Поездка на авиашоу

Когда к нам приезжает бабушка, папа утром радио не включает – бабушка новости к завтраку не любит. Но в этот раз забыл, машинально повернул ручку, и пока испуганно крутил её обратно, мы успели услышать, что завтра на подмосковном аэродроме состоится авиашоу. Грандиозное, к юбилею знаменитых пилотажных групп.
– Вот здорово! – воскликнул папа. – Как это я включил удачно… то есть, удачно, что прямо к вашему приезду, Маргарита Семёновна, такое великолепное зрелище! – поправился он. – Завтра с утра и поедем. Отличная идея для воскресенья.
– А мне казалось, завтра с утра мы собирались на дачу, – сказала бабушка.
Бабушке не нравятся папины идеи, потому что она мамина мама. Когда она приезжает в Москву из своей Пензы, папе приходится быть дипломатом и никаких своих идей не высказывать, а поддерживать бабушкины. Впрочем, когда из Пскова приезжает другая бабушка, дипломатом становится мама.
Я должен быть дипломатом в обоих случаях.
– А на даче клубника, и у неё усы, – продолжала бабушка.

Я подумал, насколько интереснее смотреть авиашоу, чем обрезать клубничные усы. Конечно, я помогаю родителям с огородными работами, но каждый раз после них думаю, что не так уж люблю все эти овощи-фрукты. Люди, которые продают на рынке клубничные горы, наверняка любят клубнику больше. 
Папа в это время искал в интернете подробности. Папа обожает самолёты. В своё время его не взяли по зрению в лётное училище, пришлось стать просто инженером, но из авиации он не ушёл – наша квартира заполнена моделями самолётов. Пыль с них регулярно вытирает мама.
 
– Вот, нашёл! Лучшие лётчики страны! «Русские витязи»! «Стрижи»! Уникальные фигуры высшего пилотажа!
– Да-да, – покивала бабушка, – и ещё полив.
– Ого, с участием непобедимой Светланы Маканиной! Это знаете кто?
Папа уткнулся носом в телефон, зачастил:
– Многократная чемпионка мира, самый титулованный пилот мировой спортивной авиации, занесена в книгу рекордов Гиннеса. Признана лучшим пилотом столетия – представляете, Маргарита Семёновна?
– Разумеется. Не говоря уже о том, что я приехала всего на несколько дней. Так хотелось подышать воздухом на даче, а не смотреть на какие-то самолёты… – выложила бабушка не совсем честный козырь, но тут раздался требовательный крик:
– Самаёты! Я хочу самаёты!
Это пришлёпала на кухню сонная Ирка. Погасив во взгляде торжество, папа развёл руками и демонстративно склонился перед обстоятельствами непреодолимой силы. Тема клубничных усов была закрыта. Дача дачей, но Ирка у бабушки любимая внучка.
– А подышать и на лётном поле получится, – миролюбиво закончил папа. – Там вокруг лес, воздух, птички.

Собирались обстоятельно.
«…И обязательно крем от загара!.. Воды, воды возьми побольше!.. А от комаров что-нибудь положила? – слышался периодически голос бабушки. Она руководила сборами откуда-то из ванной. – И таблетки от головы ещё. Я представляю, что это такое – два часа трястись в тесной машине…»

У входной двери росла гора сумок и пакетов. Папа сидел рядом на банкетке. Губы его были плотно сжаты. Я подошёл, прислонился к косяку.
– Самое интересное – это, конечно, выступление чемпионки, – сказал папа, чтобы отвлечься от желания рявкнуть что-нибудь вроде «Хватит копаться, поехали!» – Но и единственная в мире группа тяжёлых вертолётов тоже…
Он вздохнул и посмотрел на часы. Я дипломатично этого не заметил.

В машине бабушку усадили на переднее сиденье. На почётное место, сказал папа. Сзади она всё равно не уместилась бы, несмотря на любовь к внучке. Ирка оказалась у неё за спиной. Она не любит ремни детского кресла, но ей объяснили, что она теперь второй пилот, а в самолёте без ремней никак. Мама села в стратегически важной точке – посередине заднего сиденья. Неудобно, зато и разговор поддержать можно, и Ирку успокоить – вдруг раскапризничается, и сумки под ногами, если что. Я примостился у левого окна.
– Включаю форсаж! – воскликнул повеселевший папа, и через десять минут мы вылетели на кольцевую.

