но от твоего правосудия никому не уйти. Ты беспощадна и справедлива. Ты всё видишь. Ты всё знаешь. Ты не ошибаешься. Тебя нельзя купить, потому что деньги не имеют для тебя такой ценности, как для людей.

Она говорила ещё долго, очень восторженно и убеждённо. Я не ме­шала ей, только смотрела на её бледные щёки и с печалью ду­мала о том, что их больше никогда не окрасит румянец. Вдруг моё сердце стукнуло и болезненно сжалось. Я перебила её восторженный монолог на полуслове вопросом:

– Юля, это она с тобой сделала это?

Она не сразу поняла. Я повторила вопрос:

– Кто тебя сделал такой? Эйне?

Она покачала головой, гладя меня по плечам.

– Нет, Аврора. Я удостоилась чести кровно породниться с Оскаром. А Эйне... Она мне сказала, что я тебе стала не нужна, что я наскучила тебе, но я ей, конечно, не поверила. Одно время я даже думала, что она с тобой… – её голос дрогнул, – что она с тобой что-то сделала. Она в по­следнее время стала такой невыносимой! Такая зануда! Сплошной де­прессняк. Потому я и попросила, чтобы меня перевели в ученицы к тебе.

Я спросила:

– А если я буду занудой, ты меня тоже бросишь?

Она засмеялась.

– Нет, ты не будешь занудой… Ты не такая. За это я тебя и люблю.


4.19. Ангелы тоже плачут


Я сидела в городе Ярославле на крыше дома, что стоял напротив Гришиного. Кончилось застолье с родными, подарки были открыты, но че­го-то не хватало. Гриша вздыхал и поглядывал в окно. Он ждал, и я знала, что он ждал меня. Он думал, что я его обманула.

Но я не собиралась его обманывать. Я просто ждала ночи.

Ночь настала, отец уложил Гришу спать, выключил свет и ушёл. Гриша полежал немного, а потом побежал к окну и стал его открывать. Открыв его настежь, он окинул взглядом улицу и небо. У меня засосало под ложечкой, но я ещё выжидала. Грустно вздохнув, он вернулся на кро­вать и сел, обхватив руками колени.

Под окном Гришиной комнаты рос тополь, и одна его ветка протяги­валась почти к самому окну. Я слетела с крыши и опустилась на неё. Через секунду Гриша подбежал из глубины комнаты. Его глазёнки сияли.

– Ты прилетела! А я ждал, ждал… Думал, ты не прилетишь!

Я вскочила на подоконник и спустилась в комнату.

– Ш-ш, – сказала я, приложив палец к губам. – Папу разбудишь.

Его тонкие мальчишечьи руки обвились вокруг моей шеи, и у меня стало щекотно на сердце. Прижимая его к себе, я стояла у открытого окна, и мы смотрели друг другу в глаза.

– Ну, как ты, малыш? У тебя всё хорошо?

– Да, – сказал он. – Мы с папой живём хорошо. Я закончил на все пятёрки, только по русскому у меня четвёрка. Я ездил к бабушке в де­ревню. Мне удалили миндалины, но это ещё в марте. Было страшно, но я не боялся!

Он выпаливал все свои новости, а я слушала, чувствуя, как в груди что-то тепло сжимается. Вдруг он спросил:

– Ты ведь везде летаешь?

– Да, – ответила я. – Я по всему миру летаю. А что?

Гриша помолчал, потупив взгляд, а потом спросил:

– Ты не видела маму?

Моё сердце заколотилось, если можно назвать этим словом частоту пульса, равную тридцати ударам в минуту. Месяц назад мать Гриши умерла в психиатрической больнице.

– Гришенька, – сказала я. – Я должна сказать тебе правду. Твоей мамы уже нет на этой земле.

Он не заплакал, только шмыгнул носом и сказал:

– Она на небе, да?

– Да, – сказала я.

– И ей там хорошо? – расспрашивал он.

Что я могла ему сказать?!

– Да, Гриша. Она в раю. Но она помнит и любит тебя. И она видит тебя.

– И значит, она знает, что я закончил только с одной четвёркой?

– Разумеется. Она просила меня передать тебе, что она поздравляет тебя с днём рождения и желает тебе всего самого, самого хорошего, что только есть на свете.

– А когда ты будешь там, ты можешь ей передать, что я… – Гриша опять шмыгнул носом, – что я на неё не сержусь?

– Обязательно передам.

От кома в горле мой голос прозвучал глухо. Я ещё полминуты не могла говорить, уткнувшись лицом в Гришино узкое плечико и гладя его вихры.

– Разве ангелы плачут?

– Иногда.

Я улыбнулась и смахнула слезу. Он вдруг вспомнил о гостеприим­стве.

