Хутор. Часть четвёртая

Константин Кучер
              *       *        *
   От дуба уже хорошо виден бугор на противоположной стороне лога. Там, на его верху,  колхозный сад. Уже заброшенный. Вот, и двух параллельных полос дорожной колеи нет. А когда-то было особым шиком съехать по ним с холма, не слезая с велосипеда.
   Не для каждого выполнимая задача. Перекинутый через раму мешок с яблоками неудержимо тянет вниз по крутому спуску. Тормоза. Тормоза! Не держат… Двухколёсный агрегат всё быстрее, быстрее - вниз по склону. И, если боишься, что неистово колотящееся где-то у самого горла сердце вот-вот выскочит и понесётся в лог впереди велосипеда, выход один – выворачивай руль вправо и падай в густую мягкую траву рядом с колеёй. Только как потом смотреть в глаза тем, кто не вывернул и уже призывно свистит из лога?! Давай, мол, давай. Мы же съехали?..

* * *
   - Вот, Иван, видишь? Помнишь, тут раньше на бугор дорога была набита в Коростовский сад? Отсюда, где-то на полпути до того бокового, тупикового рукава, что уйдёт влево от основного русла лога - почти прямо к тёткиной усадьбе, должны стоять три сросшиеся осины. Там. Чуть правее деревьев должна быть тропинка к пещере. Смотри внимательно.
   - Смотри, смотри… Где? Ну, где твои осины?
   - Были, Вань. Я ж помню. Мы с пацанами, классе в девятом, на них ещё свои имена вырезали. Последний раз был – и деревья стояли, и имена наши на стволах хорошо просматривались. Представляешь, Быця уже когда умер, а его метка – осталась. На живом дереве. Живая… И её хозяин, вроде бы как - тоже. Знаешь ведь, что всё - нету его, Серёги. А имя-памятка - вот. Не заросло. И сам он -  перед глазами. Такой же, как тем летом… Ничуть не изменился.
   - Да ты когда тут последний раз был?
   - Давно. Питомник только-только приватизировали. Тётка уже года два как умерла. Дядька Михей живой был. К нему ходил. Показать своим мелким где их папашка вырос. Они тогда ещё в школу ходили. Старший…
   - Вот! Вот, Лёль, тропинка. Видишь?
   - Ты куда?
   - Как куда? С дороги съехать. Мало ли, кто мимо проезжать будет…
   - Ну, Ваня, ты педант… Сколько мы с тобой едем, ты кого видел? И сейчас посмотри вперёд-назад. Ни-ко-го! Да и лог. Широкий. Кому надо – объедет! Бояре по таким местам не шастают.
   - Не бурчи. Положено при остановке убрать машину с проезжей части, чтобы не создавать помех другим участникам движения? Положено? Мы и убрали.
   - Да где ты других участников видишь-то?
   - Хорош. Дай лучше фонарик. Мой, похоже… Да. Не фурычит что-то. Где твой?
   Ну, ни фига себе… Командир нашёлся. Фонарик ему. Да если б я его не взял, чтобы мы сейчас делали? Ещё пыхтел – «не надо, не надо». У него, мол, есть!
   Да только кому это? Иванова спина уже мелькает на склоне бугра, то показываясь между густо обступивших тропинку светло-фиолетовых цветов Иван-чая, то снова исчезая за его высокими стеблями. Ещё и орёт, не оборачиваясь:
   - Давай, давай. Быстрее! Хотим на хутор заскочить, надо бы туда засветло попасть. Да и у Татьяны, наверное, уже всё готово. Скоро начнёт названивать, когда, мол, нас ждать. А то стол накрыт, и горячее стынет…

* * *
   Умный в гору не пойдёт…
   Припорошенная  серым налётом лесной супеси грязно-белая меловая тропинка, чуть петляя в уже начинающей выгорать траве, огибала встречающиеся на её пути кочки, круто поднималась по склону бугра и, где-то на его середине, ныряла в густой подлесок, тускло отливающий всеми оттенками зелёного под лучами ещё жаркого, но уже поворачивающего к вечеру солнышка.
   Ну, вообще-то это не гора. Бугор. Да и не такой уж, чтобы высокий. В Холках, где тоже в меловой породе вырыты похожие монастырские помещения, холм, пожалуй, раза в три выше. Так что мы с Иваном не такие уж и дурни, что прёмся к этой пещере.
