Люди

   Смятая стопка листьев винограда. Обгоревшая записка на листочке вишни. Забрызганные чёрными чернилами листы клёна. Каждый пишет свою историю. Всякому желается поведать о себе, и нет никакой охоты узнать что-либо про других.
Я хорошо помню свой первый полёт. Не тот, во сне, лёгкий и приятный от вседозволенности и буйного роста, а противоестественный, натужный, когда самолёт, дабы оторваться от земли, принуждён бежать от неё, сломя голову, по взлётной полосе.
   Быть в самолёте тринадцатым, рассчитанным на дюжину пассажиров, то ещё удовольствие. Помню, как дёрнул бровью пилот:
- Ему точно три года? Сколько же он весит?!

   Мать густо покраснела и спросила:
- Вы мне не верите?!
   Пилот сочувственно вздохнул, кивнул согласно, и откинув сетку гамака для младенцев, предложил:
- Ну, пробуйте... Стоя лететь нельзя.

  Даже находясь в том возрасте, который наивно, доверчиво и беспорядочно окрашивает всё в розовый цвет, мне стало понятно, что мать стыдится меня, и, дабы не приводить её в большее нерасположение духа, кряхтя и сопя, полез в эту, почти игрушечную для меня, сеточку. Немногочисленные пассажиры подшучивали надо мной, полагая, что я ещё слишком мал, чтобы оказаться способным оценить разницу между иронией и сарказмом.
   Мать, иставяши на пламени своей гордыни, не глядя смотрела сквозь иллюминатор, а я, теснясь телом, которое выпирало из гамака, как из авоськи, пытался сделать вид, что сплю, ибо зябкая рама гамака казалась куда как горячей материнского взгляда.
   Лежать было тесно, неудобно, даже больно, но я старался не ёрзать, дабы не привлекать к себе ещё большего внимания. Я даже в самом деле пытался заснуть, пока один из пассажиров, комментируя моё телосложение, не перешёл от известной в то время прибаутки: «Жир-трест комбинат», к старой студенческой песенке  «Не женитесь на курсистках...» . Довольный собой, балагур захохотал на весь самолёт, и добавил к своему выступлению:
- Срамота! В енту сетку младенцев ложуть, а не поросят!

   Не в силах дольше терпеть унижение, я с усилием выпростал себя из гамака, и, обращаясь к шутнику, сказал громко:
- Нет такого слова в русском языке. Правильно говорить - кладут.

   Оставшаяся часть полёта проходила в полном молчании. Я стоял, держась за гамачок, а пилот, сочувственно поглядывая на меня через открытую дверь кабины, делал вид, что не замечает того. Ровный гул мотора скоро успокоил меня, и я принялся раздумывать о том, что сверху видно и коротко остриженную траву леса, и игрушечные домики, и спички столбов...  всё, кроме людей. Их там как бы и нет вовсе. Ни хороших, ни плохих.