Роман Самойлов - написанные рецензии

Рецензия на «1. Уна. На платформе» (Мария Шпинель)

Всем добра :)
.
Читал и делал по ходу чтения пометки по непоняткам.
.
Вот этот абзац меня просто загонял по кругу: «Я тогда поехала с хозяйкой и её маленьким...» Я никак не мог представить себе эту сцену и понять, о чём здесь говорится.
.
«Там, гуляя с ним по берегу почувствовала, что проваливаюсь в странное состояние, я, как пена на молоке поднималась над миром, готовая выкипеть и прорваться наружу».
.
В состояние я проваливаюсь. Как пенка — поднимаюсь. Ощущение — вниз, метафора — вверх. В моём читательском восприятии — дикий раздрай.
Хотя это, конечно, ладно, это даже сойдёт за вкусовщину. Но дальше!
.
«Причиной этого состояния являлся ребёнок. Он был уже снаружи и тянул меня за собой. Ноги мои почти оторвались от земли».
.
Вот это о чём? Вы идёте по пляжу — какое тут может быть снаружи? Или это внутренний ребёнок рассказчицы? Или что вообще? Я могу предположить уже что угодно. Я не понимаю. Я потерялся в этом «снаружи».
.
«Являлся»! Боже, как я люблю это слово! Оно похоже на удостоверение. Дескать, я тут не просто так, а с официальным визитом.
.
Дальше волна, ничего не понятно, но это ладно.
И спасает ветка сосны.
Вот я вам, исключительно желая добра, говорю: если персонажа на пляже будет спасать ветка сосны, обязательно предварительно в описании, в пейзажной подводке, скажите хоть словечко о соснах. Чтоб они не появлялись из ниоткуда, не набегали на пляж, подобрав юбки и распугивая чаек скрипом своих стволов. Сосны — это не то, что само собой возникает в ассоциациях при слове «пляж». И появление сосновых веток в тексте о пляже воспринимается читателем чем-то вроде бога из машины.
.
Как проще всего визуально выстроить сцену?
Сначала дать общий план: пейзаж или обстановку в помещении в самых общих чертах, с акцентами ровно на тех деталях, которые дальше сыграют определённую роль. Описываем расположение действующих лиц, кто где стоит\сидит\лежит, что делает.
Взаимодействие персонажей давать средним планом: вот они двое, мы их видим, кто как к кому обращён, в какой позе, что говорит. Декорации уходят из поля зрения, мы сосредоточены на взаимодействии двух людей.
Когда один из персонажей испытывает яркую эмоцию, даём её крупным планом, детализируем, фокусируемся на лице, на жесте каком-то важном, на взгляде с прищуром и тому подобных вещах.
Это реально просто, и читатель не теряется, вы его перемещаете от одного значимого элемента сцены к другому логично и понятно.
Если ни одна деталь обстановки не взаимодействует ни с одним персонажем (например, двое идут и полностью поглощены разговором), можно вообще пейзаж не описывать. Назвать лес лесом, поле полем — и всё.
Однако ж если в поле персонаж прячется за дерево, то невозможно не описать это дерево заранее на общем плане. Откуда оно возьмётся тогда? Поле по умолчанию не содержит деревьев. И пляж тоже.
.
Здесь же планов как таковых вообще нет, всё в кучу и в результате всё не очень информативно.
.
Читаю о том, что ребёнок «не хотел задерживаться в нашем мире» и понимаю, что рассказчица живёт в двух параллельных реальностях одновременно, и автор в тексте эти реальности никак не разделяет. Хм... Это подбешивает. Я, как и очень многие люди в нашем мире, не люблю, когда мне нифига не понятно. То есть это в смысле пенки на молоке ребёнок был снаружи? Тут поневоле вспомнишь «Четвероякий корень достаточного основания» — кандидатскую диссертацию Шопенгауэра. Там так же запутанно всё.
.
Описания людей мне в этом тексте понравились. Приятно цепляют внимание. Что-то такое живое.
Дальше быт, «их нравы», все дела — претензий нет, даже «Госпожу Бовари» чем-то напоминает.
Похоже, автор любит людей и ими интересуется.
Завидую.
.
Так, ну, дальше основная часть, как я понимаю. И будет, как тогда на море — стало быть, я готовлюсь к размытому двоемирию и набегающим соснам.
.
Ммм... У нас сменился рассказчик? Почему об Эффи в третьем лице?
Чьорт побьери, мне заморочек-то уже хватило — может, не надо добавлять?
.
Ага, ну так и есть, двоемирие в тумане: мать идёт по тропе, а её голова лежит на пропитанной потом подушке. Я уже ничему не удивляюсь. Чьё это видение — наверное, не важно. Наверное, общий какой-то делирий. Наваждение. Раз уж об Эффи в третьем лице, значит, мерещится это кому-то ещё.
.
Я опять ничего не понял, запутался окончательно, перечитывать по десять раз каждый абзац — устал. Общий смысл уловил так: Эффи живёт в двух параллельных мирах, её угнетает то, что она прислуга, и в мире туманных шлейфов и выкипающих молочных пенок она оказывается спасительницей своих хозяев. Мораль: берегите домработниц, нянь и сиделок, они тоже люди и хотят власти над чем-то в этом мире. Пусть и самой иллюзорной. И никогда не знаешь, в чём это власть заключена и когда проявится.

