Сама садик я садила

        Скучаю ли я по городу, из которого уехала? Нет, не скучаю. Охать, ныть, мечтать вернуться — бессмысленно, пути назад уже нет и не будет. Вспоминать, конечно, вспоминаю. Здесь ведь почти вся жизнь прошла, бОльшая её часть. Много всего пережито было — и плохого, и хорошего. А вот посмотреть любопытно — что изменилось, как там, без нас. Просто посмотреть, на фото, например.

        Не ожидала, что так огорчит меня фотография дома, в котором прожила последние 20 лет перед отъездом.  Фотография не огорчила, а просто огорошила. Это наш дом?! А зелень где? Где садики-огородики, любовно взращённые руками прежних жителей? Деревья где?
 
        Голая каменистая земля с сиротливо торчащей трансформаторной будкой. Беспомощно голая стена, беззащитная перед безжалостным азиатским солнцем. Вдоль арыка — пеньки, остатки былых чинар.

        Увеличила изображение, и сердце немного отпустило — под моими (бывшими моими) окнами деревья сохранились. Может быть, не все — фотография всё же небольшая, но абрикос и инжир, вымахавшие выше крыши, не спутаешь ни с чем. Живы, значит, дорогие мои друзья, не погибли. Значит, присматривает кто-то, ухаживает, поливает. На душе легче стало.

        В каком же году они были посажены? Землетрясение было в 1985, дом заселили в 1986, значит деревья посажены были в 1987, весной, в день коммунистического субботника.

                *

        Ежегодно все советские граждане в едином трудовом порыве выходили весной на коммунистический субботник. Его ещё называли Ленинским субботником, потому что проводилось это важнейшее идеологическое мероприятие обычно в ближайшие к 22 апреля выходные дни ( 22 апреля — день рождения В.И.Ленина). Участие в этом действе принимали все, без исключения — и стар, и млад, и школьники, и трудящиеся, и домохозяйки, и пенсионеры.

        И, хотя трудились все в свой личный день отдыха, как-то не припомню я особо недовольных. То ли привыкли — в апреле все на субботник, то ли просто приятно было в дружных рядах родного коллектива разгрести залежи зимней грязи, отмыть кабинеты, облагородить территорию родного предприятия, или школы, или двор, в котором живёшь, подмести, заодно к майским праздникам подготовиться, весну встретить. Такой вот своеобразный «чистый четверг» по-советски.

        На мясокомбинате, где я тогда работала, субботник проходил достаточно традиционно. Рабочие основных цехов трудились на своих рабочих местах (с перечислением однодневной зарплаты в фонд коммунистического субботника), рабочие подсобных цехов подметали территорию, конторские мыли свои кабинеты, площадку перед зданием управления, приводили в порядок скверик перед проходной, работники детского сада занимались территорией детского сада. Озеленением тоже занимались — цветочки, саженцы...
   
        Так получилось, что саженцев заказали с запасом, осталось какое-то количество лишних, их решили разобрать «между своими», в том числе и мне предложили.

        Не очень прельщала перспектива тащить саженцы в переполненных рейсовых автобусах, но я всё же решила взять парочку абрикосовых деревцев.

        Во-первых, имелась в том потребность. Квартиру после землетрясения мы получили на первом этаже и хотелось под окнами что-нибудь красивое устроить и полезное, от солнца укрыться опять же. Вишенки к тому времени мы посадили, вот абрикосы как раз подойдут.

        Во-вторых, саженцы привезли из мичуринского совхоза, то есть качество  гарантировано, к тому же бесплатно, как тут устоять.

        В-третьих, и это самый весомый аргумент, на незанятую территорию под окнами давно зарился сосед со второго этажа, большой любитель выпить. Он мечтал разбить под окнами розарий, о чём регулярно нам сообщал, когда доходил до определённой кондиции. Перспектива наблюдать у себя под окнами среди розовых кустов этакий синюшный бутон, да ещё в компании аналогичных синяков, вызывала у меня острейший, почти похмельный синдром.  Ради того, чтобы отодвинуть как можно дальше от наших окон этот розарий, я готова была тащить на себе даже целый вековой дуб, а не только пару абрикосовых саженцев.

        Измучилась я с этими деревцами в дороге, но довезла в целости и сохранности. Всю дорогу думала, как я их высаживать буду — садовник из меня никакой.

        Приезжаю с саженцами, а дома меня поджидает очень дальний, но очень ответственный родственник. Наша душанбинская тётушка когда-то сказала, что под моими окнами должен обязательно расти инжир, и родственник приехал ко мне с саженцем инжира, даже посадил его уже, пока меня ожидал.

        Вы видели когда-нибудь саженец инжира? Я никогда раньше не видела.

        Художественная инсталляция в виде дрына, голого ствола, без веток и листьев, вкопанная наклонно на участке под моими окнами и подпёртая для устойчивости несколькими округлыми булыжниками, больше похожа была на зенитную установку, чем на благородный саженец. Оказалось, что это и есть будущий инжир.

        С помощью нашего замечательного, так своевременно приехавшего родственника, мы высадили и наши абрикосовые саженцы, завершив праздничный трудовой день под фанфары.

        Одно деревце посадили под окнами со стороны двора, а второе - за домом, рядом с инжиром.

        Соседу для разведения розария пришлось отодвинуться от наших окон метров на шесть, чем был он весьма недоволен. Кстати, никаких роз он так за все годы и не посадил. А только тыкву, но зато много. Уж не знаю, зачем ему было столько. Но не о нём речь.

        Саженцу, посаженному со стороны двора, не повезло — корни со временем упёрлись в остатки кирпичной кладки, сохранившейся в глубине от прежнего, разрушенного землетрясением дома, и это не давало ему расти. Ствол искривился, потому что рядом вырос огромный чинар (посаженный городской службой озеленения), заслонивший ему солнце. Деревце абрикосовое получилось неказистое и неплодоносящее, но не погибло, и исправно цвело по весне красивым пустоцветом, за что оставлено было в живых.

