ГЛАВА 1
Жизнь приключений череда, решений верных и неверных, надежд несбывшихся орда, театр людей прекрасных, скверных. В ней хлещут плети по спине, пленяет щедрость, душит злоба, все на ее крутой волне вкусить возможно... но до гроба. Познать пьянящий жар страстей, пургу невзгод, самум лишений, шербета свежесть, вкус сластей,
и привкус горький унижений. Не важно сытен ли обед, души стремленья были б ясны. Все в жизни суета сует. Дороги только в ней прекрасны.
Так думал славный весельчак, бредущий с пыльным караваном, добряк лукавый и смельчак, расставшись час назад с диваном в гареме душном и глухом, где чахнет прелесть молодая, где плут на воре сел верхом о чине будущем гадая. Где жирный евнух, как лиса, сует везде свой нос мясистый, где птиц прекрасны голоса, и где ковер любви ворсистый расстелен лишь для одного на ком одежды дорогие. Расстелен только для него, да вот лежат на нем другие. Те кто не в золото одет, но в чуствах – ураган, ненастье. Любовь – не плов и не шербет, не купишь искренности счастье.
Как сладостен рабыни стон в безумстве игр и ласк бурливых, но не услышан был бы он ушами стражников сонливых. Но нет, все тихо. На окне заснула муха. Стихли стуки. И в предрассветной тишине волшебны поцелуев звуки.
– У нас осталось полчаса, - вздыхает грустно обольститель. –Уже алеют небеса и в путь зовет дорог обитель.
– Но где такие есть дела, превыше моей ласки страстной?
Обида на сердце легла наложницы, как ночь прекрасной.
– Велик Восток, в нем много стран, я их и четверти не видел. Готов в дорогу караван, прости, коль чем тебя обидел.
– Но хоть скажи, как звать тебя? Кого во сне я видеть буду? И проклинать в слезах, любя. Кого до смерти не забуду?
– Не надо множить слез моря, им не залить разлуки пламень. Не лей, красавица, их зря, возьми на память этот камень. Храни его, как дар заветный, хоть не сапфир и не рубин, и в час однажды предрассветный явлюсь из грез твоих глубин. Носи его на алой ленте, в подлунном мире он один. В Багдаде, Бухаре, Ходженте, зовусь Ходжа, я, Насреддин!
ГЛАВА 2
Прекрасна утром Бухара. Шатер ее прозрачен неба, еще не взяла власть жара, щекочет ноздри запах хлеба. Арыков плеск в рассветный час, как звуки сказочных сонетов. Мечетей блеск ласкает глаз. Узорны шапки минаретов. И просыпается базар – неповторимый дар Востока. Везет изысканный товар купец, сидя в арбе высоко. Чайханщик выйдет на крыльцо, почистит дастархан старинный. Как жирный плов его лицо с печатью жадности звериной. Ростовщику отдаст поклон. Собаку пнет, что села рядом. И долго, глядя под уклон, красавицу проводит взглядом. Ее под платьем строен стан, красу лица чадра скрывает. Бьет где-то гулко барабан. Мулла к молитве созывает.
Открылись города врата, Ходжу впуская и купцов, а жадных стражников орда, заслышав звуки бубенцов, путь преграждает каравану. Глаза мутны и алчны их, привыкли к взяткам и обману, своих ограбят и чужих. Профессии не сыщешь краше – стоять “на страже и крепить”, делить на “наших” и “не наших”, а в промежутках – сладко пить. А если что, кто их осудит? Эмир велик – с него и спрос. Так было, есть и вечно будет, неразрешим вины вопрос.
Вот главный сборщик пошлин вышел, криклив и важен, как осел. Халат его узором вышит, лицо лоснится, как котел. Хранит оно печать порока и бури пагубных страстей,
обрюзг и постарел до срока вор и мошенник до костей. Угодно видно так Аллаху, чем толще брюхо – больше прыть, отнять последнюю рубаху и голым по миру пустить.