Роман Самойлов   03.10.2022 12:43   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Ирина. Собрать сотку» (Конкурсант)

Яркий мотив, с которого можно начать структурировать этот текст – железнодорожный узел: это и множество путей, ведущих отсюда неведомо куда, и энергия надежды, и опасность, и та линия, которая отделяет город от выселок, что тоже важно. Здесь голос матери звучит с неба, здесь рельсы и шпалы так похожи на её почерк. Я бы разбил всё, что в этой истории связано с железной дорогой, на три части и подал в трёх далеко разведённых друг от друга сценах, причём каждое новое описание должно раскрывать образ по-новому, а одна из сцен должна быть главной сценой рассказа. В принципе, всё примерно так и есть, но не хватает чёткости и яркости. Внятности не хватает и связности. Слишком много событий, просто перечисленных или упомянутых между делом.
.
Мне вообще железная дорога кажется очень живописной, связанные с ней образы наполнены какой-то особой энергией. Кстати, как-то раз наблюдал с платформы, как всклокоченная мокрая ворона с ошалелым видом скакала по шпалам в сторону Москвы – долго-долго скакала, пока совсем не скрылась из виду, не улетая и не сворачивая с путей в траву. Я тогда подумал: даже глупая птица понимает, что отсюда нужно валить любыми средствами, хоть пешком по шпалам :)
.
Мост в первом же предложении должен быть назван железнодорожным – перекидной непонятно, это может значить что угодно, вплоть до мостков через канаву. И сразу же нужно наполнить сцену звуками и зрительными образами: гудки маневровых «кукушек», грохот сцепок вагонных, голоса операторов, подробности моста этого, что-то ещё... У Вас это в следующем абзаце, причём простым перечислением объектов и звуков, ими издаваемых, а в самом начале мысли героини вообще висят в пустоте. Думаю, Вам было бы полезно поупражняться в описании одной и той же сцены на разных внутренних дистанциях «автор – герой» – я потом объясню, как это легче сделать, у самого когда-то очень трудно получалось.
.
На мой взгляд, первая смена сцен происходит неоправданно рано. Получается мелькание: мы ещё в настоящем не обжились, а уже в прошлое срываемся. И кстати, разве не будет сильнее, если мать по-прежнему будет работать на станции, и это её голос прозвучит? И всё, что описывается в детском воспоминании, связать с тем, что перед глазами у героини сейчас? Мне кажется, так первая сцена станет и ярче, и понятнее, и её можно будет сделать более объёмной без потерь в динамике. Даже наоборот. В плане драматизма сцена, в которой герой просто сидит и думает – принципиально слабая. В сильной сцене герой взаимодействует с окружающим миром. Даже если он просто произносит слова вслух, обращаясь к кому-то конкретному, это уже намного сильнее, драматичнее, чем если говорит что-то про себя и ни к кому конкретно не обращаясь. Мне кажется, голос матери даст какое-то начальное драматическое взаимодействие гг с окружающей действительностью. Да, и кто-то уже упоминал о том, что мысли девочки о камушке слишком взрослые. Так что и эту проблему можно решить, если детально живописать сцену из настоящего, а воспоминание прописать не слишком подробно. Опять же и бабушка с Лениным – разве работают они на идею? По-моему, в нынешнем своём виде они только добавляют тексту проблем.
.
Вспомнилось: у нас тут на станции Бронницы вот уже двадцать пять лет один и тот же женский голос объявляет: «Внимание, поезд!» И потом либо задорно добавляет «На Голутвин!» – либо со страстной хрипотцой: «На Москву…» Я каждый раз представляю себе женщину, голос которой был записан четверть века назад, а может, и больше – и теперь звучит из динамиков каждый день двадцать четыре часа в сутки. Она как будто стала духом этой станции, растворилась во всём этом. И если она где-то здесь живёт до сих пор, то какие у неё отношения складываются с собой, ставшей почти бессмертным голосом станции?
Я так подробно описываю, чтоб Вы вспомнили что-то своё, хотя если глянется что-то моё – берите, мне не жалко :) А пока то, что Вы перечислили в одном абзаце (описание ж/д моста и станции), у меня из головы улетучилось тут же, и атмосферы не получилось.
.
Для построения чёткой структуры важно рассказать, что там за линией, что это за мир. У Вас ведь получается треугольник сопоставлений: родной городок, мрачные выселки и Москва. Этот треугольник – структурная основа рассказа: перемещая героиню из городка в Москву, из Москвы на выселки, Вы воплощаете в этих образах свою идею. Выселки и Генка требуют детализации – именно для крепости композиции. Но вообще, и сам городок описан не особо внятно, весь текст утопает в перечислении событий, которые призваны что-то объяснять.
