Какая она, моя муза?

          "Вчерашний день, часу в шестом, зашёл я на Сенную"… Почему-то именно эти строки вспоминаются, звучат грустно и напевно, когда я соприкасаюсь с творчеством или личностью Некрасова.
           И вот я стою на Сенной площади. Какая муза у современных авторов - не возлюбленная или возлюбленный, одухотворяющие творчество, а муза как кредо?

           Не случайно именно в Петербурге возник этот вопрос. Восторг и любовь к городу, возвышенность ощущений и торжественность мыслей, преклонение и почитание  – эти чувства  закружили меня и навсегда поселились в душе.

           На Сенной площади до середины девятнадцатого века кнутом и плетью секли беглых крестьян и лиц, уличённых в грабежах и воровстве. Но к женщинам оно применялось крайне редко. Видел ли поэт наказание крестьянки на этой площади? Так ли важно, в каком месте это было? В его сердце с детства поселилась боль за свой народ. Потому и явился яркий облик  несчастной, но гордой крестьянки, которая вынесет любые страдания. Именно так поэт  обозначил свою музу.

                    Ни звука из её груди,
                    Лишь бич свистал, играя…

            Это она вдохновляла его. Не барышня из благородных, не богиня, а крестьянка. И его стихотворение не зарисовка с натуры, а ярко выраженный образ музы, который родился в сердце поэта, страдающего за свой народ.

                     Разные времена, разные музы…

            А. Фет называет свою музу богиней:
                     В венце из звёзд, нетленная богиня,
                     С задумчивой улыбкой на челе.

            А. Пушкин призывает:
                     Веленью Божию, о муза, будь послушна…

            А. Ахматова в стихотворении "Музе", как и Некрасов, называет её сестрой.

            Н. Некрасов был здесь в шестом часу, я в 18.30. Нас разделяет Время.
Может быть, он ушёл по Садовой улице, а с ним и его время, но остались слова, которые звучат во мне рефреном:

                    И Музе я сказал: "Гляди!
                    Сестра твоя родная!"

              Эти слова шли за поэтом всю оставшуюся жизнь… И не исчезли в пространстве, они звучат…

              Я останавливаюсь среди людей, широкой рекой выплывающих из метрополитена (здесь пересекаются три его линии). Они направляются по своим траекториям: к трамваю или автобусу, в кафе или кондитерскую, кто-то нырнул в торговый центр, другие  сворачивают на Московский проспект или направляются к Садовой улице.
              А площадь гудит сигналами машин, выкриками  уличных торговцев, шелестящими обрывками фраз, которые, как сухие листья, тут же подхватываются ветерком и уносятся к фасадам старинных домов и в улочки, где дворы-колодцы поглощают этот гул.
              Среди многоголосия и размытого серого цвета я ищу мелодию и палитру моей музы.
              Некоторое время я стою и слушаю голос Сенной площади. Потом медленно поворачиваюсь, словно делаю на телефон панорамную съемку.  Я ищу знак или намёк, который, я уверена, будет. Мне, как иногда художнику,  не хватает какой-то детали, штриха, цветового акцента. Меня беспокоит то, что доминирует серый цвет во всех его оттенках и лишь фасады исторических зданий несут светлое тепло.
 
               Я хочу чистоты неба, прозрачной голубизны и смотрю вверх. Меня обходят, некоторые ненароком задевают – время активное, люди спешат. Кто-то удивлённо смотрит на ненормальную, стоящую в центре текучей массы людей и смотрящую в небо.
               Шум современной жизни несётся к нему. Небо подрагивает, качается над нами, приближается. Желает излиться дождем. Я его так жду! Он должен смыть серый налёт с листьев малочисленных растений, успокоить людской говор дробинками капель об асфальт, очистить пыльный воздух, как холст, и нанести на него иные краски и тот акварельный мазок, который соединит два города - прошлый и настоящий - и ответит на вопрос: какая она, моя муза. И ответ я чувствую пойму именно здесь.

               Я не сразу заметила, что почти рядом со мной расположились молодые музыканты, настроили инструменты и зазвучал рок. Да, музыкальная экспрессия этого направления  соответствует современной жизни площади, её пространству и воздуху. Ритм чётко бьёт,  и слова их песни  стремительно летят ввысь.
А я упрямо повторяю: "Ни звука из её груди, лишь бич свистел играя"…
               И странно, но строки поэта ложились на услышанный ритм.

               К музыкантам подбежала девочка - кроха в белых кроссовках и в длинном розовом платье (словно из прошлого века) и закружилась в танце: в своем особом, не в такт звучащей музыки. Она вальсирует не здесь, а  в своем чистом  и наивном светлом мире.
               Эта нежная девочка, танцующая среди шумной площади,  -  трогательная акварельная точка на этом пространстве, приводящая всё к гармонии…