Ветерок из открытого люка приятно ворошил волосы. Ирка сразу заснула. Она всегда в машине спит. Мама в дороге любит слушать всякие семинары о том, чем увлекается (сейчас, например, она учится рисовать, всё время блокнот с собой носит), но сегодня было не до семинаров, и она даже не вынула телефон. Маме было трудно. Ей хотелось одновременно и ехать с папой на авиашоу, и обрезать с бабушкой усы. Поэтому она молчала. В дипломатии молчание всегда золото.
Над дорогой летел вертолёт. Я подумал о лётчике, который наверняка знает про авиашоу. Небось завидует тем, кто туда едет – они-то будут высшим пилотажем любоваться, а ему машины считать, передавать данные о пробках. Скучища. Пробок, правда, никаких не было.

– Жарко, – сказала бабушка вертолёту. – Пересохнет земля по такой погоде-то.
Я увидел, как вянущие клубничные усы вползают в машину через вентиляционные отверстия, тянутся к бутылке с водой у маминых ног, обматываются вокруг крышки… Увидел, понятное дело, мысленно. Папа закрыл люк и включил кондиционер. Мама протянула бабушке бутылку с водой.
Мы свернули на пригородное шоссе. Папа скосил глаза на часы, но вместо того, чтобы прибавить газу, притормозил. Шоссе было узким, а машин неожиданно много. Мы встроились в плотную колонну и поползли разноцветной змеёй через лес.
– Что-то у меня нет уверенности, что мы успеем к началу, – сказала бабушка через некоторое время.

Я подумал, что ни у кого в машине нет сейчас такой уверенности. Кроме Ирки, конечно. Но в начале там должна быть официальная часть, выступления всяких почётных гостей, а это можно и пропустить.
Мы проползли мимо придорожного кафе с огромным надувным чебуреком над входом.
– По-моему, скоро захочется есть, – сказала бабушка в сторону чебурека. – Взрослым-то что, но вот Ирочка…
– Она спит, – сказала мама и немедленно протянула бабушке дежурный бутерброд.
В машине запахло колбасой.
Скорость между тем совсем упала. Даже пешком можно быстрее идти.
– Не знаю, стоит ли ехать дальше, – сказала бабушка, обращаясь к остаткам бутерброда. – Конечно, если бы перед выездом кто-то посмотрел пробки…
– Я смотрел, – сказал папа.

Я снова подумал о вертолёте, который нам встретился над дорогой. Может, его пилот тоже мечтал участвовать в соревнованиях, может, представлял, как он сам выступает на таком шоу, как публика ахает от восторга и машет ему флажками, и у него вырастают крылья… Ну, крылья – это иносказательно. Короче, размечтался он и забыл передать данные о пробке. Понятно, почему он не участник – куда такому растяпе в пилотажную группу.
Правым боком я чувствовал градус маминого напряжения. Градус был высокий. Я максимально отодвинулся и прилип к окну. За окном пустовала встречная полоса. Папин профиль смотрел на неё с тоской.

– Слышь, братан! – раздалось откуда-то справа сквозь гул кондиционера.
Справа уже довольно давно ехал по обочине потрёпанный чёрный джип с тонированными стёклами. Водительское окно было открыто, и оттуда махал рукой здоровенный дядька в тельняшке без рукавов. Судя по его потному лицу, кондиционер у него был слабее нашего.
Папа опустил стекло с бабушкиной стороны.
– Братан, не в курсе, можно тут через лес срезать? Навигатор вроде показывает грунтовку какую-то, – спросил дядька, игнорируя бабушку.
– Здесь двойная сплошная, – ответил папа дисциплинированным голосом, и я понял – не было бы в машине нас с Иркой и мамы с бабушкой, он бы на эту двойную сплошную и не посмотрел, так через лес и рванул бы. Ну, может, с мамой, в виде исключения.
– Да нет, я не в смысле нарушения, – пошёл на попятный тельняшечный. Слова его снова перелетели к папе над монументальной бабушкиной грудью, как теннисный мячик над сеткой, – я в смысле – вдруг дальше разрыв будет. А через лес можно успеть…
– Тоже на аэродром едете? – отбил папа, и мячик перелетел обратно. 
– Да все тут на аэродром, чтоб их…
Но уточнить своё пожелание он не успел. Откуда-то издалека раздался утробный рёв. Через мгновение он накрыл шоссе. Над лесом красивым треугольником мелькнули несколько самолётов.
– Начали! Эх, не успели мы, чтоб их!.. – закричал сосед по пробке и шваркнул кулаком по клаксону.
Машины в пробке откликнулась дружным гудением. Получилось даже громче, чем у пилотажной группы.
Папа тоже занёс было руку над клаксоном, но оглянулся на нас. Ирка спала как ни в чём не бывало. Ей никогда шум не мешает. Мама смотрела на папу понимающим взглядом. Папа всё-таки убрал руку.
– Ничего, там программа длинная, – сказал он, чтобы подбодрить себя и тельняшечного соседа.