– Хочешь торт? Там ещё остался кусок.

– Нет, Гришенька, спасибо. Я не ем то, что едят люди.

– А что ты ешь?

Я выкрутилась:

– Я живу на солнечной энергии.

– Как солнечные батареи? А если весь день пасмурно?

– Я могу взлететь выше облаков и набраться столько энергии, что надолго хватит.

– А ты принесла какой-нибудь подарок?

Я сказала:

– Я долго думала над тем, что тебе подарить. Твои родные подарили тебе много хороших вещей, и мне не хотелось бы повторяться. Я хочу по­дарить тебе нечто совсем другое. – Я забралась на подоконник. – Сегодня мы будем летать.

Он даже подпрыгнул и пискнул от восторга.

– Классно… А куда мы полетим?

– Куда захочешь. Весь мир наш. Залезай.

Он вскарабкался на подоконник. Я раскрыла ему объятия.

– Держись крепко.

Он обхватил меня за шею руками, я прижала его к себе, и мы вы­прыгнули из окна. Секунду мы падали, и в широко распахнутых глазах Гриши мелькнул испуг, сердечко зашлось, но за моей спиной раскрылись крылья, и мы взмыли в ночное небо. Открытое окно осталось далеко, ис­чез из виду и дом, остались только ветер, небо и звёзды.


4.20. Каникулы на острове


Лазурная волна, набегая на берег, пенилась и шипела. За­катное солнце озаряло пляж густым розовым светом, и я сидела, зарыв пальцы босых ног в тёплый песок. Закрыв глаза, я слушала прибой.

Знакомый звук хлопанья больших крыльев, и солнце заслонил со­бой стройный силуэт. Пока я поднималась на ноги, Юля бежала ко мне вприпрыжку, одновременно раскрывая объятия. Повиснув на моей шее, она радостно сообщила:

– Я всё сдала! Уж они придирались, придирались, но так ни до чего и не смогли толком докопаться!

Я покружила её.

– Молодец… Я и не сомневалась, что ты сдашь. Устала?

– Как собака, – засмеялась она, опускаясь на песок.

Мы улеглись рядом, держась за руки и глядя в закатное небо. Она сказала:

– Неделю оттягиваемся на острове, а потом приступаем.

– К чему? – спросила я.

Она так удивилась, что даже села.

– Как это – к чему? К делу нашей жизни! И плевать нам, что думает об этом Оскар и все они.


4.21. Взмах шашкой


«Аврора!»

Голос Гриши прорвался сквозь пелену ночной метели. Жалобный, испуганный, он моментально взвёл меня в состояние боевой готовности.

«Аврора!»

Я услышала его не ушами – сердцем. Юля увязалась за мной:

– Раз мы команда, то это и моё дело!

На пререкания не было времени, и я позволила ей последовать за мной. Мы помчались в Ярославль что было духу.

Гриша и его отец, связанные, с заклеенными скотчем ртами, сидели рядышком на крыше дома. Ветер трепал полы плаща Дезидераты и её рас­пущенные волосы цвета тёмного шоколада. В руке у неё была обнажённая казачья шашка. Казак, вероятно, пал её жертвой, а шашку она прихватила как сувенир.

– Привет вам, предательницы! – крикнула она, когда мы с Юлей приземлились на крыше. – Тебя, прекрасная Ровена, я не ждала, но всё равно рада видеть.

– Зачем ты схватила их? – крикнула я. – Отпусти немедленно!

– А я раскусила тебя, Аврора, – ответила она. – Раскусила вас обе­их! Вы сочувствуете людям. Заводите себе среди них друзей! Уж не считае­те ли вы их лучше нас?

– Дези, перестань дурить, – сказала я.

– Я давно за тобой наблюдаю! – закричала она. – С тех пор, как ты сказала, что тебе не нравятся оргии в клубе, я к тебе присматриваюсь! И знаешь, к каким выводам я пришла? Ты не уважаешь Орден, ты плевала на его устои! Ты сочувствуешь людишкам!

Она бросила мне шашку, а сама схватила Гришу и подняла в воздух.

– Защищай же своего маленького друга! Убей меня, а не то я убью его!

Глаза у неё были безумные. Она потрясала Гришу в воздухе.

– Дези, прекрати, – сказала я. – Дура, фанатичка! Зачем ты это устроила? Отпусти ребёнка, и давай поговорим! Если ты зла на меня, раз­бирайся со мной! Зачем впутывать в это ни в чём не повинных людей?

– Во-от! – воскликнула она, подняв палец. – «Ни в чём не повинных людей»! Ты сама, сама себя выдаёшь! Мне плевать на этих людей, я вы­пью их кровь и выброшу тела шакалам… Как это можешь сделать и ты. А могу и просто так швырнуть твоего маленького приятеля в их голодные пасти!

