За десять минут до всемирной славы

В те дни напряжение уже стало понемногу отпускать.  Единственная в своем роде международная научная экспедиция практически завершена с большим успехом и без происшествий.  Остался последний праздничный аккорд – перейти из порта Ванкувер через пролив Джорджия (да-а, Грузия, можно и так перевести) в порт Нанаймо, где на берегу расположена Тихоокеанская биологическая станция, нанести визит вежливости в основной канадский рыбохозяйственный институт.  В Ванкувере мы простояли почти двое суток – успели провести торжественные мероприятия у борта судна и приём в местном океанариуме, выгрузить собранные научные пробы, принять на борт продукты и еще троих прилетевших самолетом российских участников на заключительную часть рейса.  Экипаж и научная группа получили увольнительные в город, успели погулять и прикупить сувениры.

Четверо наших успели и «грязь найти», попросту говоря, изрядно хлебнуть на борту купленного в городе алкоголя и «залететь».  Надо же так случиться, державшие марку весь рейс (потому как непьющие в одиночку) старший тралмастер и один из заслуженный ученых на заходе нашли друг друга, а тралмастер еще и двоих подчиненных – старших матросов – склонил к распитию.  Капитан жестко с залетчиками поговорил, заверив, что на премию они могут не рассчитывать.

Подготовка к выходу, между тем, шла своим чередом.  Немного задержал отход танкер, который должен был подвезти нам топливо и стать на якорной стоянке в центре гавани Ванкувера.  А нам к нему нужно было пришвартоваться для бункеровки, хотя капитан ужас как не любит швартоваться к стоящему на якоре танкеру при местных противоречивых приливных течениях.  К счастью, научные суда этого типа оборудованы «подрульками» – боковыми винтами, помогающими швартоваться.  Да и мощный портовый буксир курсировал вокруг настороже.  Хоть капитан сперва и возмущался, что этот буксир – напрасная трата денег, столкнувшись с местными течениями, признал, что иметь такую подстраховку не лишне.

И вот наконец-то на фоне закатного неба и лесистого холма Стенли-парка показался танкер «Аквариус», входящий в гавань Ванкувера под красивейшим мостом Львиные ворота.  Прибывший лоцман распорядился подождать, пока танкер бросит якорь и займёт свою привычную «точку», а потом уже и мы подняли трап, стали отшвартовываться.  Капитан спросил у лоцмана разрешения и попрощался с доброжелательной ванкуверской публикой традиционными двумя гудками.  Местные жители, многие из которых побывали на экскурсии по судну, в ответ улыбались и махали руками.  Я в качестве переводчика-синхрониста (любитель, без разряда) помогал общаться капитану и лоцману и поэтому оставался в рубке, пока мы примерно через сорок минут не закончили швартовку у танкера – своим левым бортом к его правому.

Освободившись, я спустился в свою каюту, до которой из рулевой рубки целых три крутых трапа или, по-морскому, три палубы вниз, да ещё и в самую корму.  Поскольку в этом рейсе я командовал больше по административной части, комфортабельную, но жутко неуютную в качку каюту начальника экспедиции (на самом верху, да еще практически на носу судна) я легко уступил главному учёному, присмотрев себе сперва одноместную каюту палубой ниже.  Но в результате последних перед выходом перестановок женщин в составе научной группы оказалось нечётное количество, и это комфортное жилище пришлось уступить одной из дам.  «Запасным аэродромом» мне послужила последняя одноместная каюта, много лет тому назад переделанная из лаборатории озоления.  Соответственно, и располагалась она вместе с другими лабораториями и рыбцехом – в отсеке, отделяемом от коридора жилых помещений герметично закрывающимися клинкетными дверьми.

За высоким порогом – комингсом – клинкетной двери, мне почудился какой-то новый неприятный, с механическим оттенком запах, и я ещё успел подумать, что, возможно, он исходит из опустошенных и отключенных теперь морозильных камер.  Впрочем, обоняние – не самая сильная моя способность, и я бы не придал запаху серьезного внимания, если бы его появление не визуализировалось самым что ни на есть явным образом.  Взявшись за ручку металлической двери своей каюты, я вдруг отчетливо увидел, как из замочной скважины соседней двери в гидробиологическую лабораторию пробирается на свободу беленький дымок – как будто кто-то вставил в замочную скважину и раскуривал обычную сигарету.