.
У нас тоже такой район в городе был, вроде Ваших выселок, Железкой назывался. Типичный житель Железки – пацан лет сорока, с воровскими звёздами на плечах, или без таковых, но вечно бухой и всем страшно недовольный. Он выходит из дома в трениках, майке и тапках, ищет опохмелиться, попрошайничает так грозно, что мирный обыватель готов отдать ему последнее. Он всю жизнь старается нагонять ужас на окружающих, и у него частенько получается – на Железку в девяностые нормальный человек вообще не заходил. Сейчас всё гораздо мягче, но зато я узнал, что есть в районе места и пострашнее. Кое-где люди до сих пор умирают от туберкулёза, а сифилис лечат перманентно и целыми семьями, включая детей – только прокололи курс и сразу опять кто-то заразился.
.
Чуть не забыл: Вы в первой сцене говорите: «Лена сидела на перекидном мосту, подтянув колени к подбородку, закрыв глаза и прислушиваясь к себе, к новым ощущениям, которых не испытывала раньше. Должна была испытать, а не сподобилась, как сказала бы бабушка. Шок, злость, ужас, острота необратимости прежней жизни уступили место бесчувственному спокойствию, равнодушным практическим мыслям о том, что возвращаться придётся пешком».То есть я понимаю это так: новые, небывалые ощущения – это равнодушие. Но из Ваших объяснений следует, что это нечто иное. Вообще, то, что изнасилованная Генкой Лена впервые почувствовала себя женщиной – это странно и должно быть ну очень крепко связано с идеей рассказа. Чего пока нет. Возможно, окунувшись в эту клоаку за линией, Лена ощутила, что можно жить и так – ни к чему не стремясь. И изнасилование стало кульминацией погружения в эти вот нечистоты, в которых «тоже люди живут». Это альтернативная реальность, в которой никакую сотку набивать не нужно – просто расслабься и погружайся на дно. Спокойно и с удовольствием.
.
Сцена с камушком должна иметь более ясное развитие – какая-то парная сцена должна быть. Мне кажется, что про талант тут не рифмуется – камушек обыкновенный, он выделяется из общего числа только для героини и только потому, что на миг стал ею самой. Так же каждый человек видит себя особенным без причин, просто потому что он такой у себя один.
.
Пытаюсь понять, в чём тут литературный конфликт. Героине подруга внушила, что человек должен к чему-то стремиться, искать свой шанс и реализовывать его. Но сама героиня ничего не хочет, у неё нет устремлений. Вот, собственно, и весь конфликт. Очень понятный. Кстати, если назначение Юльки только в этом внушении, то нужна ли она вообще? У меня в связи с этим возникает такой вопрос: а чем вообще жизнь алкоголиков, живущих от пьянки к пьянке, отличается от жизни людей типа Лены или более успешной Раи из рассказа Катерины? Ну, вот так вот конкретно? Пожалуй, социальным одобрением отличается. Продолжительностью жизни? Нет, не факт. Инсульты, инфаркты, рак. Возможностью смотреть на других свысока и плевать им на плеши? Да, и наверняка это один из важнейших бонусов, но это ведь пока московская барынька не окажется сдуру на выселках. То есть плевать получается только издалека, в фантазиях. Так почему героиня вообще должна чего-то хотеть, к чему-то стремиться? Родилась – живёт, старается жить так, чтоб не было больно и трудно. Мне кажется, тут важно пройти всю цепочку из следующих друг за другом «зачем?» – чтоб прийти к некой первооснове. Ведь есть же, наверное, в человеке какой-то механизм, заставляющий его тратить свою душу, брать большую ложку и раздавать себя окружающим. То есть, скорее всего, экзистенциальная задача человека – не устраиваться и не хапать, а раздавать и тратить. Себя, свои личные внутренние ресурсы. Причём особой логики в этом, наверное, и нет, просто если не получится, то в душе в конце концов появляется какое-то свербящее разочарование. Как будто всё нерастраченное протухло внутри.
.
По моим ощущениям, все сцены, кроме центральной, описаны галопом. Получается длинная цепь событий, ни одно из которых не успевает читателя зацепить. Беглый пересказ длинной и сложной истории. Некоторые фразы и абзацы построены нелогично или двусмысленно, что добавляет хаоса в этот и без того не очень стройный текст.
На этом пока всё.

