Жеребята. Часть вторая. Яд Темноогненного.
- Что случилось? Как ты смеешь будить меня среди ночи?
Управляющий имения храма Уурта пнул незадачливого надсмотрщика за рабами ногой в живот, и тот со стонами и оханьем на время скрылся в темноте.
- Мкэ Уэлэ, не гневайтесь! Дурная весть!
- Что за дурная весть ночью? Бродячие эзэты опять будят своего Великого Уснувшего рядом с имением? Я их предупреждал, что ли-шо-Нилшоцэа разрешил стрелять по ним из боевых луков, если они будут слишком надоедливы!
-Нет, мкэ Уэлэ, нет! - продолжал вопить незадачливый надсмотрщик.-Это какой-то другой бродяга, не эзэт, без трещоток. Он был верхом. Коня мы уже забрали.
- Какой бродяга? Какой конь?
- Он прыгнул в священный водоем Уурта!
- Конь? Ну и ладно. Коню-то можно, недоумок! Конь - Ууртова собственность. И ты из-за этого поднял меня среди ночи?!
- Да не конь, не конь - бродяга! Бродяга осквернил священный водоем!
- Как бродяга? - Уэлэ вылетел из теплой постели, как стрела, выпущенная белогорцем из священного лука.- Кто допустил?!
***
У пруда Уурта, над которым возвышался деревянный истукан, уже собралась толпа зевак.
- Расступись! - кричал Уэлэ. - Безбожники! Сэсимэ! Ваши деды были карисутэ! Кто не закрыл ворота? Откуда в имении посторонние?
- Эти ворота никогда не запираются, мкэ Уэлэ, - осторожно отвечал ему надсмотрщик, стискивающий в потной ладони рукоятку плетки.- На мельнице и в красильне работают всю ночь.
- А куда смотрели люди на мельнице, на свои жернова? Как вы допустили, чтобы бродяги купались в пруду в дни Уурта?
- Он купаться не делай, - сказал огромный рыжий раб-степняк.- Он дева Шу-эна спасай. Она мало-мало топиться хотеть.
Уэлэ, продолжая кричать, брызгая слюной, уже гневно размахивал факелом перед лицом высокого темноволосого и кареглазого странника в мокрой одежде, который пытался высвободиться из рук пятерых рабов, с трудом его удерживавших.
- Ты, что, не знал, что в дни Уурта нельзя и близко подходить к воде? Здесь все водоемы - священны! Отвечай!
- Нет, - просто ответил молодой человек.
- Дева Шу-эна топиться хотел, - продолжал вступаться за незнакомца степняк. - Он ее спасать. Он с конем на другом берегу ночевать, сюда не ходить.
- Много болтаешь, Циэ! Какая такая дева Шу...ах, так это ты, негодная!
Его взгляд, наконец, упал на дрожащую от холода Сашиа, сидевшую на земле. С ее покрывала и платья стекали ручьи воды. Она быстро переводила взгляд со своего спасителя на Уэлэ.
- Твое счастье, что ты - все еще дева Шу-эна и не осквернила этот пруд, иначе я приказал бы дать тебе плетей, как этому, - он кивнул на странника. - Отведи коня в конюшню, Циэ.
Незнакомец бешено рванулся к коню, которого Циэ, вздохнув, взял под узцы, но тщетно - его держали крепко.
-Теперь забудь о своем коне, - сказал ему кто-то в ухо.- Он станет умилостивлением Темноогненному за твой проступок.
- Очухаешься после порки - начнешь оседлую жизнь, конь тебе не понадобиться!- захохотал надсмотрщик, вызывая своей шуткой смех остальных.
- Как твое имя?
- Каэрэ, - подсказал какой-то раб с мельницы.- Он плохо говорит по-нашему.
- Так вот, запомни, Каэрэ, два слова - "Уурт силен!» Понял? Так и кричи, когда бить будут! Глядишь, Уурт тебя помилует, меньше плетей получишь!
Уэлэ кивнул надсмотрщикам, уже готовившим место для расправы.
Вышивальшицы потащили Сашиа прочь, она порывалась что-то сказать, о чем-то просила, но ее уже никто не слушал.
- Дура, - сказала сквозь зубы одна из вышивальщиц. - Зачем топиться? Мне бы кто предложил принять посвящение Уурту! Я бы сразу согласилась. а ты... с жиру бесишься.
***
Когда жестокое наказание закончилось, рабы, утверждавшие, что чужестранец будет кричать, и проспорившие поэтому тарелку бобов, теперь хотели отыграться, и заключали новое пари - сможет ли он самостоятельно встать.
