http://www.proza.ru/2010/01/06/1181
Летом прошлого, сорок третьего года меня стали интересовать международные события. Союзники - англичане и американцы - похоже, не хотели открывать второй фронт, правда, этим летом всё-таки открыли, и это был праздник! Как-то незаметно я стал следить за непонятными заявлениями французских генералов Жиро и Де Голля. Радио рассказывало про французских партизан, маки, а про наших партизан, про Заслонова, я знал давно. А вот информации про югославских, про Тито, я тогда не запомнил, хотя сейчас, когда пишу, где-то в глубине скребётся, пытается выкарабкаться из памяти слово «АВНОЮ», слышанное явно в то время – что-то вроде «Антифашистское вече народного освобождения Югославии». Про партизан не запомнил, а вот про каких-то «усташей» и «четников» запомнил. Особенно же непонятно было, почему у англичан живёт «польское правительство в изгнании» какого-то Миколайчика. Сам Миколайчик против нас, а за нас Комитет польского национального освобождения и Ванда Василевская. И Первая польская дивизия имени Костюшко. Я уже знал, кто такой Костюшко - он был против России, против царя. Но ведь Россия и СССР почти одно и то же, а большевики тоже против царя, против всех царей! А у англичан сейчас король, это - тот же царь... А эти польские генералы Осубка-Моравский, Роля-Жимерский и Бур-Коморовский? Разные они все, или это один и тот же генерал? Их имена и фамилии звучат по радио так похоже. Да и все эти Армия Крайова, Армия Людова, Гвардия Людова... Зачем их столько? Сделали бы уж одну! А вот про чехословацкого Бенеша и полковника Свободу радио говорило одобрительно. Только интересно было, воевали все эти дивизии или нет? Но Дедусь говорил, что если и не воевали, то всё это нужно на будущее, и Сталин поступает очень мудро…
Кончался август. Вскоре после мелькнувшего трёхдневного счастья с приезжавшим с фронта отцом в Касимов привезли пленных немцев. О немцах, о пленных немцах я стал думать после того, как в начале лета увидел кинохронику про то, как провели по Москве огромную колонну пленных – они шли по двадцать в ряд; потом за ними прошли поливальные машины и смыли немецкие следы с улиц, это вызвало особое удовлетворение...
Недалеко от берега Оки на пологом спуске от поликлиники водников к пристани за ниткой слабо натянутой колючей проволоки был организован для пленных временный лагерь. Мама отказалась идти смотреть на немцев; я пошёл с Витькой Сигаевым и Ваней Хохловым. Витька был нормальный живой мальчишка, на военной подготовке шёл в строю всегда следом за мной и поддерживал меня во всём. Ваня же, красивый и тихий мальчик, всегда следовал за нами с Витькой и не выделялся ничем, кроме того, что был чуть ли не самым последним двоечником в классе.
Мы пришли к лагерю; его охраняли два пожилых бойца с винтовками, гранат у них не было. Вокруг колючей проволоки стояло довольно много народа, в основном, дети. Немцы сидели или лежали, кое-кто спал, накрывшись с головой шинелью. В одном месте дымил небольшой костерок, а длинный разбитной солдат, играя на публику, шутя, делал вид, что хочет разбудить действительно спавшего товарища. Слышался лёгкий шумок разговоров, но кто там и что говорили, я не запомнил.
Запомнил испытанное сложное чувство. С одной стороны я до боли в костяшках пальцев ненавидел всех этих, за проволокой! Немцев этих... Даже не отдавая себе отчёта за что ненавидел - о Бабушке с Дедушкой и Тане я в эти минуты просто не помнил. Я – Ненавидел! Но с другой стороны... Было непонятно: ведь это – просто люди, хотя и одетые в чужую странного цвета форму, а я ведь всегда представлял себе немцев, как чёрных и кровавых убийц! Долго смотреть мы не стали.
Я был почти разочарован. Газеты и радио всю войну твердили о мести. Дедусь всегда с нетерпением ждал появления новых статей Ильи Эренбурга. Эренбург писал:
«…Я повторяю слово, сказанное в самые страшные дни прошлого лета: убей! Убей Карла Петерса. Убей немца. Его нельзя оставить в живых. Земля не хочет носить злодеев… Убей немца за всё, что он сделал и за всё, что он хочет сделать. Убей немца, если твой сын убит. Убей немца, если твой сын жив: на него покушается немец. Если твоего сына не убил Карл Петерс, помни: у Карла Петерса будет сын, и этот сын станет гренадером, факельщиком, убийцей. Пусть не будет сына у Карла Петерса. Пусть твой сын живёт и растёт…» (Эренбург. «Его кровью» 18 ноября 1943 г.)
Мы, мальчишки, писали отцам на фронт: «Папа, убей немца!», «Папа, скольких немцев ты ещё убил?» Часто мужской, а иногда звенящий женский голос читали по радио симоновское «Убей его!»:
…Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
столько раз его и убей!
А тут – вот они, немцы. Рядом... А тот, длинный, всё шутил, кривлялся, всё рассмешить хотел. Костёр жгут…
Немцев увезли наследующий день, но долго ещё нитка колючей проволоки ограждала место бывшего лагеря, мешая проходить людям. По крайней мере до нашего отъезда в Ленинград...
http://www.proza.ru/2009/06/18/750