Роман Самойлов   09.03.2018 15:56   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «36-ой конкурс. Итоги» (Конкурс Копирайта -К2)

Всем спасибо, особенно Элле Лякишевой - без её отклика драйв был бы не тот! Оставайтесь такой же прямой и искренней, Элла :)
.
Свете Масловой и Свете Малышевой - тоже мои огромные благодарности!
.
И Ольге Кострыкиной :) И всем-всем-всем :)
.
Божий Яд

Роман Самойлов   17.02.2018 19:20   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Женский роман» (Литстудия)

В чём эстетическая ценность иронии? В её непреходящем конфликте с пафосом. Ирония спасает гармонию и единство мира, когда пафос неоправданно раздувается и норовит заполнить собой всё наличествующее идейное пространство. Она уравновешивает пафос, обесценивая переоценённое и попросту фальшивое, обнажая спекуляции и искусственные накрутки в сфере духовного и возвышенного.
Эстетическая ценность иронии обычно зависит от качества противостоящего ей пафоса. Ирония – штука зависимая и вторичная по отношению к пафосу. Поэтому, размышляя о мишени иронии в данном конкретном случае, я исходил из высоких художественных достоинств данного конкретного текста. Когда человек так вкладывается в текст, как в данном случае вложился Паша (чувствуется и вдохновение, и шлифовка), и когда у человека так круто получается, как в данном случае получилось у Паши – я не могу поверить, что за всем этим стоит такая примитивная цель, как стёб над каким-то литературным жанром.
Какой же именно пафос, по моему мнению, уравновешивается иронией в рассматриваемом произведении? Только ответив на этот вопрос, можно понять, о чём повествует «Женский роман». Варианты: это пафос бессознательности (любовного инстинкта, романтического волшебства, женской интуиции), пафос глупого счастья, наивного творчества; это собственный авторский пафос, который призван на полном серьёзе бичевать изначальный пафос бессознательности, инстинктивного счастья, наивного творчества; оба пафоса вместе.
Допускаю, что кому-то может показаться, что автор иронизирует исключительно над какими-то частными проявлениями половой жизни, над глупыми женскими фантазиями. Но по-моему, тут всё круче, нежели кажется на первый взгляд, и предмет иронии в этой поэме-антиутопии – пафос самой любви, о которой столько говорится в литературе последних двух-трёх веков. Причём не какой-нибудь там «любви» - а прямо вот Любви или даже ЛЮБВИ!!! Вот так, да. И идея, стоящая за этой иронией такова: хорошо вам, дуракам – любовь у вас; а нам, умным, с нашим обострённым критическим нюхом и развитым мышлением – ох как тяжко! Нам, высокоразвитым единицам, остаётся только пыточный стол и распростёртая на нём бессмысленно мычащая плоть.
Нет, ну, я пытался сформулировать как-то не так вызывающе, но если вилять и недоговаривать, то получается чушь или целый самосвал излишеств. Можно, к примеру, предположить, будто автор пытался сказать нам, что простым людям и любовь даётся просто, ничего особо и не надо, просто ходить куда-нибудь вдвоём, пусть и всего лишь по магазинам. Что вот потрясающе, но для этого вовсе не надо быть умными и решительными, отважными и образованными, не обязательно устраивать студенческие революции в Париже или восстания бедноты на Кубе, не обязательно писать гениальные романы или делать что-то ещё гениально или просто хорошо. Даже красивыми или хоть сколько-нибудь симпатичными быть не обязательно. Простые люди могут беспрепятственно любить друг друга просто потому, что в них от природы заложена потребность любить. И если они реализуют эту потребность, то будут счастливы.
Но если мы примем эту предпосылку за верную, то многое в «Женском романе» окажется ненужным. А простая и грубая формулировка расставляет всё по местам.