Она подошла с Гришей к краю крыши и подняла его над краем, дер­жа его вытянутой рукой за рубашку на спине. Гриша мычал заклеенным ртом и болтал ногами.

– Не дёргайся, а то уроню! – засмеялась Дезидерата. И, обернув­шись ко мне, сказала со злобной улыбкой: – А ещё мне известно, что у тебя есть маленькая сестричка, человек. Как ты о ней заботишься! Ано­нимно даёшь деньги на её нужды. Ты её, наверно, ещё и любишь!

Во мне заклокотала холодная ярость.

– Если ты хоть пальцем тронешь её...

– То что ты сделаешь? – засмеялась она с издёвкой. – Убьёшь меня?

– Именно, – сказала я.

– Ну, так попробуй!

И она сбросила Гришу вниз, к шакалам. Всё моё нутро страшно обо­рвалось. Я бросилась, чтобы успеть... ещё успеть подхватить его на лету, но она толкнула меня в грудь, и я отлетела назад, упав на спину. Какая-то тень молниеносно мелькнула у меня над головой.

Дези хохотала дико, хрипло, блестя зубами и запрокидывая голову. Я не успела спасти Гришу, он погиб в пастях шакалов. С окаменевшим серд­цем я поднялась на ноги, подобрала шашку. Чокнутая хищница хохотала мне в лицо.

– А твою обожаемую сестричку я уже тронула! О, она была просто лакомый кусочек!

Обезумев от горя и гнева, я зарычала:

– Дрянь!

Она перестала хохотать.

– От такой и слышу, – процедила она.

Я полетела на неё, занося клинок, но она встретила меня не без­оружная: сталь ударилась о сталь. У Дезидераты была вторая шашка.

– Ну вот, что и требовалось доказать! – вскричала она. – Вот ты и выведена на чистую воду!

Но она не рассчитала: слишком много сил прибавили мне мои ярость и горе. Этот поединок оказался для неё роковым. Нанося удар за ударом, я изрыгала на неё все проклятия, какие только могла измыслить, а она с трудом отбивалась. Она явно переоценила свои силы, думая, что в одиночку справится со мной. Не знаю, на что она рассчитывала, когда за­тевала это, но кончилось всё плачевно для неё. Свист клинка – и её го­лова чёрным мячом с волосами улетела куда-то. Обезглавленное тело упа­ло с крыши. Шашка выпала из моей руки.

Над краем крыши мелькнули концы крыльев, потом появилась голо­ва, а потом и вся фигура Юли. А на руках у неё был Гриша, смертельно перепуганный, но целый и невредимый. Она опустилась на крышу, раз­резала верёвки и отлепила скотч с его рта, потом сделала то же самое и с его отцом.

– Всё хорошо, не бойтесь, – успокаивала она их. – Вас никто не тро­нет, никто не причинит вреда.

А внизу шакалы уже разодрали тело Дезидераты.


4.22. Не идеальное преступление


– Но её тело сожрали шакалы, – сказала Юля. – Её просто не найдут. Кто обвинит тебя?

Я усмехнулась.

– Юль, ты должна понимать, что нераскрываемых преступле­ний нет. Для людей с их медленно работающими мозгами и слаборазвиты­ми чувствами – может быть, и есть. Но не для нас. Это только вопрос вре­мени.

Гриша сидел, глядя в пол. Его била мелкая дрожь. Я хотела его об­нять, но он отбежал к отцу, и тот, схватив сына в охапку, отнёс в комнату и уложил на кровать. Там Гриша плакал, а отец сидел рядом. Я сказала Юле:

– По-моему, нам здесь делать больше нечего.

Окровавленную шашку Юля хотела утопить в реке, но я не позволи­ла ей.

– Не вздумай. Ещё и тебя притянут за соучастие. И вообще, я думаю явиться с повинной. Ты на меня, конечно, доносить не ста­нешь, и тебе грозит обвинение в укрывательстве… Я не хочу, чтобы ещё и у тебя были проблемы.

– Аврора, нет! – Она стиснула меня, прижалась к моему плечу. – Я не пущу тебя…

Я взяла её лицо в свои ладони, заглянула в глаза.

– Юля… Только ты можешь понять меня правильно. По-другому я поступить не могу. Моя совесть не выдержит. Я не буду скрываться. Найдут меня или не найдут, мне всё равно. Я сама этого не вынесу. Единственно правильный выход сейчас – это пойти к Оскару и всё расска­зать. А он сделает всё, что нужно. Но сначала я должна кое-где побывать.