– Я вас приветствую, купцы! Молился я за вас счастливцев, чтоб ваши тюки и ларцы хранил Аллах от нечестивцев в опасном, длительном пути, где дни тоскливы, как в остроге, и счастлив тем, что смог спасти вас от разбойников в дороге.
– Храни судьба нас от тебя, – Ходжа подумал, – впредь и ныне...
Тут стражник почесал себя, подав тем знак своей дружине. Те начали осмотр дружно, рванувшись с воем к каравану. Все это видеть было нужно. Гуляли сабли по аркану и, звучно распоров тюки, хранители законной власти, вскрывали ящики, кульки.Чай, перец, прянности и сласти летели под ноги. Ларцы исчезли в миг. Не стало слитков... Лишились языка купцы от произвола и убытков.
Настала очередь для тех, кому товар карман не тянет. Но и ограбить их не грех, ведь звон монет пьянит и манит. Нет слаще музыки в миру, будь ты еврей, араб иль ненец. Писец свободу дал перу:
– С чем ты приехал, иноземец? Не мыслишь ли крамолы ты против великого владыки, чьи солнце-лунные черты затмят зари прекрасной блики? Кто в мыслях мудр, как пророк. Судья, писатель, полководец. Неисчерпаем и глубок чей ум, как сказочный колодец.
Писец пером скрипел, писал хвалы, достойные диваны. Но сборщик наконец устал сиропной лести лить стаканы. Тогда Ходжа ответил:
– Нет! Пускай мои истлеют кости, коль мой приезд – источник бед. К родным своим я еду в гости.
– Родню иметь – богатым быть! Тебе придется, чужестранец, нам гостевой налог платить, будь ты последний оборванец.
– Но к ним по делу, видит бог!
– Отменно, что вопрос так ставишь. Заплатишь гостевой налог и деловой к нему прибавишь. А вдруг до дома по пути ты из арыка выпьешь воду? И питьевой налог плати.За воздух, ветер, за погоду.
– Теперь останусь без гроша, – таньга последние считая, Ходжа подумал.
Не дыша взирала псов эмирских стая.
Эмирам вредно прекословить. Бессильны часто мы, увы! Одна отрада – позлословить. Но большей нет для головы обузы, чем язык разящий. Сатиры меч – коварный меч. Удар противнику скользящий нанес, и покатились с плеч язык и голова... твои же. Они извечных два врага.
Тут сборщик подошел поближе, последних видя полтаньга.
– Раз едешь к родственникам, так? К родне идет и твой ишак. Пусть платит пошлину и он, а то обоих вас в зиндон!
– Не слышал я мудрей речей! Родни ишачей тьма скопилась. Иначе голова с плечей давно б эмирская скатилась. А ты за жадность сел на кол. Вас здесь бы села половина.
Народ по праву ходит гол, коль безсловесен, как скотина!
Ходжа вскочил на ишака и друга пнул, что было силы, и не жалел его бока, дыханье чувствуя могилы. А сборщика хватил удар (расстаял вмиг в толпе хулитель). Открыл он рот, но речи дар покинул жирную обитель. И так остался нем вовек.
Зеваки дружно хохотали.
– Один лишь только человек так мог сказать,– купцы шептали.
Проклятья, ругань, конский топот, визжали стражники, муэдзин. По Бухаре пронесся ропот:
– Ходжа приехал! Насреддин!