Роман Самойлов   03.05.2017 20:53   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Алекс Беляев, Ледяная пустошь» (Литстудия)

Первое. Думаю, это должна быть повесть, но не хватает глубины, в тексте очень многое описано галопом. Если оценивать тему, идею, количество сюжетных поворотов и действующих лиц, то объём, который представлен нам сейчас, ничтожно мал, абсолютно недостаточен для разработки взятых автором философских проблем, неоднозначных характеров и сложных ситуаций.
.
Второе (извиняюсь, поменял местами пункты). Что мешало. Море ошибок. Самых разнообразных. От орфографических до композиционных. К сожалению, их так много, что перечисление и объяснение потребует больше знаков, чем сам текст, из этих ошибок состоящий.
Мешала комичность пафоса временами. Сорокалетняя баба – человеку при смерти – и предлагает честь свою? Как-то глупо, по-моему. И слова, и подразумеваемое действие.
«Мне терять было нечего, но гибели сестры я себе не прощу», – говорит гг, подвергая сестру сверхсмертельному риску ради смутной надежды на счастье для всех и бесплатно. Когда взрослый человек в момент принятия непростых моральных решений выражает свои чувства заезженными патетичными формулировками, он выглядит смешно.
Что мешало ещё: внезапность и поверхностность чувств главного героя и всех остальных персонажей.
Мешал зачастую случайный подбор слов. Или просто неудачный. О лексической точности, меткости верно подобранного слова пока говорить не приходится. Примеров опять-таки масса. Если есть желание, можно это отдельно расписать, но по объёму требуемой работы это ад кромешный.
Встреча героя с матерью почти заставила меня бросить чтение. Внешний план: встречаются мать и сын в ледяном аду, у них пятнадцать минут, и мать с сыном общается лозунгами – втирает про фальшь системы и чужие грехи и про то, что грех у человека в крови. Про то, что жить правильно нужно не ради рая, а ради собственного достоинства – это то, что сейчас в голове и на языке чуть не у каждой студентки. Изрядно поднадоело. Но главное – ведь что-то личное должно стоять за этими общими словами? Благодаря чему-то нашёл автор силы наваять такой немаленький текст? Наверняка мысли про достоинство вместо рая сыграли свою роль. Но почему тогда всё такое чужое и заезженное? Сплошь общие места. Где та художественная составляющая, которая позволит мне пережить опыт, близкий к реальному и соответствующий идеям этого прои? В общем, мамаша здесь самое слабое звено. Такими могут быть живые фанатики-атеисты – здесь, на земле, конечно же. Леся Рябцева, к примеру. Но не персонажи, требующие к себе симпатии. В ледяной пустоши.
Баланса в композиции нет – слишком бегло описаны события, требующие времени и глубины чувств. Слишком стремительно картины сменяют друг друга. Сцены оставляют ощущение усечённости, незавершённости. Только начал Алексей грешников принимать – уж и закончилось всё, только пять минут ВрИО Первоучителя и побыл. Только в Сад попал – уж опять в Пустоши оказался. Не прорабатывается антураж – это плохо. Как-то всё клочками, рывками, нервными пунктирами.