   Умные не ходят в горы.  Мы тоже – не ходим. Нам - на бугор. Так что ещё ничего... Если у кого будут сомнения в умственных способностях вот этих двух, что настойчиво прутся куда-то вверх, так мы… Ответим. Фу-уу… Аргументировано ответим. Что – не в горы. Фу-уу…
   А это - что такое рассыпано между широкими листьями подорожника? Под ними. Вот, и на тропинке… Яблоки? В лесу?
   Точно! Как же? Как можно было забыть? Яблоня-дичка. Стоит, как и стояла, крепко  уцепившись вывернутыми бугром корнями за твердь мелового грунта. Раскинула, растопырила корявые, свилеватые ветки-руки в разные стороны. А на них-то… На них… Знатный в этом году урожай. Все ветки в небольших, ещё салатного цвета шариках с начинающими кое-где желтеть бочками. Только, чувствуется, не надуты те шарики лёгкой газово-воздушной смесью, а налиты чем-то тяжёлым. Аж ветки нагнулись. Не до самой земли, конечно, но так – только руку протяни и в неё плотно и охотно ляжет дикое яблочко.
   СтОит ли только? Кисляк ведь – «вырви глаз». Даже в сентябре, когда приезжали сюда за орехом, и то – скулы набок выворачивало от одного укуса. Их - если только на сушку, чтобы по зиме бабуля сварила бодрящий, с приятной кислинкой узвар. А так есть… Нет уж, увольте. Особенно сейчас, когда до сентября ещё жить да жить.
   Ладно, чуть передохнули, можно и – выше. Чего это там Иван притих? Орехи, небось, уже вовсю обирает. Так шума потревоженной листвы, треска веток – не слышно. Да и какой сейчас орех? Ему ещё спеть и спеть.
   Небольшой, но кряжистый дубок слева от тропинки, у самого комля которого уступом нависая друг на друга, прилепилось целое семейство каких-то ядовито-жёлтых, волнистых древесных грибов. Трутовики, что ли?
   Э-э-эх… Братьев-вьетнамцев рядом нет. Эти бы и название точное знали, и уже откромсали бы от ствола всё это богатство, чтобы к вечеру вымочить, отварить и приготовить что-нибудь вкусненькое. Для них, естественно, вкусненькое. Мои б глаза и не смотрели на это подозрительное, на вид совсем несъедобное безобразие.
   И не будем. Не будем смотреть. Кто же заставляет? Тем более, что уже и пришли. Вернее, - поднялись. Вот она – лещина, за которой должен быть и вход в Пещеру. Иван, похоже, там. За многоствольными кустами с развесистой неохотно пропускающей солнечный свет кроной, которую образуют характерные, довольно большие, широкие овальные листья с зазубренным краем. Может, потому и «лещина»? За сходство листьев с широкой спиной леща. А зазубринки по его краю, - как спинной плавник…
   Точно, точно… Как раньше внимания не обращал? Тем более, что лещина и рыбалка – близнецы-братья. Говорю - «лещина», понимаю – «рыбалка». Произношу – «рыбалка», подразумеваю – «лещина».
   Ведь лещина – это не только ценный, высокопитательный и легкоусвояемый орех. Это же… Лучшие в мире удилища! Ну, во всяком случае, были лучшими в те далёкие времена, когда мир ещё не знал пластика, а бамбук был достоянием немногих городских выпендрёжников.
Уж сколько тут тех удилищ вырезано. Каждый год. А когда – и не по разу за весеннее-летний рыбацкий сезон.

* * *
   Первым делом – хорошенько пошебуршить по кустам лещины. Провести тщательную ревизию – что и где подойдёт под удилище. Чтобы потом повалить понравившийся ствол, орудуя, как можно ближе к самым корням, ножом или привезённой с собой дедовой ножовкой – «ты ж смотри, не потеряй, не забудь в логу». И так - первое, второе, третье потенциальное удилище…
   Как накопится их с пяток, там же, не выходя из подлеска, сложить их вместе и плотно зажав одной рукой под мышкой, а второй придерживая за прикорневую часть - поволочь… Поволо-очь вниз, в лог, орудуя сзади, как большой, плотной метёлкой, распушенными кронами, теряющими, по мере продвижения вниз, часть листьев и обламывающихся веточек.
