Читать пред. главу http://proza.ru/2011/01/10/888
Из книги "Заходер и все-все-все" Галины Заходер,изд. Захаров"2003год 4 000 экз. 256 стр.
Кадр из фильма "у семи нянек". Е.В. Алексеева и Рина Заленая. Из домашних архивов
Наша "сваха” (что сосватала нам дом, который мы купили в 1966году в Комаровке) Елизавета Владимировна – внучатая племянница того самого “Кости, который своими театрашными затеями давно бы всех нас пустил по миру, кабы не Володя. Он ведь, голубчик, и оперные либретто писал, и фабрикой управлял" (как говаривала одна из ее теток).
Костей был, разумеется, К.С. Станиславский, чей первый театр создавался в полутора верстах от Комаровки, в основном имении Алексеевых – Любимовке. А Володя – его брат Владимир Сергеевич Алексеев, родной дед Елизаветы Владимировны.
Представление
(Читать предыдущую "Обалдевание знаниями")
Вскоре нам представили наших соседей. Почему не нас, новичков, представили старожилам, как это подобает, а наоборот?
Да потому, что это было "ПРЕДСТАВЛЕНИЕ" – настоящий спектакль. И дала его нам наша соседка Леля – так мы стали называть Елизавету Владимировну с первых дней нашей комаровской жизни, – прирожденная актриса, как и подобает представительнице знаменитой театральной семьи. Да и внешность у нее соответствующая. Про нее очень-очень давно одна престарелая родственница, наблюдая, как та вертится перед зеркалом, примеряя что-то, сказала: «Дорогая девочка, у вас настоящее лицо актрисы. Никаких черт. Просто – луна. Блин. Поэтому любая шляпка вам к лицу!»
- Теперь же, – говорила Леля, – я похожа на Станиславского в роли Фамусова, чей портрет висит у меня на даче.
Летним вечером мы сидели на нашей – нашей! – террасе, окутанной благоуханием сирени. Сирень цвела в саду, сирень выглядывала из окон комнаты, огромные букеты сирени стояли в ведрах на ступеньках лестницы.
Мы попивали топленое молоко, приготовленное нехитрым способом: в термосе. Леля похваливала молоко: «Это лучше всякого пирожного, уверяю вас!». Мы смотрели незабываемый концерт в ее исполнении.
Помимо артистизма, природа одарила ее литературными способностями и большим чувством юмора. За какой-нибудь час мы перезнакомились со всей ее родней, знаменитыми и совсем не знаменитыми соседями.
Перед нами прошли дядя Костя, который вечно чем-нибудь болел, и его жена, актриса, которая также вечно его лечила и, сражаясь с микробами и бактериями, приказывала дезинфицировать и мыть все, вплоть до сахарного песка.
Мы увидели женщин рода Алексеевых, которые "любили делать ЭТО" и поэтому у них всегда было много детей от разных мужчин.
Предстал дядя Гоня, сын А.С. Штекер, – тот, что создал легенду о привидении. Судя по всему, это был человек с богатым воображением и весьма рукодельный. В трудные времена он варил мыло из жира канализационного стока. Он переделывал все во все: граммофоны в мясорубки и наоборот, изготавливал фонари из могильных крестов и еще много странного из столь же странных и неподходящих материалов, и все это непременно покрывал «черным лачком».
Между прочим, странным образом его увлечение передалось и мне. Как только мы немного наладили свою деревенскую жизнь, я начала отыскивать на чердаке и задворках всякую старинную утварь. Попадались утюги, детали керосиновых ламп, колеса от экипажа; откопала тяпку для рубки капусты, нашла кованый торшер и каминный набор, состоящий из подставки и щипцов с кочергой.
От Лели в день нашего бракосочетания мы получили совершенно бесценный подарок – фонарь из Любимовки. Таких фонарей в имении было два, и они каким-то чудом сохранились, пролежав долгие годы на чердаке ее дома. Теперь один из них стоит у нас в саду. И я никогда не упускаю случая похвастаться, что на этот фонарь в 1902 году смотрел сам Чехов!
Все это (в том числе и фонарь) я отчищала и... правильно, покрывала «черным лачком».
Мы увидели милую служанку Фенечку, на вечный вопрос о которой: «Где Фенечка?» – всегда следовал столь же вечный ответ: «Фенечка на маленьких саночках повезла ...» Вместо точек следует вставить любое из ниже перечисленных слов: мешок картошки, шкаф, дрова, рояль, гостя на станцию и т.д.
Кажется, что это давняя история, не подтвержденная никакими конкретными материалами, ан нет! У меня хранится письмо, найденное мною на нашем чердаке, быть может, к той самой Фенечке. Обычный конверт, оборванный с одного края быстрой рукой. Изъеденный насекомыми ветхий конверт, на котором карандашом написано: «получить Фени отъ мамы».
Внутри конверта – открытое письмо (carte postale), на котором без соблюдения каких бы то ни было правил, тоже карандашом, письмо, относящееся, вероятно, к началу XX века (сохраняю орфографию подлинника):
Дарогая Феня. Кланяюся я тибе и крепко целую.
Дарагая Феня. Я прашу тибя пажалуста небери ты ничиво в сталовой никаких гостинцев. А если тибе что хочется то ты мне скажи так я тибе завсигда дам что тибе хочется а если тибе девочки научают то луче пускай они сами возмут, а ты находи это очень нехорошо. Знаешь барыня за это очень рассердится и будит неприятность твоя мама.