Бабушка не привыкла, чтобы её не замечали. К тому же ей не нравилась роль теннисной сетки. Она выпрямилась, но тут нас снова накрыл рёв двигателей, и её прижало к спинке кресла. Машины тоже как будто придавило к асфальту. Движение совсем остановилось.
– Это вертолётная группа была, видал? – заорал сосед, когда в небе отгрохотало. – Эх, и не выйти, не посмотреть, чтоб их!..
Я заметил, как бабушкины брови сурово сдвинулись. Она повернулась к папе, чтобы перехватить мяч, но с заднего сиденья донеслось:
– Я хочу писать!
Это проснулась Ирка.

– Вот! Доразговаривались! – торжествующе воскликнула бабушка, вколачивая мяч сразу в обе стороны. – Разбудили всё-таки ребёнка!
Папа и тельняшечный пристыженно схватились каждый за свой руль и сразу стали похожи на дошкольников с детской площадки. У нас во дворе такая, с фанерными машинками. Малыши в кабине сидят, за руль держатся, серьёзные, будто и правда едут.
– Включи аварийку, – сказала мама, и стало ясно, кто в этой партии главный. Она отстегнула второго пилота и вылезла из машины.
– Мы в лес.
Бабушка тоже отстегнулась, и со словами «Надо помочь, а то вдруг комары» стала протискиваться следом. Тельняшечный с уважением посмотрел на её габариты и из солидарности тоже включил аварийку.
– У вас, кажется, навигатор? Посмотрите, какие там перспективы, – торопливо заговорил папа.
– Паршивые перспективы. Всё стоит. Пилотажные группы – это ладно, это и на параде посмотреть можно, а вот Маканину пропустить…
Он снова ударил кулаком по клаксону. Клаксон обиженно тявкнул.

Небо в очередной раз загудело, но звук к нам не приближался. Он оставался за лесом и то затихал, то становился громче. Я присмотрелся – вдали над ёлками мелькал небольшой спортивный самолётик.
  – Это она! Чемпионка! – застонал папа.
Сосед как мог высунулся из окна и задрал голову. Без толку. Лучше уж потом в интернете посмотреть, подумал я.
Чемпионка взлетала над лесом, крутила хвостом, тут же камнем падала в ёлки и пропадала. Снова взмывала и снова исчезала. Никакие фигуры высшего пилотажа, которые я вчера изучал весь вечер, разглядеть было нельзя.

– Эх, а я так хотел посмотреть, как она «абракадабру» делает! – безнадёжно махнул рукой сосед.
Про абракадабру я не читал. Судя по названию, что-то особо замысловатое.
– Вы, очевидно, лётчик? – уважительно спросил папа.
Вряд ли, подумал я. Под тельняшкой соседа бугрились грудные мышцы, снизу их подпирал мощный живот. С такой комплекцией ни в один самолёт не влезешь, только если пассажиром.
– Хотя нет, наверное, вы десантник, – поправился папа, прищурившись на тельняшку.
– Не, – отмахнулся от лётчиков и десантников тельняшечный, – я – ВМФ. Ну, то есть, не лично я, а мы. В смысле у меня брат моряк. Двоюродный. Но мы с ним не разлей вода. В Североморске он, на авианосце.

Я задумался, как можно быть не разлей вода с тем, кто в Североморске. Причём на авианосце. Мой двоюродный брат во Пскове. Когда приезжает с родителями в Москву, мы, конечно, дружим, но временно. До отъезда. Правда, у некоторых получается дружить с помощью телефона. Я попытался представить двоюродного брата тельняшечного соседа на палубе авианосца, в холодном сером море. С телефоном в руке. Корабль зарывается в волны, солёные брызги летят в лицо… Что-то было лишним – то ли телефон, то ли палуба. Хотя, может, этот брат – капитан и разговаривает из капитанской рубки.