   Спустился сам, переместил свой драгоценный груз – можно и передохнуть. Поваляться в густой траве, перекинуться с друзьями-приятелями парой анекдотов, про ушлого Петьку и такого простодушного Василь Иваныча:
   - Петь. А, Петь…
   - Шо, Василь Ваныч?
   - Слушай, а земляника ползает?
   - Да ты шо, Василь Ваныч, белены объелся? Или самгонки перепил? С каких таких земляника, да вдруг поползёт?
   - Ну, в Бога душу и Анкин пулемёт! Опять вчера божьих коровок объелся…
И взорваться дружным смехом, ещё до того, как рассказчик закончит:
   - Ха-ха-ха… Божьих? Тю-юю, дурный. А якый я вчора в клуби чув… Слухай, хлопци.
   Ну, раз пошел такой разговор, то - как тут без перекура? И кто-то уже достаёт из велосипедного бардачка припрятанную от строгого взрослого глаза батькА или матери пачку «Охотничьих» и спички. Чтобы первая - тут же пошла по рукам, и, когда она там дойдёт до последнего, - хозяин папирос уже чиркнул по сернистому, коричневому боку спичечного коробка, держит сложенные лодочкой ладошки, пряча в них мерцающий, покачивающийся от незнамо откуда появившегося ветерка, огонёк:
   - Прикуривай, братва.
   И, по очереди, склоненными головами, с уже зажатыми в зубах папиросными гильзами - к тому огоньку.
   - Куда? Куда?.. Третий – не прикуривает…
   Но за лёгким трёпом и приближающим к пока ещё неведомой взрослой жизни перекуром - никак нельзя забывать об основном. Том, ради чего, собственно, и приехали.
   - Всё, встали, пацаны. Давай, дальше.
   А что дальше? Берёшь каждый, вытащенный из подлеска ствол, и – вперёд, постепенно продвигаясь вдоль него, ножом очищаешь лещину от боковых ветвей и листьев. Вот, готово. Только, удилище ли это? Как в руке? Не тяжелое? Ну, на это можно сделать и какую скидку. Через пару-тройку дней ствол подсохнет, станет полегче. А вот насколько длинным получилось удилище? И – прямое ли? Если короткое, или какая явная кривулина – откидывай в сторону. Нет, не годится.
   Вот по итогу и получается, что из того, что уже срезал-спилил и очистил, хорошо, если пара стволов подходит под строгий рыбацкий стандарт. А то и вообще – одно единственное.
Но… Что сделаешь? Да ничего. Нож или ножовку в зубы и – наверх, в подлесок, чтобы снова шерудить по уже другим кустам лещины, но с прежней строгостью – «годится - нет».
   И так – пару-тройку раз. До тех пор, пока в логу не будет лежать – очищенное, лёгкое – по руке, ровное, нужной длины - то количество, которое и требовалось.
   Ну, а не успел как, то - чисто твои проблемы. Раз народ начинает загодя приготовленной бечевой или шпагатом привязывать вырезанные удилища к велосипедной раме… Всё. Сворачивайся. И тебе надо делать то же самое. Аккуратно, чтобы комли удилищ не выступали сильно за переднее колесо, а вершинки – не волочились по земле. И - крепко. А то ещё развяжется от тряски бечевка и вывалится всё твоё богатство прямо на дорогу. Хорошо, ничего не сломается. Но даже если и в целости сохранишь груз, то мало радости возиться, заново приторачивая удилища к раме и спиной чувствуя нетерпеливые взгляды всей честной компании.
   - Давай, дава-а-ай… Быстрее! Ещё ж, как и договаривались, у моста надо тормознуть, искупаться.
   А там - глядишь, и вечер.
   Подъезжаешь к дому, солнце почти спустилось к Шмаренскому бугру, чья вершина и прилегающая с нему полоска небосклона уже окрасились в светло-розовое. От угадываемой по лёгкой, волнами накатывающей свежести, но пока невидимой речки важно и степенно, тихонько переговариваясь между собой, идут гуси. А то вдруг найдёт на них что, закричат, закричат своё, традиционное «га-га-га», замашут крыльями, побегут стремительно вперёд, стараясь взлететь, подгоняемые смутными воспоминаниями о дикой вольнице и тех шведских гусях, что когда-то летали в Лапландию…
   Только запала этого хватает ненадолго. Метров на двадцать. От силы – на полсотни. И снова - идут степенно и важно, негромко пересказывая друг другу на своём непонятном гусином языке накопившиеся за день новости.