А "графиня Сумарокова, которая жила на сундуке"! Жаль, что у нас, по нашей тогдашней бедности, не было не только видеокамеры, но даже простого магнитофона! Сколько упущенных сцен и слов! Теперь, описывая этот спектакль, я полагаюсь только на собственную память.
Графиня, некогда знатная и богатая, умевшая лихо скакать на коне и "сострунившая не менее сотни волков", теперь жила у Веры Владимировны, матери Лели. Лучшего места, чем в кухне на сундуке, для нее не нашлось, однако даже в такой обстановке она сумела "сострунить и нас", как рассказывала Леля. Утро начиналось с того, что графиня принималась варить кофе и повелительным голосом говорила Леле: «Пхибавьте огонь!» Тон повышался: «Накхойте кхы-жечкой!!» Еще выше: «Повехните хучкой к стенке!!!» – «Сейчас, сейчас, Нина Александровна», – суетилась Леля, едва успевая выполнять указания. Напившись кофе, графиня почти умиротворенно говорила: «Схазу видно, что Ваша мать не двохянка. Купчиха с Охотного хяда. Опять сожхала всю кахтошку!»
Но если у двери раздавался звонок – графиня преображалась, особенно, когда зычный голос прибывшего произносил: «Доложите – князь Трубецкой-Бутурлинский». Одернув драную телогрейку, князь щелкал несущесвующими шпорами. «Пхосите», – томно говорила графиня. Появлялась бутылка водки, и повеселевшая графиня, кокетливо поправляя сбившийся локон, говорила Леле: «Духак такой, он волочился за мной в Ницце!» Далее шепотом сообщалось, что сейчас он прибыл со сто первого километра...
А уж скетч про незадачливого азербайджанского доктора (Лелин муж был азербайджанец, известный кинорежиссер) – это готовый эстрадный номер.
Доктор, очень вальяжный и самоуверенный, приходит к пациенту и прямо с порога спрашивает: «Что, дорогой, пуллютень надо?» Однако больной почему-то хочет, чтобы доктор его осмотрел. Доктор, уже менее уверенно, предлагает опять бюллетень, но странный больной настойчиво просит полечить его. Мы изнемогали от смеха, наблюдая, как "доктор", припадая то к животу больного, то к правой стороне груди, отыскивал сердце. Не найдя его, пытался хотя бы нащупать пульс, судорожно сжимая руку пациента в самых неподходящих для этого местах и все время с безнадежной тоской в глазах и голосе спрашивая: «Пуллютень – надо?» Роль пациента пришлось выполнять мне.
В антрактах мы танцевали канкан, вскидывая – каждый в меру своей испорченности и подвижности – ноги и юбки (у кого они были), и исполняли фривольные песенки на русском и французском (кто владел) языках. Я, например, вспомнила такую песенку “Мне мамаша запретила танцевать канкан…” На вокальном поприще особенно блистал Борис.
Но вот – на закуску – мы "знакомимся" с нашими соседями. Леля на минутку вышла в сад, и неожиданно вместо нее на террасу поднялись и предстали перед нами два (!) джентльмена, которых она изображала поочередно. Оба были в шортах и панамках, у одного – папка под мышкой. (И когда она только успела переодеться?!)
Джентльмен с папочкой подчеркнуто учтиво поздоровался, энергично пожал нам руки. Второй, по-видимому, сделал то же, но рука, сложенная лодочкой, казалась вялой, при этом он что-то мурлыкал и смотрел в сторону.
Первый сказал, слегка грассируя и изящно растягивая слова: «Мы пришли к вам по поводу де-зин-сек-тации нашей общей по-мойки». Он раскрыл папочку и разложил чертежи.
Второй джентльмен опять заурчал-замурлыкал.
«Андрей соглашается, – пояснил первый. – Для этого, – продолжал он, – мы должны провести би-с-сек-три-су от нашего сарая до ваших акаций и восстановить пер-пен-ди-ку-ляр...» Далее следовал еще целый ряд житейско-математических соображений, пересыпанных "научной" терминологией.
Второй джентльмен, по-прежнему урча, кивал головой, а первый каждый раз пояснял: «Андрей соглашается». Наконец последовало нечто вроде резюме: «Боюсь, что при этом может слегка пострадать ваша фамильная (в голосе зазвучало почтение) си-рень!»
На этом деловая часть "визита", видимо, закончилась, и "гости" с интересом стали поглядывать на стол. Я и Борис подыгрывали Леле, как могли. Предложили им отведать “что Бог послал”. "Визитеры" с большим аппетитом все попробовали. Видно было, что они очень голодны. Первый, с набитым ртом, невнятно проговорил: «Мы едим только кра-пи-ву. Чрезвычайно питательно!»
Так мы впервые "увидели" наших соседей – великого математика Андрея Николаевича Колмогорова (второй джентльмен) и его учителя и друга Павла Сергеевича Александрова. (Кстати, традиция питаться крапивой перешла к нам. «Чрезвычайно питательно!»)
А на другой день мы увидели академиков живьем. За забором радостно залаяла собака, послышалось строгое (со знакомым грассированием): «Ша-рр-рик! Молчать!» – и невнятное, но явно более приветливое обращение второго, уже узнаваемого голоса. (Как я потом узнала, собаки в этом доме всегда назывались Шариками – такая традиция).
На крыльцо белого дома поднялись два джентльмена. Правда, они были не в шортах и без панамок, но у нас не было ни малейшего сомнения, что это приехали наши соседи. За ними следовал третий, по-видимому, шофер с двумя большими хозяйственными сумками.
Таков был, как мы вскоре убедились, обычный ритуал появления наших знаменитых соседей.
След глава "Я стала Заходерочкой". http://www.proza.ru/2011/01/16/1451