По Самарге

                                        
     Однажды в конце августа мы с товарищем ранним утром прилетели в Хабаровск. Погода была сырая и прохладная. Алексей, наш друг, встретил нас и повез в поселок Сукпай, в трехстах километрах от Хабаровска. От этого поселка можно добраться до перевала через Сихотэ-Алинь, а дальше и до моря. Мы давно мечтали пройти по реке Самарге от ее верховий, и Алексей очень нам помог.  По доброте своей приехал он из Владивостока и взялся отвезти в свои знакомые места. В Сукпай приехали заполдень и нашли домик, где можно остановиться. Река Сукпай, давшая название поселку является притоком Хора, который неподалеку, Хор же в свою очередь впадает в реку Уссури.
     Был один из таких прекрасных дней, какие бывают после ненастья. Небо прояснилось, и редкие облачка были насквозь пронизаны светом и теплотой.  Мы приготовили ужин. Любезный хозяин, давший нам приют, рассказывал, что в прежние советские времена в Сукпае жили кубинцы, они были черные и работали здесь на лесозаготовках. Потом советская власть кончилась, и кубинцы уехали. А то, какие последствия были от их пребывания, я уже не услышал: свежий ли воздух, бессонная ночь накануне, выпитое ли спиртное сказались, а только я незаметно и крепко заснул и спал до утра.

     Утро было ясное, на траве лежала роса. Примета нас не обманула, и день выдался погожий. Мы поехали лесовозной дорогой, миновали Кабули, приток Хора, добрались до другого притока, реки Чуи или Чуина, как говорили прежде. Примерно отсюда и начнется наш поход. Расспрашивали встреченных лесозаготовителей, они отвечали уклончиво и приблизительно. Не ходят они на перевал. На берегу Чуина мы расположились. Алексей надел рыбацкий комбинезон и, погрузившись по пояс в реку, ушел рыбачить, мы же занимались делами бивачными. В сумерках, почти в темноте вернулся Алексей с уловом: несколько хариусов и большой ленок. Мы сели подле костра и стали говорить про Самаргу. По Сихотэ-Алиню проходит граница Хабаровского края, за перевалом край уже Приморский. Самарга – самая северная река Приморского края, самая труднодоступная. Два раза был на ней Алексей с рыбацкими экспедициями, самолет доставлял их до удэгейского поселка Агзу, ближе к понизовьям. Там плыть нормально, а в верховьях люди не бывают, потому что заломы. Владимир Клавдиевич Арсеньев ходил по Самарге, правда, зимой и снизу вверх, от моря к перевалу. А летом он переваливал хребет и спускался к морю несколько севернее.

     Назавтра Алексею нужно было возвращаться. Он отвез нас ближе к перевалу, и мы попрощались. Он уехал, а мы остались. Палатку пришлось ставить на месте старого лесного склада на голой распаханной земле. Зато здесь есть вода в ручье и кое-какие дрова. В середине дня задул порывами ветер, и начался дождь. Хмурые окрестные сопки были выстрижены полосами снизу вверх и напоминали гребенку. Отчего-то было мне печально. Между тем, товарищ мой прохаживался по окрестностям и сверял впечатления с картой.

      На другой день с утра несколько раз принимался идти дождь, потом мы решили сделать разведку, чтобы понять, как лучше двигаться нам далее. Без рюкзаков поднялись на сопку, шагая по вырубкам. Прошли по ней, намечая маршрут.

     День пришел пасмурный, а собранные рюкзаки оказались объемны и тяжелы. Медленно двинулись мы вверх по сопке. Наверху был мрачный ельник, заваленный буреломом, мы долго шли по нему, напитываясь влагой. Предположение, что удастся пройти расстояние траверсом и сократить путь к перевалу, не оправдалось. К тому же очень хотелось пить. Пошел спуск, опять вырубки по склону, потом - то ли ручей, то ли болото, вода прозрачная, напились. Уставшие, вышли на пустую площадку лесосечного склада. От нее дорога только вниз. Было холодно и дождь. Развели костер, согрелись. Первый день не принес удовлетворения, не очень была понятна дальнейшая наша судьба.