Каэрэ медленно поднялся на колени, поднял голову, и некоторое время недоуменно глядел на темные брызги на песке. Рабы, затаив дыхание, следили за ним. Он пошатнулся, и, застонав, повалился на бок.
- Проспорил! - раздался чей-то ликующий вопль, и среди рабов возникло секундное шевеление, замершее тотчас же. Сквозь толпу словно конь-тяжеловоз, пробирался конюх, степняк Циэ, гневно щуря раскосые глаза. Его скулы ходили ходуном.
- Тут не балаган вам, ходи-смотри! - рычал он, расталкивая зевак, уважительно сторонившихся его огромных кулаков.- Сегодня смеяться, завтра - сам так будешь! Глупый голова!
Он подошел к Каэрэ и помог ему встать.
- Рубаха не надо одевай - присохнет, - только и сказал он.
Каэрэ оперся на могучую шею нежданного друга.
Циэ довел его до конюшни, уложил на циновку, напоил холодной водой.
- Ты не как эти рабы-овцы, ты молодец, - одобрительно кивал Циэ бритой головой.- Другой раб - кричать, пощады просить, а ты - нет. Ты настоящий всадник.
Каэрэ вместо ответа стиснул зубами прутья циновки.
- Сейчас тебя уже не отпустят ходи-поле. Сейчас ты раб стал. Поправишься - вместе убегай делать будем.
Каэрэ закрыл глаза.
- Твоя правильно Уурт не любит. Уэлэ хотеть твоя "Силен Уурт" кричать. Твоя правильно делал, не кричал. Ко мне домой бежим, одну жену тебе отдам.
- Спасибо, Циэ, - сказал Каэрэ, не расслышав последние слова степняка.
...Прошли часы - а, может быть, минуты. Каэрэ мерещилось, что он ползет к морю по раскаленному песку.
- Где мой конь? - зашептал он.
- Здесь, здесь... Хороший скакун.
- Кто здесь ходи? - вдруг спросил Циэ у темноты.
- Эй, дева Шу-эна - зачем ночью ходи?- добавил он, вглядевшись.
Вышивальщица - та самая - тенью скользнула около стены и приблизилась к ним.
Она прижала палец к губам и поставила на земляной пол небольшую корзину с лепешками и гроздью сочных ягод.
- Это масло плодов луниэ, - она стала на колени рядом с Каэрэ. - От него тебе станет легче.
***
- Уходи, уходи, у меня и так дел полно. У старшего жреца несварение желудка, как раз пред праздниками, у мкэн Флай - лихорадка, - лекарь выталкивал Сашиа вон из своей грязной пристройки, служившей и лазаретом, и аптекой.
- Мкэ, эти серьги из чистого серебра! А вы налили мне масла только на дно сосуда! Это противно благости Шу-эна!
- Вспомнила о Шу-эне! Единый владыка - Уурт темноогненный. А твой бродяга и ты его оскорбили, осквернив его пруд, - зло засмеялся лекарь.
- Мкэ, дайте хоть какого-нибудь масла! Хоть самого дешевого!
- Иди отсюда вон!
Он хлопнул дверью. Сашиа отвернулась, прижала к себе пустой глиняный сосуд и побрела прочь. Вечерняя тьма и слезы застилали ей глаза, и она не заметила, как столкнулась с Уэлэ.
- Когда положено вышивальщицам заканчивать работу?
- У меня все сделано.
- Такого не может быть! Садись прясть! Нет на тебя управы! Подожди, дева Шу-эна! А что ты делала у дома лекаря? Клянчила масла для своего оборванца? Он и без него поправиться, и, будь уверена, отлично начнет работать во славу Уурта...
- Эта вышивальщица- из дев Шу-эна, мкэ Уэлэ?
Из сгущающейся тьмы вынырнул высокий человек, закутанный в плащ.
- Да, ли-Игэа. Как вы догадались? По ее покрывалу? Ей недолго его носить! Она скоро примет новое посвящение...
- Я думаю, ей можно было бы поручить ухаживать за мкэн Флай. Сколько лет ты провела у дев Шу-эна, дитя?
- Я росла в их общине с детства, - пробормотала Сашиа в растерянности.
- Очень хорошо. Мкэ Уэлэ не будет против, если я объясню этой девушке, как следует ухаживать за больной? У нее понятливые глаза. Я хочу оставить вашу старшую жрицу в надежных руках.
- У нас полно таких девок-вышивальщиц, как эта, - буркнул Уэлэ.
- Я заметил, что они глупы, как молодые цыплята. Им ничего невозможно объяснить. В какой общине ты росла, дитя мое?
