Великан Ярыня

Жил в селе Усолье великан, звали его старинным именем Ярыня. На кудрявый дуб, выросший у дороги, был похож. Скитался Ярыня по жигулёвским сёлам да силу свою богатырскую показывал. Этим себя и кормил. А как в средний возраст вышел, стал вдруг тела своего великаньего стесняться.
Услышал как-то Ярыня от старожилов местных, что под горами жигулёвскими светлые старцы живут. Очищая свою душу молитвой, способны были те старцы любое чудо совершить. Собрался Ярыня спешно в дорогу и отправился тех старцев искать.
Лет четырнадцать, как я слышал, пропадал. Вернулся человеком обычного роста, умом явно повреждённый. Сидел целыми днями на завалинке своего дома в шапке-ушанке, которую ни зимой, ни летом не снимал.
Явились как-то в село Усолье три великана. Рыжие. Страшные. Злые. Увидели Ярыню, задрожали в испуге и в ноги ему повалились.
– Это, – говорят, – великан, какого ещё свет не видывал. Мы по сравнению с ним – муравьи!
Тем, кто им не поверил, предложили снять с Ярыни шапку-ушанку. Сняли. На лбу у него ещё один глаз оказался. Заглянули в него, как в трубу подзорную, и увидели сонмы звёзд и галактик, в беспредельность жуткую летящие. А Ярыня заворчал медведем, слез с завалинки и в горы Жигулёвские снова подался – от людей покоя искать.
Лет семь ещё пропадал. Вернулся обычным человеком, и шрама от глаза диковинного на лбу не осталось.
Устроился в местную контору лесником. Облака, плывущие по небу, не замечал. Трудился из любви к труду, к любому заданию относясь серьёзно и внимательно. Вскоре стал ходить в передовиках, уважаемый всеми сослуживцами.
Выглядел крепким мужиком, носившим картуз и модную в то время поддёвку. Под кудрявой бородой, начинавшей седеть, прятал свои чувства.
Пришла к Ярыне старость. Подарила ему очки в роговой оправе и книги, учившие, как надо жить. Учившие выручать из беды даже муху, попавшую в банку с мёдом на столе.
Когда время сморщило кожу, иссушило кости и уподобило сердечный стук пенью сверчка, прилёг Ярыня на скамейку. Сложил на груди руки, как это делают гребцы на волжских стругах, и прислушался к звукам, доносившимся со двора.
Ходики настенные тикали-тикали, да и остановились. И как только затих последний звук, тело Ярыни невыносимым светом озарилась.