     Ночью и утром шел дождь, то слабея, то усиливаясь. Но пришлось вылезать из палатки и разводить костер, что делать неприятно, не имея сухих дров. Однако справились. Собрались и пошли, и вышли на действующую дорогу, откуда, мы слышали, доносился шум моторов.  На ней была по щиколотку жидкая грязь, мы пошагали по ней на звуки техники. И вот мы увидели среди леса чудовищных размеров механизм, который клешней хватал ствол дерева, дотягивался до него пилой, спиливал и засовывал себе в пасть. Потом выплевывал его с задней стороны, уже отскобленный от ветвей и сучьев.
     Пройдя еще по дороге вверх, увидели бытовку, в ней жили люди. Парень-лесозаготовитель, вышедший навстречу, спросил, кивая на весло, которое для опоры держал я в руке: «А это зачем?»
     Мужчины недоуменно слушали про перевал, про Самаргу и про море, не понимая почему мы идем без оружия и зачем. Местоположения перевала они тоже не знали, а про моросящую погоду сказали: «В этих сопках всегда такая…» Угостились чаем и согрелись. Пошли. Важно, опираясь на весло, идти - не шататься, потому что на нас смотрят. За поворотом отдышались и - дальше. Вырубки закончились, начался темный еловый лес, захламленный колодником. Местность стала постепенно понижаться, и мы вышли к ручью, который течет в нужном направлении. Стало веселее. Вечером дождь кончился, мы встали на первой таежной стоянке. Настолько весь лес пропитался сыростью, что даже сухостойные дрова плохо горят.

     Первые дни трудные всегда, это потом полегчает. Потом, когда-нибудь потом, но не сейчас, не на третий день пути. Шли с надеждой, что ручей течет правильно и впадет в нужную нам реку. И когда наш ручей слился с рекою Самаргинский перевал, мы были этому рады. И тут мы увидели колею, оставленную гусеничным трактором, про который упоминали наши добрые лесозаготовители, они говорили, что какой-то приятель намеревался добраться на вездеходе до перевала. Несколько дней назад прошел здесь этот трактор. Варварство, конечно, так реку портить - с одного берега на другой, - но нам это подсказка. Шли, переходя с берега на берег, чавкая грязью.
     А на вечернем привале мне вспомнился описанный Арсеньевым переход через Сихотэ-Алинь, это было где-то здесь неподалеку, лет сто, чуть более, назад. Отряд Арсеньева поднимался по Анюю, притоку Амура. Орочи, потом удэгейцы везли их вверх на своих долбленых лодках. И вот, однажды вечером...
   «...Наш маленький отряд достиг реки Гобилли, впадающий в Анюй с правой стороны, как раз в том месте, где он меняет свое направление... Я кликнул свою собаку и пошел по берегу реки Гобилли, покрытому высокими тополями и ясенями. Подлесье из жасмина, калины, смородины, сорбарии и элеутерококкуса, переплетенных актинидиями и виноградником, образовывало непролазную чащу, в которой зверье протоптало хорошую тропу. Я шел осторожно, иногда останавливался и прислушивался; собака моя плелась сзади. Тропа стала забирать вправо, и я думал, что она заведет меня в горы, но вот впереди показался просвет. Раздвинув заросли, я увидел быстро бегущую воду на реке... Дождь перестал совсем, температура воздуха понизилась, и от воды стал подниматься туман. В это время на тропе я увидел медвежий след, весьма похожий на человеческий. Альпа ощетинилась и зарычала, и вслед за тем кто-то стремительно бросился в сторону, ломая кусты. Однако зверь не убежал, он остановился вблизи и замер в ожидательной позе. Так простояли мы несколько минут. Наконец я не выдержал и повернулся с намерением отступить. Альпа плотно прижалась к моим ногам. Едва я шевельнулся, как неизвестный зверь тоже отбежал на несколько метров и снова притаился. Напрасно я всматривался в лес, стараясь узнать, с кем имею дело. Чаща была так непроницаема и туман так густ, что даже стволов больших деревьев не было видно. Тогда я нагнулся, поднял камень и бросил его в ту сторону, где стоял неведомый зверь. В это время случилось то, чего я вовсе не ожидал. Я услышал хлопанье крыльев. Из тумана выплыла какая-то большая темная масса и полетела над рекой. Через мгновение она скрылась в густых испарениях, которые все выше поднимались от земли. Собака выражала явный страх и все время жалась к моим ногам. Меня окружала таинственная обстановка, какое-то странное сочетание лесной тишины, немолчного шума воды в реке, всплесков испуганных рыб, шороха травы, колеблемой ветром. В это время с другой стороны послышались крики, похожие на вопли женщины. Не медля больше, я ободрил собаку и пошел назад по тропинке.
     Вечером после ужина я рассказал удэгейцам о том, что видел в тайге. Они принялись оживленно говорить о том, что в здешних местах живет человек, который может летать по воздуху. Охотники часто видят его следы, которые вдруг неожиданно появляются на земле и так же неожиданно исчезают... Охотники пробовали его следить, но он каждый раз пугал людей шумом и криками, какие я слышал сегодня».
     «О, интересно!» - сказал товарищ. Мы прислушались, но тихо было все. Лишь тихонько потрескивал костер, и слабо шумела близкая речка.