4.23. Обещание


Дезидерата зачем-то сказала неправду. Карина резвилась на игровой площадке среди других малышей, живая, здоровая и весёлая, разрумянив­шаяся от беготни. Я стояла, прислонившись к ограде лбом, и смотрела на неё сквозь слёзы.

– Это и есть твоя сестрёнка? – спросила Юля.

– Да, – сказала я. – Моя куколка. Карина. Она не знает обо мне. У меня есть деньги, Юля... Не стану рассказывать, как я их добыла, это не­важно. Если я скажу тебе, где они спрятаны, ты обещаешь, что будешь анонимно время от времени класть в почтовый ящик конверт с некоторой суммой и надписью «Для Карины»?

Юля уткнулась мне в плечо и всхлипнула. Я подняла её лицо за под­бородок.

– Обещаешь?

– Обещаю, – сказала она.


4.24. Агент Клаус


Шашка, покрытая ещё не запёкшейся кровью Дезидераты, лежала на прозрачном журнальном столике. Оскар расхаживал по гостиной ту­да-сюда. Я сказала:

– Юля, то есть, Ровена здесь ни при чём. Она просто свидетель. Я знаю, что по закону Ордена я могу сдаться любому его члену. Я сдаюсь тебе. Вот орудие убийства, на нём её кровь и мои отпечатки.

Юля вскочила:

– Да она просто спровоцировала её! Я сама слышала, как она дово­дила Аврору до белого каления, и могу поклясться…

Оскар повернулся к нам.

– Я скажу вам, что это было, только легче вам от этого не станет. Дезидерата работала на старшего магистра Октавиана. Он у нас стоит на страже, так сказать, идеологической чистоты рядов... Следит за соответ­ствием членов Ордена системе ценностей и принципов сообщества хищ­ников. Дезидерата была одним из его агентов.

– Агент Клаус, – вырвалось у меня.

Оскар усмехнулся.

– Вроде того. Конечно, плоховато она сработала на этот раз. Пере­усердствовала, за что и поплатилась. Кто ж знал, что ты такая... гм, гм... – Оскар помедлил, подбирая слово, – отмороженная? Но вывести тебя на чи­стую воду ей всё же удалось. Октавиану всё ясно насчёт тебя.

Я сглотнула пересохшим горлом.

– И что ему ясно?

– Что ты не соответствуешь, – проговорил Оскар, поигрывая перстнем-когтем на пальце. – Это и тебя касается, Ровена.

Юля презрительно фыркнула.

– Да плевать я на него хотела.

Оскар пронзил её таким взглядом, что она осеклась.

– Вот-вот, об этом я и говорю. А заодно тень падает и на меня как на наставника Авроры. Может быть, я сам и сумею удержаться на плаву, но вам, девочки, вылет из Ордена гарантирован.

– Ну и пошёл он к чертям собачьим, – ожесточённо процедила Юля. – Мы свой орден создадим.

Оскар усмехнулся.

– Если что, примешь меня своим заместителем?

Юля ничего не ответила. Оскар опустился в кресло и устало отки­нулся на спинку.

– Что же с тобой делать, дорогуша? – вздохнул он, устремив на меня укоризненный взгляд. – В принципе, можно попробовать доказать непреднамеренное убий­ство при самообороне. Я сделаю всё, чтобы сохранить тебе жизнь. Да, дет­ка, придётся посидеть в тюрьме… Но главное, ты останешься жить. В на­шей тюрьме условия не сказочные, но ты выдержишь, я уверен.

– Ты что, берёшься меня защищать? – спросила я.

Он посмотрел на меня недоуменно.

– А ты думала, я тут же брошу тебя под нож гильотины? Плохо же ты обо мне думаешь, моя девочка!

Он долго молчал, потирая пальцами нахмуренный лоб. Мне даже показалось, что между его век что-то влажно заблестело. Потом он встал, прошёлся, держа руки в карманах. Молчал, о чём-то думал, смотрел в окно. Потом повернулся ко мне и приказал уже совсем другим голосом:

– Встать.

Я поднялась. Он сказал сурово и сухо:

– Аврора Магнус, вы арестованы. Мой долг – препроводить вас в камеру предварительного заключения, где вы будете содержаться до выне­сения приговора… Вашу защиту я буду осуществлять сам. Ровена Орлан­до, вы будете привлечены в качестве свидетеля. Прошу вас явиться по пер­вому приглашению для дачи показаний… В случае отказа или неявки вы будете считаться соучастницей.

Юля тоже поднялась и сказала:

– Я и не собираюсь скрываться. Если это поможет спасти Аврору, я расскажу всё, как было.

– Прекрасно, – кивнул Оскар.



продолжение см. http://www.proza.ru/2010/04/24/1336