ГЛАВА 3
Есть в Бухаре старинный пруд. Зарос осокой, бурой тиной. Пиявки жирные живут на отмелях, покрытых глиной. Вокруг раскинулся базар, рядов – не счесть, товаров – горы. Жаровен и шашлычнец жар. Галдеж, веселье, крики, споры. На всем Востоке он (без лести ) – главнейший! Гордость Бухары. Дорог торговых перекрестье, здесь перемешаны миры. Бухарский хлопок, шелк Китая, Ходжента спелый виноград, ручной работы золотая посуда. И не счесть наград на винах сладких из Алжира. Буланна из Дамаска сталь. Пленяет аромат инжира. Узорна, невесома шаль золотошвеек из Багдада. Арабских скакунов краса неповторима. Винограда волшебна сладость. И оса жужжит над дынею душистой, лепешек запах дразнит нос. Уселся на ковер пушистый меняла толстый. Водонос, полуголодный и несчастный, смеется, хоть раздет, разут. Базар – зовущий и прекрасный!
Ходжа, конечно, тут как тут. Его ишак коран читает, талмуд на коврике лежит. Народ хохочет, умирает. Ходжа серьезно говорит:
– С талантом сей ишак родился. Мулле с улемом не достать, хоть в медресе и не учился. Эмиру он умом под стать. Мог стать визирем, звездочетом, возглавить думу иль партком. Везде бы справился с почетом. Да вот родился ишаком. Его родни несчетны души в диванах, думах и дворцах, у них короче, правда, уши и больше золота в ларцах. На мордах жидки мысли блики, а самомненья пышит жар...
Вдруг слышны грохот, вопли, крики. Землятресение? Пожар? Нет, ловят вредного для трона врага эмиров и вождей. Хватают всех. Секут с разгона. Так сколько в Бухаре Ходжей?
Переполох и суматоха. Хватают всех, кто чуть похож. Меняла стонет:
– С сердцем плохо!
Купец визжит:
– Меня не трожь!
А сам виновник беспорядка сидит в базарной чайхане. Ученый вид, в руках тетрадка.Влетает стражник на коне. Глаза горят, сверкают шпоры. Вельможен вид. Закручен ус. Вдруг отворились двери – шторы, вбежал испуганный индус. Трясется на ногах дрожащих, икает, набекрень чалма.
– Клевещет кто на властьдержащих, тому один удел – тюрьма, – сказал Ходжа. – О, страж почета, врагов здесь трона не найти. Мы два смиренных зведочета из Братства Млечного пути. Мы держим путь в созвездье Газа. Я – дервиш. Пиллигрим – мой брат. На теле оспа, вши, проказа. То нашей святости мандат.
С гримасой гадкой и брезгливой умчался стражник в тот же миг. Индус с улыбкою счастливой к руке спасителя приник.
– О, сын Добра! Рука пророка! Как мне тебя благодарить? Судьба была ко мне жестока. Тонка, как волос, жизни нить.
– Ты почему в таком мундире? И как твоей вины река так разлилась в подлунном мире, что столь опасно глубока?
– Зовусь я Радж Танди Великий. Мундир мой рванный – маскарад. Эмир, коварный и двуликий, устроил в Бухаре парад. Он пригласил халифов, шахов. Меня – из Индии раджу. Послов, военных, падишахов. Из Альбиона госпожу, что королю дает советы, как с иноземцами дружить. Три дня блистали этикеты. Приемы голову вскружить могли любому. Пушки били, рекой подарки, лесть, хвалы... А на четвертвй всех схватили. В зиндан. На дыбу. В кандалы. Рекой свинец струился в глотки, сдиралась кожа, хруст костей. Потом в мешок – и в воду с лодки. Как-будто не было гостей. Меня ж великий, славный Будда своим сияньем наградил. Оставил жить. Свершилось чудо! Мешок на отмель угодил.
– Что ж, на Востоке, брат Раджа, монархи хитры, но радушны. А посему, – сказал Ходжа, – для тех гостей, что простодушны, открыт дворец, открыт погост, открыты и зиндана хляби. Закон гостеприимства прост: сегодня – гость, а завтра – саби.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
---------------------------------------------------------
Если Вы зашли на эту страничку с моего персонального сайта,
нажмите кнопку Back в левом верхнем углу, чтобы вернуться.
Если нет, приглашаю зайти на мой сайт www.borisboston.com