     На следующий день мы дошли до раздвоения реки, которая стала уже ручьем. Колея повернула направо, нам это было ориентиром. Гусеничные следы поползли на перевал. Начался подъем, все круче, казалось, немного и вот перевал, но за поворотом оказывалась очередная крутизна. Подъем был затяжной. Колея закончилась вдруг: на полянке с поваленными стволами были брошены пакеты, банки, остатки еды, а слева чуть внизу - остов старого строения, не та ли китайская кумирня, о которой я читал, а подъем дальше пошел. За одним из поворотов мы увидели пологое место, заросшее лесом, догадались, что это и есть «урочище Перевал Муравьев-Амурский», так на карте. Пошли на просвет между деревьями, видневшийся впереди.
     Там, где начинался спуск с перевала, рядом с камнем оказался родник, мы напились из него. Товарищ достал ракетницу и выстрелил, отсалютовав. Проследили полет сигнального огня и начали спускаться по восточному склону. Он показался нам более пологим, чем западный, а растительность богаче и наряднее. Трава разнообразней и гуще, деревья выше и раскидистей. По склону вниз обнаружился ручей, вдоль него мы пошли. Ручей называется Муравьев-Амурский, а у Арсеньева он именуется Сололи. Местами была тропа, более похожая на зверовую. Остановились вечером на тесном пятачке среди елей и мхов, здесь мало пригодных для стоянки мест. Глухая тайга, где люди не ходят, а если ходят - нечасто. Может быть, охотники пройдут или исследователи, как Арсеньев, или такие, как мы, мечтатели.

     Утро было солнечное и тихое. Начало сентября, тайга начинала желтеть, буреть и краснеть. Я сидел и наблюдал, как с шорохом падают первые листья, и покой был во всей природе.
     Однако день оказался тяжелым. Со стороны можно было видеть, как два человека, нагруженные большими рюкзаками, перебредают на другую сторону ручья, идут, утопая, по мягкому мху, вдруг становится сумеречно и налетает сильный резкий дождь, и они пытаются спрятаться под большой елью, накрывшись защитною накидкой. Пересидев ливень и гром, идут дальше, продираясь сквозь ельник и кустарник, перешагивая и переползая через валежник, чавкая по болотине, преодолевая одну за другой протоки Высокогорного ручья, который при впадении в Сололи образует большую дельту, разбиваясь на множество рукавов. А дождь, начавшийся в полдень, продолжает моросить, и тайга все также непролазна, и тропы, конечно, нет. Уже совершенно обессилев, выходят к ручью, ставшему теперь многоводным, и останавливаются здесь. Разводят костер, сушатся. Нет, до Самарги сегодня не дошли.

