Рецензия на «Новый конкурс» (Даилда Летодиани)
Отрывок из повести "Сказка трассы М-4". Не на конкурс. Просто так. - Легко, - она дожевала кусок яблока и приступила к объяснениям. – Ежели ты отсюда потопаешь пешком, то, учитывая все остановки – ну там поесть, поспать, пос… кгм, туалет то есть, то как раз к Новому Году и притопаешь в свой любимый город. ПонЯл? – и она выпучила на меня глаза, призывая к тому, чтобы я именно понЯл её. - ПонЯл! – я согласно кивнул и вытащил сигарету. – Вот только ты договаривай – какой именно город имеешь ввиду? - Да, какой! – подпрыгнула в кресле она, и вдруг, утихнув, забормотала. – Какой..? Какой...? Какой же он? А я и не помню. Мне всего тринадцать было, когда я там отдыхала. Не помню какой, – она погрустнела и покачала головой. – Помню, что здорово было, а вот какой..? – она повернулась ко мне всем телом. – Расскажи, какой он! И я! Забыв все вопросы! Забыв обо всём на свете! Говорил о том, как солнце, обманывая всех, окрашивает розовым облака над мысом Дооб, делает таким же розовым вход в бухту, а само выскакивает слепящим шаром далеко в стороне – чуть правее Андреевского перевала. И о том сказал, как неохотно, став уже грустно-жёлтым, светило пытается вползти за семиглавую Колдун-гору. Но Колдун он и есть Колдун – сопротивляется изо всех сил. И светило, грустно вздохнув, в очередной раз ныряет правее величавой горы. Я рассказывал ей, как махровыми гроздьями расцветает весной акация – белая и жёлтая, а осенью она вывешивает стручки, большие такие и жёсткие. Внутри стручков, если их разодрать, находится нечто сладкое. Вот только от жёлтой акации это сладкое есть нельзя. И как цветут дроки, я ей тоже рассказал – тонкие ветки огромным веником, зеленые такие, длинные, унизанные крупными жёлтыми цветками. А ещё как просыпается порт, и начинает греметь цепями и взрыкивать буксирами. И как Андреевский перевал сгоняет сонные облака со своей многовековой морщины и в который раз начинает манить приезжих четко врезанным в небо силуэтом заброшенной башни. Как на любом клочке земли выскакивают голубовато-синие звездочки цикория, признаваемые аборигенами за сорняк – и не более того. Как Луна, не созвонившись о времени с Солнцем, выпрыгивает непрошеным гостем на еще светлое облачковатое небо, и постепенно захватывает территорию, не считаясь ни с кем. Я взахлёб говорил о том, как февральской ночью с гор прыгает сумасшедший ледяной ветер и начинает рвать город. А город оказывается сильнее. И каждый раз, наломав дров, ветер уползает в своё убежище зализать раны и подготовиться к новой битве. А еще Малая земля... И, если она помнит ту героическую землю, так там, среди валов старой турецкой крепости в мае вырастают красные полевые маки. Маков так много, что кажется – вся земля в крови. А я думаю – неспроста это. Кровь тех ребят проступает – тех, которым не по душе были планы безумного наци по расширению рейха. Они по-другому думали Они думали: какая же здесь может быть дойчляндия, если это наша Родина – и остались здесь навсегда. И маки – это их кровь. Маки – это их жизнь. И память о них – о великих сынах и дочерях отечества. И не зря на Площади Героев горит в их память Вечный Огонь и каждый час играет гимн, написанный Шостаковичем… Я рассказывал ей, как вкусны мидии только что выловленные и приготовленные на железном листе в наскоро разведенном костерке из выброшенных деревяшек, и как было интересно подсматривать в женские раздевалки на косе, лежа на животе на сбегающей в море гальке. Видно немногое, но нам - пацанам - и этого выше крыши! И о том, какой необычный пляж на косе, берег из каменных лепёшек, а под водой песок. И как же бывает здорово, когда очень рано - купальщиков ещё нет, а вода такая прозрачная, что даже слеза в сравнении с ней проигрывает. Тут я закурил, она выудила из воздуха здоровенную черешню, я выпустил в своё окно струю дыма, она в своё пульнула косточкой. После двух затяжек курить мне расхотелось, и я затарахтел снова. О том, что город небольшой, но главная улица такая широкая… Ты в Москве бывала? Она кивнула головой. Тверскую видела, наверняка. Снова утвердительный кивок. Так вот Советов намного шире. А город два раза разрушался до основания. И не стало ни Адмиралтейства, ни городской ратуши, ни зимнего сада. Зато появилась телевышка, памятники Пушкину и Брежневу, местная "аврора" – крейсер "Михаил Кутузов". И ещё эти обшарпанные пятиэтажки, которые, несмотря на пренебрежительное слово "хрущевка", дороги мне как память о детстве. Рассказал, что в городе сплошные "метеонепонятки" и погода разбивается на улицы – поедешь в центр, на Губернского не сворачивай, там град, лучше съезжай по Толстого, там солнце и люди идут на пляж. И что из-за отсутствия больших пресных водоёмов, раньше в город воду привозили танкерами и выдавали по ведру на человека в день. Тогда ещё местные жители шутили, что наш город уникален – есть водопровод, в котором нет воды. И что курортники к нам приезжают неохотно – смущает наличие цементных заводов. А по мне – меньше народу, больше кислороду. - Ну, вот я и приехала, - прервала она мои трели с некоторым сожалением. И мне показалось, что сожаление было искренним. Ди Колодир 24.05.2017 23:20 Заявить о нарушении
Перейти на страницу произведения |