Тут сзади требовательно загудели – оказывается, пробка перед нами начала рассасываться. Папа нервно покрутил головой, высматривая маму, но двоюродный брат возможного капитана оглянулся на гудящих и сурово сказал:
– Ничего, подождут, пока твои вернутся. Погудят, потерпят.
К счастью, бабушка уже протискивалась перед недовольными машинами. За ней шла мама с Иркой на руках.

Мы рванули с места, как спринтер с низкого старта. Пробка действительно почти рассосалась. Рёв очередной пилотажной группы снова накрыл шоссе, но папа уже ни на что не обращал внимания – аэродром был недалеко, осталось обогнуть лесок.
Бабушка сидела молча, чувствовала, что сейчас не время вспоминать про клубнику. Ирка съела банан и снова заснула. Мама смотрела то на папин профиль, то в окно, где бок о бок с нами мчался чёрный джип двоюродного брата моряка. В небе громыхало и рокотало.

За лесом был посёлок – мы проскочили его за несколько минут. Перемахнули через неширокую речку и вылетели на открытое пространство. Вон он, аэродром!
– А вместо сердца пламенный мотор! – запел папа, и я подумал, что у всех в этот момент сердце забилось быстрее, даже у бабушки. Кроме спящей Ирки, конечно. Тельняшечный от воодушевления махал нам из окна.

Парковки были переполнены, машины уже ставили где попало. Мы выгрузились. Бабушка огляделась и подняла брови.
– Так это что, ещё идти надо?
– Ну не могу же я выехать прямо на лётное поле! – ответил папа, забыв про дипломатию. На спине у него был рюкзак, на руках бодрая Ирка. Она умеет и засыпать быстро, и просыпаться. Я иногда ей утром завидую.
– Здесь недалеко, – поспешно сказала мама.
Двоюродный брат моряка открыл заднюю дверь, и из джипа вылезла пожилая дама потоньше нашей бабушки, а за ней мальчик постарше нашей Ирки. Надо же! За тёмными стёклами я и не заметил, что там кто-то есть.

Знакомиться было некогда. Брат моряка посадил мальчика на шею и порысил вперёд, дама заторопилась следом. Похоже, она тоже была бабушкой. Папа посмотрел на тельняшечную спину брата и тоже пересадил Ирку наверх – не стал дожидаться, пока она этого потребует. Я сам иногда её так ношу, она лёгкая.
Идти оказалось не так уж недалеко, это мама для бабушкиного спокойствия приуменьшила. И народу вокруг много, и бежать нельзя, потому что обе бабушки были не приспособлены для бега. Папа с братом моряка всё время на них оглядывались и замедляли ход. Мы с мамой шли последними, не давали бабушкам отставать. Сверху всё громыхало, но смотреть было некогда. Хотелось скорее добраться до трибун.
Двоюродный брат моряка первым заметил удобное место у самой загородки лётного поля.
– Давай сюда, братан!
Вообще-то никакого места там не было, но, когда он стал раздвигать полосатыми плечами толпу, оно как-то само образовалось. Мы приткнулись рядом, подняли глаза в грохочущее небо и обомлели.

Небо было затянуто низкими тучами. Начиналась гроза.
– Наверное, больше не полетят, – послышался чей-то озабоченный голос.
– Да, по такой погоде опасно, – откликнулись рядом.
– Самаёты! Где самаёты? – закричала с папиной шеи Ирка. Мальчик с соседней шеи посмотрел на неё с интересом.
– Вот! Я так и думала! Притащили ребёнка в несусветную даль, а никаких самолётов нет! – сказала бабушка, обращаясь вроде бы к другой бабушке, но на самом деле не к ней. Другая бабушка сочувственно кивала. Сверху уже летели крупные дождевые капли. Мама достала зонт – и тут ливануло!
Через мгновение толпа ощетинилась зонтами. Укрытыми оказались даже те, кто пришёл без зонта.