     До Самарги дошли на следующий день. Порою сеялся дождь, но к вечеру развиднелось, прояснилось и мы неторною тропой вышли к реке. Немного выше по течению мы увидели место слияния: Самарга подходила слева, загибаясь в повороте, а Муравьев впадал прямо и со стремительностью. Противоположный берег в этом месте был высоким, отвесным и очень живописным: деревья - зеленые хвойные и желто-красные лиственные, - цепляясь, карабкались по нему. «Ура!» - сказали мы и снова выстрелили из ракетницы. Прошли по реке и остановились на большой прекрасной косе - и здесь мы будем строить катамаран, и здесь мы сделаем баню. Туманная дымка от дождевых испарений висела над рекой, и лучи уходящего солнца празднично пронизывали ее. Арсеньев пишет: «На старых картах сорокаверстного масштаба река Самарга названа Беглянкой и показана маленькой горной речкой. На самом деле она имеет около 200 километров в длину. Самарга течет в верховьях по продольной долине, в меридиальном направлении, в среднем течении она режет горные складки в крест их простирания и поворачивает сперва на юго-восток, а потом на восток, каковое направление и сохраняет до самого впадения своего в море».

     Река быстрая и совсем еще неширокая, всего метров десять-пятнадцать, но, конечно, будет расширяться при впадении новых ручьев и потому плыть уже можно. А плыть - не идти, что ни говори. Товарищ валил и ошкуривал елки под катамаран, при этом успевал строить каменку и готовить дрова для бани, и я, устыдившись, оставлял котелки и удочки и шел ему помогать. Сухие дрова были не в изобилии, и каменка не так сильно раскалилась. Тем не менее, два раза попариться нам удалось. И, намылившись, в реку, ох, холодная какая. Вечером закапал дождь, но успели снять палатку с каменки и закрыть вещи.

     Назавтра, достроив катамаран, отчалили, поплыли. Течение понесло, замелькали по сторонам кусты и деревья. Усиленно всматривались, чтобы заранее увидеть опасность.  Что это там впереди? Первый залом. Что такое залом - беспорядочное нагромождение деревьев, больших и поменьше.
     Основная вода уходила налево в высокоствольные тальники, более мелкий рукав шел вправо. Пристали к залому, взяли рюкзаки, прошли направо до свободной воды, потом перенесли катамаран. Берег удобный - здесь и остановились.

     За рекой напротив нас тянется высокая крутая гора, поросшая хвойным лесом, мы разглядели ее утром, когда стал рассеиваться туман. Река бежала вдоль горы и дальше пряталась в тумане. Едва отплыли и зашли за поворот, как наскочили на ольху, низко висевшую над водой. Напарник, приподнимая выше дерево, зацепился курткой и чуть не слетел с судна, пытаясь высвободиться. Обошлось, но надо быть внимательнее, о да, товарищ. Катамаран наш узкий - для лучшей проходимости, однако при этом становится неустойчивым, легко может перевернуться.
     Все время в напряжении: что там, за поворотом? Русло то слегка расширялось, то распадалось на две, три протоки и тогда пытались угадать, по какой из них лучше идти, не попав на мель или в завал. Ближе к вечеру за поворотом увидели вдруг перед собой большой залом и поспешили пристать к берегу. Как образуются такие заломы? Арсеньев объясняет: «В ненастное время года вода подмывает корни больших деревьев, растущих по берегам реки. Когда последние падают, они увлекают за собой молодняк. Вода подхватывает его и несет вниз по течению. Где-нибудь такой лесной великан застрянет. Тотчас около него скопляется плавник – все больше и больше. Напором воды деревья так втиснуты друг в друга, что разобрать их невозможно».
     Мы посмотрели: здесь хорошее место для стоянки, просторное, песчано-галечное. Таких мест мало и ах, как не хочется под вечер лезть через завалы - поэтому решили сделать стоянку.