Мешал такой психологический провал: благодаря развитому в данном обществе институту Учительства, обыденности чудес и связи с загробным миром прямо-таки на бытовом уровне все точно знают, что за грехи будут мучимы вечной мукой, а за добродетели наградятся исполнением всех желаний – и всё равно живут мелочно, тупо, одним днём, животной душой живут – это кажется ну просто невозможным. Считать и взвешивать все умеют: несколько лет скотской жизни против прекрасной и совершенной вечности – где выгода и за кем сила, поймёт даже слабоумный. И никакой свободы воли институт Учительства человеку не оставляет, как мне кажется, но тем не менее в произведении все свободно выбирают воровство, блуд и вечные муки. Для меня этот необъяснимая странность. Всё-таки в нашем реальном-то мире ни дипломированных Учителей, ни чудесных исцелений по расписанию как-то не наблюдается. А расписание-то ведь – это в чудесном деле самое главное, без расписания всё каждый раз случайным совпадением объясняют. А без удостоверения чудотворца, выданного компетентными органами, Учитель – просто гипнотизёр или вовсе шарлатан. Так что наших-то понять очень даже можно. Каждый вправе считать, что, приложившись мощам, исцелил себя сам – активировав верой программу внутри, специальный код. Каждый вправе решить так и жить дальше, как жил. А вот эти Ваши – они какие-то просто неистовые подлецы, блудники и воры. Им в глаза скрижалями с журналом чудес тычут, раны каждый день лечат наложением рук, да не тайно – все всё видят, и, один хрен, знай себе живут по своей подлой серости природной.
Ещё один логический провал: у первого Учителя нет какого-то особенного плана, нет ясно выраженного мотива прийти в мир именно в описанный момент. Почему не вчера и не завтра, не через год? Ничего особенного он не придумал и ничего особенного не произошло – быстренько спустился зачем-то и быстренько вернулся обратно побитый насмерть. А герой даже и не пытается задаваться вопросами. Как-то всё на пустом месте, без мотива и чёткой цели. И вот что в связи с этим важно отметить: герои этого произведения – вообще все! – люди порыва, не имеющие ни малейшего понятия о планировании, стратегии, выборе момента и необходимых средств. Люди с пулей в голове. Импульсивные, неглубокие, ветром колеблемые и непредсказуемые. Думаю, автору неплохо было бы расширить психологические горизонты подбора персонажей – такое однообразие характеров не способствует читательскому интересу.
.
Третье. Что заставило дочитать.
Мне близка и тема, и система образов. Ледяной ад наподобие скандинавского плюс христианские мотивы в свободном исполнении.
Мелкие сюжетные события стабильно неожиданны. Это хорошо. В том смысле, что автору много раз удалось меня удивить. По мелочи. На поворотах. Но благодаря этим мелочам я и дочитал, причём без обычных мучений и даже с интересом к основным смыслам.
Всю дорогу мне было очень интересно, к чему автор может прийти с такими лозунгами. То есть сам набор идей актуален, и любопытно узнать, как в голове у другого человека эти идеи живут и к чему его ведут.
Убийство князя – своей абсурдной подлостью эта сцена врезается в память, воздействуя на моё читательское восприятие где-то на стыке психологии и эстетики. Сцена очень хороша, и я даже вдруг подумал, не лучше ли Вам, Алекс, разрабатывать сюжеты, требующие такой вот ловкости в изображении абсурдного в нашей реальной жизни?
.
Что хотелось бы увидеть в результате. Больше контрастных психотипов в подборе персонажей, меньше чужих тезисов – больше правдоподобного, яркого опыта воплощения идей в жизнь, и чтоб с логикой и мотивацией было построже как-то. Хотелось бы деталей, каких-то выпуклостей и шероховатостей изображаемого мира. Пусть немного, но чтоб цепляло воображение.