Я глядел на свои кеды. На лётное поле смотреть было бессмысленно – дождь мутной стеной полностью закрывал обзор. Под ногами росла лужа. Кеды пока над ней возвышались, они у меня модные, на толстой подошве. Я задумался, сколько минут нужно дождю такой интенсивности, чтобы они исчезли под водой целиком. Рядом стояли бабушкины ноги в шлёпанцах. Немодных. Лучше всего, конечно, было Ирке и мальчику – там, на втором этаже.
Не знаю, сколько мы так простояли. Не засекал. Сквозь дождь и гром мне казалось, что на дальнем краю аэродрома садятся самолёты. Наверное, они и садились – что теперь-то в небе болтаться?

Когда дождь ослаб, люди стали расходиться. Вода в нашей луже поднялась до верхнего края прорезиненной части кед. Интенсивности дождя хватило только на бабушкины шлёпки.
– Ну, и что теперь делать? – спросила бабушка, демонстративно потопав ногами.
Мы перешли на место посуше. Половина неба ещё оставалась чёрной, но из-за туч на вторую половину выкатывалось солнце такой ослепительности, что все сразу сощурились. Мама протянула бабушке тёмные очки и убрала зонт.
– Да уж, – сказал двоюродный брат моряка и посмотрел на стремительно голубеющее небо, – съездили, чтоб их… Что тут делать – домой ехать только.
– Не хочу домой, хочу самаёты! – заверещала Ирка. Ирка, когда ей надо, может быть очень настойчивой. Папа уже снял её с шеи, и она с удовольствием топнула ногой по луже. Лужа здесь была так себе, но Ирке хватило, чтобы обрызгать всех. Я в общем разделял её чувства, но мне всё-таки не два года. И топать по лужам недипломатично.

Тут хором заговорили все, кроме меня и мальчика. Но мальчик послушал-послушал и заревел, потому что заревела Ирка, когда её вытаскивали из лужи. Вдвоём они ревели не хуже пилотажной группы. Взрослые засуетились, стали их успокаивать, предлагать бутерброды, выяснять, есть ли рядом какое-нибудь кафе. Короче, гвалт был ужасный.
Вокруг между тем никого не осталось. Последние зрители подтягивались к выходу.

– А ну-ка тихо! – рявкнул вдруг папа. Дети немедленно замолчали. Даже брат моряка от неожиданности съёжился внутри тельняшки, и она слегка обвисла у него на груди.
– Значит, хотите самолёты?
– Да! Хочу самаёты! – уверенно сказала Ирка, будто ни секунды и не плакала.
Мальчик молчал, но не сводил с неё глаз.
– Будут вам самолёты. Сейчас.

Папа обернулся – мама уже протягивала ему листок из своего блокнота для зарисовок. За несколько секунд папа сложил длиннокрылый самолёт и пустил его в сторону лётного поля. Самолёт летел долго и плавно, постепенно снижаясь на вираже. Я перехватил взгляд брата моряка – восхищённый, но с капелькой зависти.
– Самаёт! – победно закричала Ирка и побежала его поднимать. Молчаливый мальчик зашмыгал носом, и папа мигом сложил второй. Мальчик запустил его сам, каким-то кривым движением, но самолёт выровнялся и всё-таки улетел далеко. Мальчик засмеялся, но ни слова так и не произнёс.
– Ах, какой ты молодец! – сказала ему наша бабушка. – Как тебя зовут?
Мальчик застенчиво отвернулся и пошёл за улетевшим самолётом.
– Его зовут Миша. Он у нас неразговорчивый, – ответила за мальчика его бабушка. –  Не любит разговаривать… То есть, не научился ещё. Даже мама-папа не говорит. – Она шумно вздохнула. – Что мы только не делали, к кому не обращались! Знаете, у Мишеньки ведь и мама врач, прекрасный специалист, дочка моя… Она на дежурстве сегодня, вот он и потащил нас в такую даль – в лесу, говорит, погуляете… Погуляли, называется.
Она бросила красноречивый взгляд в сторону двоюродного брата моряка. Наша бабушка понимающе покивала.

Ирка запустила свой самолёт, и он спланировал на дорожку вокруг лётного поля – прямо к ногам проходящего там человека в лётной форме. Форма произвела на Ирку сильное впечатление. Она разинула рот и смотрела на человека не отрываясь.
– Вот это да! Никогда не видел, чтобы бумажный самолётик так здорово летал! – сказал лётчик. – Кто ж его сделал?
– Папа! – показала Ирка на папу.
– Поздравляю! – сказал лётчик. – Твой папа настоящий авиаконструктор!
Он отдал Ирке самолёт и пошёл дальше.
– Авиакасутой, папа авиакасутой! – завопила счастливая Ирка.