   Стадо уже вернулось с дневной пастьбы и потихоньку разбредается по дворам. Какая бурёнка сама, а какая – ненавязчиво и ласково подгоняемая свежевыломаной хворостиной в направлении дома кем-то из мелочи или самой хозяйкой. И без того этот неспешный процесс время от времени прерывается на то, чтобы какое из животных остановилось и, подняв лобастую рогатую морду к небу, выдало басистое и протяжное:
   – Му-у-уу… Пришла-аа. Молока мно-о-ого.
   Вот и пролетел день.
   Сегодня – уже не успеть. Завтра. Леска, крючки, грузила, поплавки… Всё, всё – завтра. С утра. Может, ещё успеем и на пескаря удочку покидать?..

* * *
   - Ну, Лёль… Ты что застрял?
   - А?
   - Застрял чего, спрашиваю. Мы в Пещеру, или как?
   - В Пещеру, Пещеру… Вот, лещину смотрю.
   - Что смотреть? Я пока ты тут возюкался, уже оббежал кругом. Нет в этом году ореха. Не-ету. Так что нечего тут, пошли. Пошли, Лёль. Время, время…
   - Да как нет? А это?
   - Где? О! Ну, ничего себе. Разглядел, глазастый.
   - Ва-аня… Vier Augen sehen mehr, als zwei. Фир Ауген зеен меер, альс цвай. Если верить немцам, четыре глаза видят больше, чем два. Я ж - в очках. И не ношусь тут, в отличие от некоторых, как осой в одно место ужаленный. Стою себе спокойно. Смотрю внимательно. Давай, нагинай лещину.
   Последнее, впрочем, можно было и не говорить. Уже схватил за ствол, потянул на себя с усилием и, поворачивая чуть покрасневшее от натуги лицо, на каждом выдохе, раздельно, в мою сторону:
   - Давай. Перехватывай. Фу-уу… Ближе к вершине. Нагинай её. Фу-уу… Держишь? Сам сорву. Да отпускай уже.
   Отпустил. Только что упруго пружинивший в руках ствол, нешумно ругаясь потревоженной листвой, стремительно пошёл вверх и, недовольно покачиваясь, встал на привычное место.
   - И что? Хочешь сказать, что вот это – урожай? На весь подлесок – три ореха!
   И в подтверждение – мне под нос раскрытую ладонь, на которой, действительно, три ореха. Ещё белых, в не успевшей затвердеть скорлупе, спаянных между собой в единое целое крепкой, шлемовидной лиственной обёрткой – плюской.
   - Ещё, небось, и пустые…
   Тут же, выковырнув один орех из плюски, - ко рту и крепко зажав его между зубами – хрясь.
   - Ну, что я говорил? Пусто-ой…
   Как подтверждение, ладонь с остатками раздавленной скорлупы – мне прямо под самый нос:
   - Кстати, знаешь, как определить – пустой орех или с ядром?
   - Ва-аня… Не учи учёного. Берёшь цибарку. Наливаешь в неё воду. И ссыпаешь партию ореха. Всё, что всплыло – или пустое, или червивое. Выловил с поверхности воды и выбросил. Ссыпал следующую партию. Опять выловил и выбросил. А то, что на дне… Слил воду, подсушил и - щёлкай на здоровье. Если, конечно, зубов не жалко. Колоть, так оно как бы и молотком сподручнее. Или у тебя в хозяйстве такого струмента нет?.. А, Иван?
   - Это у тебя нету. А у меня не только молоток. Ещё какую-то орехоколку Татьяна по случаю прикупила. Правда, уже давно. К тому же она быстренько куда-то завалилась. Сейчас и захочешь, не найдёшь.
   Да неудобная она. То орех не засунуть. То выскочит он из неё и закатится куда. Ищи потом по всей кухне. А если и раздавит орех, так – всмятку. Кушайте ореховое пюре со скорлупой! Молотком, тут ты прав, удобнее.
   Нет, ты – вообще-е… Забил мне баки. Долго ещё будем разговоры разговаривать? Идём?
   - Пошли. Сам тут орехами занялся. А я же и виноват…
   - Не гундось. Вперёд! Нас ждут великие дела.
   - Великие, великие…

Продолжение - http://www.proza.ru/2009/11/02/243