Позабыв про свои планы, я рванул на себя дверь лаборатории.  О, тут уже мало было на что посмотреть!  От подволока до уровня замочной скважины узкое помещение оказалось наполнено белесым сизоватым дымом, а слева за холодильником, где располагался небольшой хозяйственный столик, что-то шипело и потрескивало.  Я метнулся туда, чуть пригнувшись, и разглядел раскаленную докрасна сковородку на такой же спирали электрической плиты, а в посудине – нечто черное, крупитчатое, подпрыгивающее от жара и уже начинающее разлетаться угольками за пределы сковороды.  От этого черного содержимого вверх поднимался столб почему-то белого дыма, уплотняя и без того внушительное дымовое облако, колыхавшееся в такт покачивающим пароход волнам.

Я выдернул из розетки штепсель электроплиты, затем подхватил сковороду и швырнул ее в просторную лабораторную мойку, залив водой.  Машинально схватился за барашек иллюминатора, чтобы открыть его и проветрить помещение.  Но в глаза мне бросился покачивающийся прямо за стеклом толстенный топливный шланг, гофрированный как хобот слона-переростка, и я отчетливо предствил себе картину, которая неизбежно случится, как только я распахну иллюминатор.

Вот вы работаете себе на танкере, пришли залитыми под жвак горючим, приняли под борт незнамо как явившееся здесь русское судно.  Шланг ему подали, топливо собрались или уже даже начали качать.  А судно берет и загорается как свечка прямо у вас под бортом!  Понятно, что в ответ на столб дыма на танкере будут включены все имеющиеся системы пожаротушения, и наш «Профессор» зальют пеной от поверхности воды до самой высокой выступающей части.  И кто там будет потом разбираться, горели ли мы, или сами уже потушили эту злосчастную сковородку.  Утром газета «Ванкувер сан» выйдет с драматической историей о российском судне, вспыхнувшем рядом с танкером в полном грузу в центре Ванкувера, потому как, если бы огонь до этого топлива добрался, фейерверк бы был не хуже, чем бывает в начале августа на спонсируемом Хондой «празднике света» в Английской бухте.  А мир Интернета подхватит эту новость и понесёт её вокруг земного шара, подгоняемый обострившейся «любовью» ко всему русскому в нашем противоречивом современном мире.

Поэтому я вывалился назад в коридор, откашлялся и закрепил на приваренный крюк открытую дверь лаборатории, предварительно закрыв клинкетные двери обоих коридоров, ведущих к жилым помещеням судна.  Дым стал понемногу выползать в рыбцех, где пространства ему распространиться в переплетении труб и проводов было гораздо больше.  Я же добрался до иллюминатора правого борта, размещенного в узком промежутке между двумя переборками, и распахнул его – пусть дым понемногу утекает сюда.  С этого борта, уже не с такой плотностью, как из узкой каморки лаборатории, его понемногу вытянет и развеет ночным бризом по всей ванкуверской гавани.  А если кто чувствительным носом и унюхает, подумает, что это из судовой трубы привет от вспомогательного дизеля.

Впрочем, чувствительные носы не замедлили явиться – через пару минут из румпельного отделения вынырнул электрик, а за ним примчался и его начальник – электромеханик.  Обозрев картину происшествия, электромеханик долго говорил всякие слова, ни одно из которых процитировать здесь невозможно.  На это я ему ответил, что совершенно с ним согласен, и без наказания этот «научный эксперимент» точно не останется, как только выявится экспериментатор.  Тогда чуть успокоившиеся элктрические люди стали разговаривать на человеческом языке: мол, пойми сам – стоим у танкера, и вдруг дымом тянет.  Они уж подумали, что что-то в их хозяйстве задымилось.

Экспериментатора, впрочем, долго искать не пришлось.  Это очнувшийся давешний залетчик вдруг ощутил, что проголодался, и поставил разогреваться гречневую кашку.  Увы, почти сразу же он снова вырубился, и греющаяся кашка была обнаружена, наверное, где-то через минут тридцать-сорок.  Забавно, что в Нанаймо на следующий день на судно тоже пошли экскурсии.  Проторенной тропой людей заводили в том числе и в гидробиологическую лабораторию, где пахло неприятно и непонятно, а мойке так и лежала залитая водой черная углеподобная субстанция.  Наверное, посетители думали, что это какой-нибудь ценный научный реактив, необходимый для исследований.

Проветрив рыбцех и переодевшись, чтобы не пахнуть «костром», я поднялся в каюту начальника экспедиции, где руководитель проекта, выдающийся канадский учёный общался с членами научной группы и делился своими впечатлениями от первых полученных нами результатов.  Как раз застал его фразу о том, что своей экспедицией мы прославились на всю Канаду, привлекли внимание не только ученых, но и ведущих политиков и общественных деятелей... «А ещё бы минут десять, и мы бы прославились на весь мир», - подумалось со скрытой иронией.