Двоюродный брат моряка умоляюще посмотрел на маму. Мама немедленно достала очередной листок.
– Такому шикарному самолёту авианосец нужен, – сказал брат моряка извиняющимся тоном. Пальцы его торопливо складывали кораблик. Мы вернулись к прежней луже, чтобы авианосцу было где разгуляться, и я заметил, что тельняшка на брате снова натянулась как надо.

Внезапно небо наполнилось звуком моторов, хотя на нём теперь не было ни облачка. Откуда-то вынырнул маленький спортивный самолётик с оранжевыми крыльями и начал носиться над аэродромом, выделывая сумасшедшие кренделя. Я замер, и все остальные тоже замерли. Это была чемпионка – кто ж ещё? Наверное, не налеталась из-за грозы.

Какое там видео в интернете! На это нужно было смотреть только собственными глазами. Я знал, что каждый самолётный кувырок как-то называется – вот и тельняшечный брат моряка говорил про абракадабру, но сейчас это было неважно. Казалось, самолётик пишет что-то на голубом фоне – как нас в первом классе учили писать по прописям. У меня до сих пор почерк не очень, но чемпионка со своим самолётом выводила буквы просто каллиграфически. Нам на литературе показывали подпись Пушкина со всякими завитушками и росчерками – так вот она вырисовывала в небе что-то в этом роде.
На прощанье самолётик покачал крыльями – неужели видел нас на поле? Мы замахали ему в ответ, а Ирка кричала «Самаёт! Самаёт!», пока звук моторов не затих окончательно.

– Амаёт, – осторожно сказал мальчик Миша.
– Боже мой! Серёжа, ты слышал? – воскликнула не наша бабушка дрожащим голосом.
– Заговорил, сынок! Заговорил! – двоюродный брат моряка схватил мальчишку на руки и закружился с ним по лужам, топая не хуже нашей Ирки. Ирка, конечно, сразу присоединилась.
– Лётчиком будет, – уверенно сказал папа.
– Ага, – кивнул счастливый отец, опуская будущего лётчика на землю, – с авианосца будет взлетать.
– Мишенька! Ну скажи ещё! Скажи «мама»! «Ма-ма»!
– Мамаёт, – сказал Миша.
– Мамаёт! Папаёт! – веселилась Ирка.
– Боже мой! А я ещё ехать не хотела! Мишенька! Ну – «ма-ма»! «Па-па»!
Наша бабушка незаметно подобрала бумажный самолётик, стёрла с крыла грязь и посмотрела на папу с некоторым одобрением.
– Ну что – по машинам, что ли? – спросил папа.
И мы пошли.

Интенсивности дождя на мои кеды всё-таки хватило. Я это понял уже через десять шагов. Бабушке тоже мешали мокрые шлёпки. Она еле плелась. Я видел, что промокли все, просто не все это замечают. Не наша бабушка не обращала внимания не только на свои ноги, но и на Мишины – она держала его за руку и шла в каком-то балетном наклоне, чтобы ни на секунду не отрываться от его лица. Мише, похоже, это не очень нравилось, но он терпел.
Я остановился и снял кеды. Асфальт был тёплый и влажный, и это было очень приятно. Особенно когда попадались лужи. Бабушка оглянулась на меня – и с облегчением сбросила шлёпки.
– А дышится-то как! – сказала она, снимая очки и подставляя лицо солнцу.
– Босиком! Хотю босиком! – закричала Ирка, и мама, засмеявшись, разула её и разулась сама.
– Сиком, – сказал Миша.
– Да! Да! Все сиком! – всхлипывала от радости не наша бабушка. – Ну, дай бабушке ножку, бабушка снимет тебе ботиночки. Это ножка, скажи «нож-ка»!

Мы шлёпали по тёплым лужам. Пахло дождём и травой. Папа с Серёжей, двоюродным братом моряка, обсуждали фигуры высшего пилотажа и службу на Северном флоте. Дети носились взад-вперёд и вопили, бабушки с умилением на них глядели.
Я подумал, как нам всем сегодня повезло. И мама очень кстати увлеклась рисованием – каково было бы настоящему авиаконструктору без её блокнота?
И ещё подумал, что клубнике с этим авиашоу тоже повезло. Вдруг ей не нравится обрезание усов? А так и полита, и усы на месте.