     Все больше красно-желтого цвета среди темных хвойников. Перед выходом заморосил дождь, некстати. Обнесли наше судно правым берегом протоки метров на пятьсот, плывем. Дождь прекратился. Протока сменяется другой протокой, там, где низко деревья и кусты, надо пригнуться, где коряга – оттолкнуться, где мелко – протащить. Река расширилась, мы воодушевились: из первых заломов, кажется, вышли. Выбирали берег, где встать, - левый или правый – нашлось место на правом берегу, сухое и светлое, среди рощи пирамидальных ив. Другое название этого дерева чозения. Много сухих ивовых веток, они хорошо горят, но сгорают, как порох. А еще по берегу растут огромные бальзамические тополя, из которых орочи и удэгейцы долбили свои улимагды. Ночью недалеко от палатки слышались звуки, похожие одновременно на лай и на мяуканье. То рысь выражала свое недовольство нашим присутствием.

     Утром товарищ указал мне на блестящие крупинки в воде около берега: «Золото!» Но они, эти частицы очень мелкие и тонкие, как слюдяные. Подул ветер, и листья ив стали оборачиваться светлой изнанкой, потом начался дождь и моросил целый день, то затихая, то опять. Во второй половине дня, когда внимание уже притупилось, ольха, нависавшая с левого берега, вдруг надвинулась, мы налетели на нее и перевернулись и оказались в воде. Как-то скоро все произошло, неожиданно. Тут было неглубоко – по пояс. Мы вымокли, вдобавок шляпу мою унесло, жаль, от дождя защищала. Отжали одежду и потом еще гребли, затем остановились, стали сушиться у костра.

     Пришла пора больших заломов. Долина расширилась, горы куда-то ушли. Река, бывшая уже многоводной, стала дробиться и дробиться на протоки. Потом уткнулась в гигантский залом. Кругом была сумрачная тайга и нагромождение стволов. В этот день мы только и несли нашу улимагду. Пронеся с полкилометра, метров двести плыли и опять потом несли. Протоки разбивались, потом иные сливались, мы шли и шли по этим лабиринтам и не было им конца. Боясь уткнуться в непроходимый тупик, мы делали разведки и снова шли. От перетаскивания катамарана и рюкзака болели руки и спина. А лес вокруг такой неуютный, сырой, кочковатый, что остановиться здесь нечего и думать. Тут растут ели, пихты, тополя, березы, много ольхи, ивы, черемухи, часто встречается аралия с большими и острыми шипами, не дай Бог ухватиться за нее, плетутся лианы актинидии…
     Течение быстро несло по протоке, и мы увидели большую пихту, лежавшую поперек русла, и свежепиленный пень справа. Значит, где-то здесь люди, надо пристать. Прижались к берегу и увидели домик с крышей, затянутой синим тентом. Подошли, там было несколько строений, залаяла собака, два охотника, русских, вышли навстречу и пригласили в избушку. Охотники угостили нас чаем и настоящим свежим хлебом – сами пекут! – рассказали, что два дня назад они заехали на промысел, сейчас ловят, заготавливают рыбу, хариуса. Они сказали: «Хотите с нами, мы как раз собираемся на рыбалку, нет, поплывете? Смотрите, а то бы оставались, дело к вечеру, основные завалы вы прошли, там будет еще один после Пухи". Они спросили: "А что это вы без джи-пи-эс и без оружия, здесь тигра ходит". Они сказали: "Ну, покажите свой катамаран». Пихту свалили они, чтобы перейти на ту сторону протоки. Мы обошли это дерево, попрощались с охотниками и дальше поплыли. За поворотом уперлись в большой залом, обнесли его на триста метров, столкнули катамаран с крутого берега на воду, успев запрыгнуть, ух ты, как с трамплина! Вода течет прямо среди деревьев, затопленных, как в половодье, мы прошли их и вышли на чистую воду, и возликовали. Встретили подходящее место: каменистая коса, чуть подальше возвышение и лес. Стоянку сделали там, повыше. Ночью был первый мороз. Катамаран наш покрылся инеем.