Роман Самойлов   23.04.2017 00:18   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «С. Малышева, Медовый месяц Тамары Михайловской» (Литстудия)

Свет, мой ответ на заданный тобой вопрос – да. Ну, то есть не то чтобы правильно, но такое возможно. Попробую рассказать, как я это вижу.
.
На мой взгляд, не наивность первой любви как таковая вступает в конфликт с дальнейшей драмой, а способ подачи истории, особенности художественного метода. А именно – речевые маски в нарративе и жанровая ориентация этих масок.
.
Объясню подробнее. Произведение мультифокальное, точек зрения несколько, основных – три: Тамара, Зет и Зенкина. И каждый раз, как меняется точка зрения, меняется и язык повествования. Жанрово обусловленная наивность и неискушённость героини передаётся в начале повести через речевую маску, которая накладывается на нарратив, ожесточение Зенкиной и растерянность Зета передаются так же. При этом ни одного из фокальных персонажей ты не наделяешь развитой речевой культурой. То есть делаешь их всех достаточно простыми и управляемыми, создаёшь характеры по жанровым лекалам. Что за жанр? Ну, судя по ситуации, лексике и поступкам первых главок, это романтическая комедия. Мне именно так увиделось. И получается отчасти парадоксальная штука: говоря на языке того персонажа, точку зрения которого принимаешь, ты воздвигаешь между ним и собой барьер и разрываешь внутреннюю дистанцию. Максимально отдаляешься. И это легко понять, потому что когда рисуешь идеализированную юность – смешную и прекрасную одновременно, глуповатую, наивную, подслеповатую – пишешь не живых людей, а персонажей, какими они должны быть по законам жанра. И какая внутренняя близость может быть у живого автора, реального человека – с заведомо упрощённым персонажем? Максимальная внутренняя дистанция, на которой пишутся герои романтических комедий, не позволяет изображать глубину душевных переживаний. А нет глубины – не будет и драмы. Потому и не получается гармоничной смены курса, но кроме жанрового и стилистического слома, ничто не мешает постепенному превращению истории первой любви в кровавую драму.
.
Что бы сделал я, если бы писал драму такого жуткого взросления. Ввёл бы в текст некий голос автора, отстранённый и нейтральный, создающий жёсткий структурный каркас произведения. Отдал бы этому голосу все описания, а маски отправил в прямую речь. Наделил бы персонажей такими речевыми характеристиками, которые вызывали бы у читателя уважительный(!) и глубокий интерес к скрытым переживаниям, к реальной внутренней жизни – а не снисходительное умиление и ностальгию по идеальной юности. Сократил бы внутреннюю дистанцию между собой и главным героем – сделал бы его умнее, последовательнее в поступках, глубже в эмоциях. Постепенное сглаживание диссонанса между нейтральным, логичным и грамотным нарративом и речевой маской детской наивности и некоторой ограниченности (но не совсем уж смешной глупости) должно дать эффект эмоциональной закономерности именно того развития истории, которое ты задумала. Любая наивная влюблённость заранее обречена. Она может постепенно вытесняться чем-то более зрелым (как положительным, так и отрицательным), а может погибнуть внезапно, ее могут жестоко убить, обойтись с ней бесчеловечно, грубо цинично. Поэтому в плане жизненности тут всё на месте изначально. Восприятие плывёт и смазывается только из-за стилистического сбоя. Перемена не воспримется как эволюция. Она воспринимается как ошибка. Преобладание в нарративе наивно-дневникового стиля семнадцатилетней девочки делает драму эстетически не воспринимаемой. Стилизация чересчур упрощённая, под иной жанр. При переходе к драме это должно стать проблемой.
.
Интонации, построение фраз, словечки девчачьи – всё сообщает нам с первых же строк, что рассказывается история девочкой-подростком. Если представить себе реальную ситуацию речевой передачи истории – стал бы рассказчик, переживший внутреннюю эволюцию и кровавую, жуткую революцию в придачу, говорить так, как будто он и сейчас тот самый, ничуть не изменившийся человек? Нет, конечно. Мне кажется, где-то глубоко на подсознательном уровне, вне каких-либо разумных объяснений, любой рассказ так и воспринимается – близко к реальному речевому акту, и где-то к середине голос рассказчика воспринимается как фальшивый. Ни в какую драму читатель уже не хочет верить, а почему – толком сам не знает.
.
Первое серьёзное недоумение по поводу стиля возникает, когда в образе брата героини сквозь опереточные черты начинают проступать реалистично человеческие. Появляется ощущение, что вся первая часть повести (до знакомства Павла с Зенкиной) стилистически чужеродна по отношению к последующему тексту. Упоминание о связях брата, о звонках и окончательно прошедшем прошлом – всё это выглядит искусственным наращиванием души на уже существующее и активно действующее простенькое тельце. А, ну ты и бросила это дело… Было б это эволюцией персонажа – было бы хорошо, даже очень. А ретроспективно не катит. Поначалу брат выглядит персонажем лёгкого жанра, его реплики и монологи, его роль в происходящем как таковая – голимый функционал, ни на грош индивидуальности. А далее у него обнаруживается способность слушать, быть обаятельным и великодушным.
.
То есть неприятие рождается раньше, чем начинается собственно драма. Вообще, как мне показалось, образец верного нарратива в этой повести – больничные сцены. Если бы с самого начала рассказчик(и) говорил(и) таким языком, это было бы оптимально, и по поводу драматического продолжения не возникло бы никаких особых мнений.
.
Вот вроде бы и всё, потому что в плане логики сюжета и душевной жизни, реализма – повесть вполне внушает доверие вроде бы.