        Зато уж второе деревце старалось за двоих, оправдывая своё селекционное происхождение. Весной радовало нас буйным цветением, летом — вкуснейшими плодами. Абрикосы на этом дереве были редкостные, удивительные даже для привычных ко всяким изыскам азиатов — крупные, ароматные, сладкие. Урожай всегда такой обильный, что хватало и всем желающим полакомиться, и впрок заготовить, и птицам раздолье.

        Инжировое дерево от приятеля не отставало. Так и вымахали оба выше третьего этажа. Густые разлапистые листья инжира вместе с густой абрикосовой листвой куполом нависали над участком перед окнами, надёжно защищая комнаты от палящих солнечных лучей давая приют многочисленным птичьим семьям, распевающим в густой листве.

        Подсаживали, конечно, и ещё деревца, немного, что там можно было посадить на крошечном лоскутке земли шесть на шесть метров, и всё же получилось подобие садика.

        На соседних участках тоже подрастали деревья, городская служба озеленения высаживала чинары и сосны во дворах и на улицах, возвращая городу прежнюю красоту.

        Никто и предположить не мог, что пройдёт совсем немного лет, и все рухнет.

        Деревья вместе с нами мужественно переносили все навалившиеся невзгоды, но не все выдержали.

        Мои два друга-красавца устояли, и в морозные суровые зимы не погибли, и безводье пережили.

        В последний перед отъездом год вдруг начались странные, неоправданно варварские набеги дворовой ребятни на абрикосовое дерево. Много приезжих стало во дворе, много детей. И много сломанных веток под абрикосом.

        Совсем не до того мне было, но ведь дерево-то жалко, спасать надо. Пришлось в засаде у окна посидеть. Подкараулила одного юного разбойника.

        Мальчишка с такой яростью колотил ногой по ветке, что в какой-то момент я даже испугалась. Нет, не за ветку, конечно, а за мальчишку.

        Хотя ветку  тоже жалко. И чего это он так на неё ополчился, спросила бы я его.

        И спрошу, но пока стояла молча, стараясь не шевелиться, боясь, что он заметит меня.

        Всё-таки ребёнок, на дереве, может испугаться, дёрнуться, мало ли что. Тем более ветку уже не спасти — к стонущим звукам добавились хрустящие.  Значит, недолго осталось бедняжке. Вот, наконец, усыпанная абрикосами ветка с укоризненным вздохом рухнула на землю. Счастливый, взмокший от усилий,  маленький террорист спрыгнул следом.

        Он срывал плоды и торопливо запихивал их в рот, ничего не замечая вокруг.
«И кто же это тебя научил так абрикосы собирать», - я спросила очень негромко и очень спокойно, но он заметался, завертел головой.

        Увидев меня в окне, рванулся в сторону.

        «Да ладно, не беги уж, я ведь всё равно тебя увидела, - успокоила я. - Собирай теперь абрикосы, зря, что ли, ветку сломал? Только вот не пойму, зачем сломал, можно ведь было просто собрать. Зачем сломал-то?»

        Мальчишка растерянно смотрел на меня, дожёвывая абрикос и, похоже, не чувствуя уже вкуса: «Я не знаю».

        «Вкусные абрикосы?»

        «Угу, очень вкусные».

        «Ты ветку сломал, значит, на следующий год абрикосов будет меньше — новая ветка не вырастет. Да и всё дерево может погибнуть от такого отношения. Что на следующий год собирать будем?»

        Носом зашмыгал виновато, признался честно: «Я не подумал. Извините меня, бабуля».

        «Думать надо всегда, прежде, чем делать что-то. Ты приходи, собирай сколько хочешь, и ребятам скажи, что я разрешила. Только ветки  не ломайте, и не шумите здесь. У меня мама болеет, шум ваш её беспокоить будет».

        Юный расхититель абрикосов совсем расстроился, едва не расплакался: «Простите меня, бабуля. Честное слово, я больше не буду. Можно, я домой пойду?»

        Получив разрешение, ушёл, виновато опустив плечи.

        Я ещё отойти от окна не успела — а он возвращается. Ищет что-то в траве. Что такое? Что потерял?

        «Ключ потерял от квартиры Мама будет ругать, я уже много ключей потерял. Бабуля, вам сверху не видно?»

        Нет, мне сверху не видно в такой густой траве.

        Жалко его стало, но не удержалась: «Вот видишь — как только сделаешь что-нибудь плохое, так сразу какая-нибудь неприятность случится. Так всегда бывает».

        Мальчишка вздохнул: «Я и сам про это подумал — что это меня Бог наказал. Но я честно-честно больше не буду. Простите меня, бабуля».

        С того дня набеги прекратились.

        По утрам под окном раздавалось дружное: «Бабуля, можно урюк сорвать?»

        Получив разрешение, ватага мчалась за дом, тихо и аккуратно набивала плодами карманы и бежала на уроки. И ветки целы, и дети сыты и довольны.

                *

        Десять лет прошло после моего отъезда. Десять лет выживали без меня мои деревья. Надеюсь, предстоит им прожить ещё много лет.

        Инжир живёт 200 лет, абрикос может, при хороших условиях, дожить до 150, но плодоносить будет  только до 100 лет.

        Переживут посаженные нами деревья и нас, и, вполне возможно, ещё не одно поколение жителей дома.

        Но это при хороших условиях, и если новые хозяева их не загубят.

        Вдруг захочется им пальмы посадить, говорят, мода в городе пошла — пальмы высаживать.
                              Фото нашего дома (бывшего нашего).