     Скоро должен быть приток, река Пухи, она справа подходит. Хотя, Самарга так разбивается на рукава, что легко можем пройти мимо и не заметить. Увидели справа высокий красивый берег, круто обрывающийся к реке. Подумали, хорошо бы пристать, поискать грибов. Там грибов не оказалось, зато были спелая брусника и широкий вид на реку с высоты. Вот так бы жить и жить, и рукой махать, и дом построить, и баню топить, и лестницу сделать, что б спускаться к реке… Но надо было плыть дальше, и снова был большой залом, который мы долго обносили левым берегом, прорубая путь через кусты. Однако и заломы когда-то кончаются, мы вышли в широкое русло.

     Похоже, мы прошли в стороне от Пухи, не увидев впадения. Характер реки изменился, не стало проток, завалов-заломов. Хотя, вот что-то похожее, нет, просто узкое место, течение сильное, ударяет в корягу, но если сильнее грести, то можно... Нас бросило на корягу. «Дальше, - вспоминает Арсеньев, - случилось что-то такое, в чем я совершенно не мог отдать себе отчета. Помню воду кругом себя, затем пошли какие-то зеленые полосы и камни, точно бочки, поставленные друг на друга. Что-то зацепило меня за рубашку, но вскоре отпустило. Потом я всплыл на поверхность и вздохнул полной грудью». Мне, правда, мешал всплыть катамаран, который перевернулся и накрыл меня. Течением его отнесло, и я смог вынырнуть. Потом почувствовал ногами дно. Перевернутый катамаран с привязанными к нему рюкзаками сразу замедлил скорость, и мы его вытащили на берег. Товарищ пострадал меньше, он сразу выплыл, а весло удержал в руках. Моему же веслу каким-то чудом случилось быть зажатым под катамараном и оно уцелело. Зато унесло теплую шапочку и очки. Снимали с себя одежду, отжимали, дрожали. Запасные очки нашлись, а вот шапка была одна. Сейчас же зарядил нудный холодный дождь. Поплыли, работая веслами, чтобы согреться.
     Часа через два пристали к высокому левому берегу. Много поваленных деревьев. Почему-то здесь наверху шла вода, почву всю смыло, кругом между деревьями была галька. Неуютный берег, что и говорить, но другого не нашлось, а нам надо было разжечь костер и согреться. Ближние и дальние сопки были затянуты туманом, а может, низко висящими облаками. А дождь все лил - как будто пришли последние времена. Здесь был сухой кедрач, и мы развели большой костер и пытались сушиться под дождем.

     Дождь всю ночь барабанил по палатке, продолжился он и утром. Просушиться не удалось, что ж, пойдем мокрые по дождю. Заломов больше не будет, перевязали катамаран. Он стал шире и устойчивей. Река теперь совсем большая и все такая же быстрая. Дождь утих, мы увидели слева зимушку, барак, как здесь называют. Пристали, заглянули: пусто, хозяин недавно ушел, печь еще теплая. Снаружи возле двери висит ружье. Видать, чужие здесь не ходят. Никто не возьмет ружье, никто не позарится на коноплю, что сушится под крышей. Потом опять зимушка слева, опять печка теплая и никого, а на берегу – кверху дном долбленный из тополя чёлн, вполне еще целый. Проплыв, увидели на берегу рыбака и остановились расспросить. Это удэгеец, невысокий и щуплый, звать Иван, последняя зимушка была его. Сказал, что до деревни Агзу, где нам можно купить продуктов, уже недалеко и завтра мы там будем, но «надо там смотреть хорошо, что б не пройти, потому что деревня там, в стороне, но вы увидите, там лодки на берегу, не проплывете». Спасибо, Ваня!
     Приходилось ли вам плыть по широкой и быстрой реке, текущей к морю, под вечер, когда тайга темнеет и начинает источать медленный туман, когда летишь, как будто с огромной горы вниз под хребет и там тень и большие буруны, и река поворачивает направо, и мы, и мы вместе с ней, тут грести надо сильнее, сильнее. О боги, боги, как грустна земля, как таинственны туманы, кто летел, тот знает.
     «Смотри, зимушка», - вывел из задумчивости товарищ. Случалось ли вам, промокшим и уставшим, вечером встретить на пути пустующую избушку, и если случалось, тогда вы начинали топить железную печь и принимались за уборку, и ставили котелок на печь, и развешивали мокрые вещи. И благодарили того, кто приготовил вам эту избушку, потому что дождь, стихший было днем, стал сыпать опять, а вам уютно, тепло и ничего, что грязновато. Избушка стоит на пригорке, который резко обрывается вниз, и все вокруг заросло высокою травой, поэтому, когда идешь к реке по воду, нужно внимательно ступать, чтобы не сорваться, не упасть.