Он повел ее в сторону роскошного дома заболевшей Флай.
- Близ Лэ-Тиоэй. Оно разорено сокунами .
- Вот как! Скажи мне, ты знаешь, откуда это – “При лихорадке, которая случается от невоздержания в яростной части души, свет должен как можно меньше раздражать глаза...
- ... а звуки - уши. Отвар из пяти главных сонных трав поля приносит самою большую пользу, если его давать ежечасно". Это - "Большой свиток целебных трав".
- Молодец!
Игэа уже раскладывал на низком столике сухие пучки лекарственных трав.Из-за перегородки доносился храп - там на подушках почивала заболевшая Флай. Бросив быстрый взгляд по сторонам и убедившись, что его никто не слышит, Игэа, склонившись к девушке, шепнул:
- Ты не знаешь, что стало с дочерью Ллоутиэ? Ее имя Ийа. Она была в той же общине, что и ты.
- Ийа Ллоутиэ?
- Так ее назвали при рождении. Cейчас ей должно быть немногим бoльше шеcтнадцати лет. Но в этих общинаx, насколько я знаю, когда девочки достигают 15 лет, им меняют имя. До этого ее завали Ийа, а как сейчас - я не знаю. Ты не знаешь, что с ней сталось?
Она внимательно посмотрела на него.
- Знаю, - коротко ответила она не сразу.
- Она жива?
- Да, - уверенно сказала девушка.
- Я ищу ее. Где она? Eе тоже продали в имение храма Уурта?
- Для чего мкэ знать?
Из темноты вынырнула сиделка Флай и с любопытством уставилась на разговаривавших.
- ...и после того, как это варево настоится, ты его процедишь и оботрешь больную. Ты устала, добрая женщина? - обратился он к сиделке.- Эта девушка тебя заменит. Ступай спать - да просветит Всесветлый... э-э, то есть Темноогненный, твой сон.
Бросая косые взгляды на врача и вышивальщицу, сиделка поднялась наверх по скрипучей лестнице и пропала во тьме.
- Так значит, ты знаешь, где она?
- Знаю, ли-Игэа.
- Ты хочешь что-то взамен?
- Да, - твердо сказала Сашиа.
- Что ты хочешь?
- Помогите рабу Каэрэ! Его жестоко наказали, он избит до полусмерти.
- Хорошо. Где он? В лечебнице?
- Хвала небу, нет! Там он бы уже умер. Он в том сарае, где живут конюхи - рядом с конюшней.
- Слово белогорца - я помогу ему. Я возьму его к себе в имение, и его там выходят. Теперь ответь мне - где Ийа Ллоутиэ? Жрецы Шу-эна ищут ее.
- Она в этом имении.
- Она вышивальщица?
- Да.
- Ты можешь ее позвать?
- Ее не надо звать, - горько усмехнулась Сашиа.- Никто не поверит ей теперь без серег рода Ллоутиэ.
Игэа увидел, что слегка растянутые мочки ее ушей пусты.
- Я понял тебя, - он слегка сжал ее руку. - Я знаю твоего брата. Ты похожа на него. Мне не надо и видеть серег. У тебя их отобрали? Кто?
- Я обменяла их на масло.
- Для этого раба?
Игэа улыбнулся.
- Иди к Флай. Мы слишком долго разговариваем. Я сделаю все, что обещал. А ты ничего не бойся.
***
- Зачем вам выпоротый раб?
- Видишь ли, Уэлэ, я испытываю на больных рабах свои новые лекарства, бальзамы... чтобы потом случайно не повредить кому-нибудь из свободных, особенно из благородных.
- А… Разумно! Что ж, есть тут у нас один - бродяга, который пруд Уурта осквернил. Теперь рабом стал. Нечего по дорогам шляться. Конь у него красивый - Уурту понравиться...
- А нельзя ли взглянуть?
- На коня-то? Можно. Конь породы редкой, такие только на Соиэнау водятся.
- На бродягу. Если он мне подойдет, то я сейчас же и отправлюсь в обратный путь.
- Ли-Игэа, темно уж.
- Ничего, здесь недалеко, и возница ваш опытный, и кони хороши... Как старший жрец?
- Хвала Темноогненному - движение его соков прекратилось.
Игэа неожиданно расхохотался. После того, как они с Уэлэ выпили замечательной настойки, которую готовила захворавшая ныне Флай, белогорец стал более общительным и более снисходительным к жрецам Уурта.
- Когда движение соков у больного прекращается, ни доктора, ни Уурта не хвалят. Ты хотел сказать - у него понос прошел?