Роман Самойлов   23.04.2017 00:09   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «4. Розовая Уточка. Перемещение как способ» (Конкурс Копирайта -К2)

Замечательный язык, абсолютно естественные, абсолютно слышимые интонации - умиротворяющие, гармонизирующие передаваемую картинку, какой бы она ни была, потрясающий образ рассказчика - просто потрясающий! Но! В этом-то образе вся проблема. Умиротворённый, великодушный, щедрый - таким ощущается он, так слышится его голос. То есть рассказчик - Исфандияр ака. Ну, или кто-то уж очень на него похожий. Но это само по себе было бы совсем не смертельно. Смертельно то, что во внутренних монологах своих Макеев - точно такой же умиротворённый, великодушный, щедрый. А уж этого никак быть не должно. В результате, концы не сходятся. И весь этот замечательный текст вызывает полное неприятие. Если Макеев отдал всё хорошее на хранение старику Исфандияру, то сам он каким должен был перед нами предстать? То-то же. А он - такой обаятельный, ироничный, мудрый. Откуда возьмётся у читателя эмоциональный отклик на происходящее в Макееве глобальное изменение, просветление? Если Макеев для читателя и так совершеномудрый и прекрасный человек с самого начала.
.
ЗЫ: Но вообще, конечно, авторов такого уровня не часто встретишь. Интересно было.

Роман Самойлов   07.10.2016 13:11   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Курбан. Кыз Куу» (Конкурс Копирайта -К2)

Крутняк! Напряжение зверское, молодцы :)
.
Не понравилась первая фраза и то, что на старте перс коня сукой обозвал - очень неприятно резануло ухо-глаз. А гонка удалась на славу, двенадцать.

Роман Самойлов   16.09.2016 12:40   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Людмила Лункина. Отрывок» (Конкурс Копирайта -К2)

Слишком много неизвестных мне слов, слишком много странных, ничем не оправданных инверсий, фразы вывернуты наизнанку безо всякого смысла, просто ради уродства, похоже. С диалектом этим я незнаком, а то, что написано вроде бы по-русски, звучит просто дико, нелепо, глупо. Я половину этих модно нарубленных фраз не понял и думаю, что автор намеренно занимается юродством и бессмыслено тратит наше время, просто чтоб иметь повод выпустить яд. Симонов - поэт гениальный, но ему давно уже никакие оценки не нужны. Стихотворение использовано хитро, но мне не по душе такая хитрость - за чужой счёт г-жа Лункина пытается прокатиться. Ноль.

Роман Самойлов   13.09.2016 13:01   •   Заявить о нарушении