    Мы решили сегодня доплыть до Агзу и сходить в магазин. Иван говорил, что их там два: «один, как только зайдете, тут, а второй туда, дальше». Потому что продуктов у нас осталось на один только ужин. Не пройти бы мимо. Не пропустим, будем внимательны. Теперь, когда препятствий нет, идем быстро, смотрим по сторонам. Вот и лесовозный мост, про него говорил наш удэгеец. Построили недавно, посередине опора, ох, снесет! Все дальше, все дальше, все ближе к Агзу. Ширина реки метров сто, не меньше, вот раздвоилась, разбилась на два русла. Потом справа крутой берег, сопка, где-то уже скоро на левом берегу Агзу. Рыбаки справа, мужчина и женщина, в руках спиннинги. «Спросить?» – говорю. «Нет, зачем, сейчас сами увидим, должны быть лодки». Машина, джип, слева у реки, что там, дорога? Не видать. С левой стороны потянулась сопка. Что за притча? Посмотрели карту: может, еще не дошли? Немного погодя поняли, что прошли, проскочили, пролетели мимо. Увы, увы, увы. Такое разочарование! Кто желал, тот знает. Мы далеко уже от Агзу, против течения не поплывешь. Теперь надо идти до Самарги, до поселка, до устья. «Послушай, - сказал товарищ, - пошли бы в Агзу, потеряли бы время, а так завтра будем в Самарге». Промолчал.
     Вечером горы раздвинулись, пошли широкие косы, мы остановились на правом берегу. Дождя нет, но лес лиственный, сырой, дрова плохие, даже топляк на косе и тот сырой. Потому костер наш был не очень хорош. Скудный остаток продуктов поделили на две части на случай, если завтра ничего не добудем. К ужину добавили немного жареных древесных грибов.

     Утром был туман, потом солнце. Подсушили влажные вещи. Попили чай с остатками сухого молока, без сахара, поплыли. До вечера гребли и гребли, только изредка останавливались размять уставшие ноги. Лес вокруг стал другим, уже дубы преобладали на окрестных сопках. Причем, осенний наряд тайги уступил место летнему, зеленому. С широких плесов взлетали стаи черных морских уток. Впереди метрах в двухстах на реке какие-то темные кочки, они двигались. Приглядевшись, поняли: несколько диких свиней переплывали реку. Они вышли стадом на берег, впереди большой, отряхнулись и не спеша исчезли в кустах.
     Тут, в низовьях, река сильно разбивается, образуя широкую дельту. Нам надо держаться самой левой стороны. Течение все такое же быстрое и нужно быть внимательными. Немного ошиблись, не пошли в левую протоку, которая показалась совсем уже узкой, и неожиданно уперлись в бескрайний затор плавучих древесных стволов. Ну вот, приплыли. Везде, везде, сколько хватало взгляда, было водное пространство с устилающим его плавником и торчащими кое-где изломанными кустами ивы. «Смотри, смотри, - сказали мы, - это и есть устье, вот оно. А там, а там, за этим плавником, за кустами, там дальше море». А протока осталась слева, и мы в течение часа через плавающие стволы, через заросли тащили до нее катамаран и рюкзаки. По протоке быстро пришли к тесному, укромному берегу, где были причаленные лодки.

     До поселка было семь километров, и когда мы вернулись с продуктами из магазина, совсем уже стемнело. Здесь же на берегу встретили рыбаков и познакомились со старообрядцем Иваном Ивановичем. Он помог нам на другой день, в субботу, попасть на теплоход, который вез лесозаготовителей с вахты на отдых.
     Следующий рейс, узнали мы, был только через неделю.