- Ли-Игэа напрасно придирается к моим словам. Мы, тиики Уурта, понимаем не меньше белогорцев!
- Нисколько не сомневаюсь - кивнул Игэа и поднял взор к темнеющему небу, на котором стали зажигаться звезды.
- Когда приносят жертвы, мы можем с точностью сказать по печени и селезенке, благополучно ли будет начинание жертвователя. А если рассечь диафрагму живого человека, то по движениям брыжейки можно почти наверняка угадать судит о...
Игэа, едва справивший с тошнотой, перебил его:
- Как у вас все интересно здесь устроено - конюхи прямо так и живут в конюшне.
- А у вас, что, отдельный дом для рабов?- удивился Уэлэ.
- Ну да, несколько домиков...
- Вы их разбалуете - помяните мое слово... Вы хотели на коней взглянуть - вот они.
Игэа потрепал гривы животным, смотревших грустно на него из-за загородки.
- Вот этот - с Соиэнау.
Игэа задержал ладонь на гладкой шкуре гнедого коня со светлой гривой и белым пятном на лбу. Тот фыркнул и слегка толкнул его мордой в плечо.
- Ласковый... Много у вас их? - Игэа скармливал коню кусок сладкой лепешки, завалявшейся в его карманах.
- С десяток. После праздника останется два-три.
- А что так?
- Праздник большой, летнее солнцестояние, чтобы дать силу Темноогненному, надо много крови пролить.
- Так вы их... зарежете?.. - едва вымолвил Игэа. - Коней?! И этого гнедого?!
- А то! Все кони принадлежат Уурту. Он только нам пользоваться ими дает. Ему тоже надо сменить упряжки - себе, детям, внукам... И кровь освежить.
Игэа погладил скакуна со звездой на лбу и шагнул вслед за служителем Уурта во тьму конюшни.
...Конюх Циэ, огненно-рыжий раб из степняков, насупленный и огромный, как степной валун, на который его соплеменники возливают кобылье молоко в жертву небу, вышел к ним. По его лицу было заметно, что он слышал разговор.
- Добрый вечер, мкэ.
- Да коснется тебя весна Великого Табунщика.
- Мкэ Табунщика знать?!
- Предки моей жены - из рода степняков, - улыбнулся Игэа.- Где больной?
- Вот он. В углу лежать. Совсем плохой, - заторопился Циэ, и лучина в его огромных руках замерцала, едва не погаснув.
Игэа склонился над Каэрэ.
- Друг!
Тот ничего не ответил.
- Он в забытьи. За какие проступки у вас так наказывают? - спросил белогорец, откидывая тряпье, которым был укрыт раб.
- Вышивальщица топиться хотел. Он ее спасай.
- Ну и порядки у вас! - воскликнул Игэа.- И за это его так избили? За то, что он вытащил тонущую девушку из пруда?
- Он осквернил пруд Уурта- пришлось поучить его благочестию,- разъяснил Уэлэ.- Не положено подходить к ним в это время, к прудам. И к источнику любому там, к речке, озеру, ручью. Закон! Мкэ ли-Игэа должен знать, он фроуэрец.
- Да, я знаю этот закон, - ответил Игэа не сразу.- Прикажите приготовить носилки.
- Мкэ его лечи-забирай? - раскосые глаза Циэ расширились от радости и удивления.
- Именно так.
- Великий Табунщик пусть с вами всегда идет! - степняк воздел руки к небу, но они натолкнулись на низкий потолок конюшни.
***
Каэрэ проснулся оттого, что его лицо осветило утреннее солнце. Он плохо помнил, как он попал сюда - в ноздрях еще стоял, мешаясь с ароматом весеннего сада, тяжелый запах конюшни. Из распахнутого окна веял ветер.
Он сел, удивленно ощутив, что почти здоров. Вытряхнув клок сена из волос, Каэрэ встал, и, шатаясь, подошел к окну.
Узкая тропка спускалась с холма вниз, на лужайку, на которой паслись несколько вороных коней - с широкой грудью, коротконогих, с крепкими бабками.
"Да, на тяжеловозах быстро не ускакать, но все же..."
Он мысленно измерил расстояние до лужайки. Огляделся - комнатка была пуста; кроме его постели и циновок из травы на полу, здесь ничего больше не было. Он помедлил и, подавив крик боли, подтянулся на руках, перевалившись через оконный проем в заросли густой травы. Снова огляделся - ни звука, ни движения.
Скользнув вниз по склону, почти скатившись, он оказался возле коней - перевел дыхание, борясь с неожиданно возникшей слабостью... До него доносился свист птах из кустов. "Смех? - Смех, смех!"
