http://www.proza.ru/2009/06/16/1212
Два с половиной года назад, в сорок втором в дядиколином техникуме госпиталь так и не был развёрнут. Зря мы копошились под ногами у взрослых, мешали, таскали все эти кровати и подушки. Занятия начались в обычное время. А сейчас, перед седьмым ноября сорокчетвёртого в техникумском актовом зале должен был состояться большой концерт, зал был переполнен. Перед первыми рядами на полу разместились почти все мальчишки и часть девчонок с нашей улицы, неизвестных тоже хватало. Мы пришли все, с Бабусей и Дедусём, и с Клименками всеми. Даже трёхлетнюю Анку взяли с собой.
Хор – оказывается в техникуме был очень хороший хор! – исполнил три песни. Я с первого же раза запомнил их. Это была во-первых, новая про артиллеристов… Нет, - сначала о других песнях про артиллеристов. Их, честно говоря, я любил больше других военных песен, больше песен о море и моряках: ведь папа на войне был артиллеристом!
Ещё до войны была строевая:
…Артиллеристы! Точней прицел!
Наводчик зорок, разведчик смел!
Врагу мы скажем: «Нашей Родины не тронь,
а то откроем сокрушительный огонь!»…
По радио давно уже исполнялись
…За край родной
пойдёт любой!
Трубит в поход горнист.
За Родину, за Сталина
вперёд, артиллерист!…
и часто звучавшая песня из нового фильма « В шесть часов вечера после войны»
… Артиллеристы, Сталин дал приказ,
артиллеристы, зовёт отчизна нас…
Этот фильм тогда я ещё не видел и впервые посмотрел уже в Ленинграде году в сорок шестом. Отец его терпеть не мог, говорил, что это карикатура на войну, ходули. Мне тоже не понравилось то, что в нём все герои говорили друг с дружкой плохими стихами – это потом уж я узнал, что такие стихи называются «вирши»…
И вот на этом концерте я услышал новую, совершенно чудесную артиллерийскую песню:
То не гром грохочет в тучах
и не молнии блестят…
…Не трогай, враг, земли родной,
страну труда не тронь!
Святая месть ведёт на бой:
прицел верней!
Огонь, огонь, огонь!…
Вроде бы слова и слова, ничего уж такого особенного, но вместе с музыкой они подействовали на меня неотразимо. Как здорово хор пел: «огонь, огонь!» Две другие песни, «Неспокойно родное море» и «У криницы» тоже очень понравились.
Но, этот концерт ещё запомнился тем, что во время него недалеко от нас сидела самая красивая девчонка из нашего класса Таня Калашникова со своим отцом, он тоже, как и дядя Коля Клименко, был преподавателем техникума. Таня выделялась не только красотой, но и особой манерой держаться. Все мы к другим девчонкам частенько приставали, а её почему-то обходили. Уважали, что ли? Были у нас ещё Тоня Муругова, Томка Тарасова, манерная Ира Качкова и отличница Некрасова.
Тоня, похожая, если можно так сравнивать, на Галину Польских в фильме «Дикая собака Динго», жила во дворе дома, где жила Лена Цинцинатор и была аптека; у неё были косо подрубленные волосы и зимняя шапка с длинными ушами, как у того тихвинского комсомольца. Добрую и толстую Томку Тарасову зачем-то дразнили «баба-сало, баба-жир, баба – толстый пассажир», а Ира Качкова, когда надо было таскать с берега те дрова в промёрзшую школу, тоже пришла, но, единственная из всех, просто стояла, брёвна не таскала. Даже щепочку не перенесла. А совершенно незаметная и молчаливая Некрасова временами училась даже лучше меня. В пионерки она осенью, как и все, вступила, но галстук ни разу так и не надела.
На Таню я поглядывал давно, она тоже стала замечать меня в последнее время, даже пару раз пришла поиграть на нашу улицу в «штандар». Жила она недалеко от музея, бывшей мечети, и ближе к Новому году мы почему-то только с дядей Колей вдвоём оказались на каком-то празднике в доме у Калашниковых. Может быть на Танином дне рождения?
Человек восемь взрослых сидели за большим столом, а Таня, ещё две девчонки и я – в стороне за маленьким. Сначала мы чувствовали всеобщее внимание, взрослые подшучивали над единственным кавалером, а потом, когда они заговорили о чём-то непонятном своём, мы с девчонками незаметно перетекли в соседнюю комнату и закрыли за собой дверь. Игры поначалу были невинные, но потом речь пошла о том, умею ли я целоваться. Я, естественно, сказал, что умею, хотя никогда не позволял себе до этого момента реализовать своё тайное желание. И как–то само собой получилось, что целовать я должен был именно Таню. Она, конечно же, этого никак не хотела, хотя так загадочно и нежно смеялась. К этому времени мы все вчетвером уже перебрались под стол или под кровать...
Я попытался обнять Таню за шею, а те две девчонки, схватив Таню за руки, и, повалив, стали кричать: «Целуй её!». И, когда я ткнулся губами куда-то в танин нос или щёку, дверь вдруг распахнулась, и показался танин отец, а за его спиной возмущённые лица гостей. Дядя Коля, покачав головой, только и сказал «так же нельзя!». Мы с ним шли домой по тёмным морозным улицам, и я с замиранием сердца представлял, как всё станет известно маме, как осудят меня Дедусь и Бабуся. Но вскоре убедился, что ни маме, ни тёте Ларе - никому ничего неизвестно о моих похождениях. И зауважал дядю Колю ещё больше.
http://www.proza.ru/2009/06/25/1052