...Он растреноживал коня, вытирая холодный, липкий пот со лба, а кони ржали и волновались. Движение вокруг усиливалось, земля, качаясь, начала уплывать.
Он выпрямился и через пелену надвигающегося на глаза тумана увидел высокую фигуру.
-Ну, здравствуй, - услышал он.
Дальше Каэрэ помнил, как он хотел вскочить на спину коня, как незнакомец удержал его, как они, сцепившись в борьбе, вместе повалились на землю. Кони испуганно ржали.
-Не сметь его бить! - закричал незнакомец двум подоспевшим здоровенным рабам, которые схватили неудачливого беглеца. - Не сметь, я сказал!
Каэрэ заметил, что правая рука человека была согнута в локте и за кисть притянута ремнем к поясу, а пальцы ее бессильно свисали.
- Отведите его обратно, - добавил он, кивнув в сторону дома на холме. - Или лучше отнесите, - поправил он себя, взглянув на побелевшее лицо Каэрэ и темное пятно, расплывающееся на повязке на его плече.
- Мкэ ли-Игэа… - начал запальчиво один из рабов, но осекся.
...Каэрэ почти не сопротивлялся, пока они тащили его в дом, и связывали ему руки и ноги простынями.
-Ты, неблагодарная скотина! Твое счастье, что мкэ Игэа запретил тебе врезать, а то бы ты у меня узнал!
- На благодетеля набросился! Он с тобой две ночи сидел, совесть твоя свинячья! Да из каких ты краев? Там, видно, принято на добро злом отвечать.
- Сбежать хотел! А ли-Игэа потом - отвечай перед ууртовцами! Они и так зуб на него имеют. По закону он бы стал твоим пособником в побеге, а за это знаешь, что бывает?
-Вот насыпят тебе теперь на спину соли с перцем, тогда узнаешь!
Каэрэ ничего не отвечал, уткнувшись лицом в циновку.
В комнату вошел Игэа.
- Ну что, беглец? - спросил он устало.- Ох, как вы его связали! Это ни к чему - развяжите-ка его.
Он сел на пол, рядом с Каэрэ. Рабы стояли у дверей.
-Можете идти, - кивнул Игэа.
Рабы скрылись.
-Я вижу, ты уже совсем здоров, - промолвил Игэа.- Куда ты хотел бежать?
- Неважно, - ответил Каэрэ, скрипнув зубами.
- Вокруг - имения храма Уурта - тебя бы поймали к вечеру... Ты голоден?- спросил он.
-Да, - неожиданно для самого себя ответил Каэрэ.
...Высокая красивая женщина с ранней сединой в темных волосах сменила повязку на его плече и поставила перед ним глиняную миску с ароматной похлебкой, от которой исходил давно забытый запах мяса. Окуная лепешку в темно-красное варево, он жадно принялся за еду.
- Ты давно в этом имении?- спросила женщина, печально глядя на него.
- Нет.
В ее глубоких темных глазах было нечто большее, чем сочувствие - в них было сострадание.
***
-Он не раб, это видно сразу, и никогда им не станет. Таких надсмотрщики ненавидят. В имении его будут ломать - изнурительной работой, побоями...боюсь, что он предпочтет умереть, чем смириться.
- Игэа, а что, если его выкупить?
- Аэй, у нас нет сейчас таких денег. Может быть, к осени…
- К осени может быть уже поздно. Летом очень много тяжелой работы.
- За него запросят не менее пятидесяти монет. Я могу дать только пятнадцать.
- А если мы одолжим?
- Пятьдесят монет - это неоплатные долги, жена. Всех рабов не выкупишь...
-Я предлагаю выкупить не всех, а только этого, которого нам послало Небо, и который спас Ийю.
Игэа задумался.
- Я думаю... можно было бы попросить у Миоци, в конце концов - Аирэи будет рад помочь тому, кто спас его сестру…
- Ты уже послал Миоци письмо?
- Да, еще вчера - но из-за праздника он не может отлучиться из храма, передать ему письмо будет очень трудно. Ийа должна пробыть этот праздник Уурта в имении, раньше ничего нельзя сделать.
- Я очень боюсь за нее.
- Аэй, она в этом имении уже давно, и ничего плохого ей не сделали.
-Пока.
-Она - дева Шу-эна. Даже ууртовцы уважают синее покрывало.
Аэй вздохнула и промолчала.
Начало - http://www.proza.ru/2009/04/26/635 и http://www.proza.ru/2009/06/19/987
Предыдущее - http://www.proza.ru/2009/06/19/994
Продолжение - http://www.proza.ru/2009/04/26/630