Блаженство

                                       
Люба после завтрака вышла во двор, стала крошить кусок хлеба курам. Тут же важный петух бордового цвета с разноцветным хвостом заботливо начал подзывать свой гарем. Куры суетливо кинулись клевать крошки.

В это время открылась дверь в высокую ограду. Соседка тётя Лиза чмокнула в щёчку девочку. Спросила:
-Любочка, папа дома?
- Дома. А Таня у вас дома?
- Нет, у бабушки ещё, - ответила соседка и поднялась на крыльцо.
 
Степан Прокопьевич Белоруков, отец Любы, сидел на веранде и читал свежую газету «Правда». Он занимал должность замполита в училище и был человеком сугубо серьёзным. Солидным, рассудительным, с внушительной густой шевелюрой. Ходил на занятия в строгом костюме с чёрным галстуком по будням, с синим  - по праздникам. Летом любил светлые рубашки навыпуск.

- Доброго утречка, Прокопыч! Всё политикой занимаешься? – задорно воскликнула Елизавета.
- Да, слушай, обнаглели эти империалисты: Анджелу Дэвис в тюрьме держат, замаяли! - возмущённо сказал Белокуров, показывая на статью со снимком чёрного одуванчика - американки - пламенной коммунистки, которую горячо любили в 70-е годы советские люди.

Соседка со смешком произнесла:
Да ладно тебе с Анджелой Дэвис! Нет, чтобы на соседку внимание обратил. А то женщина мается одна, - Лиза кокетливо стрельнула глазками.

Ну, Елизавета… - покачал головой замполит, - нечего было разводиться с мужем-то.
- Да ну его, алкаша, - отмахнулась та. – Я вот что зашла: у меня мясорубка сломалась, до вечера не дашь мне свою?

Степан Прокопьевич пошёл на кухню. Проходя мимо стоявшей в дверях веранды Лизы, нечаянно задел её крутое бедро. Горячая волна прокатилась по его телу. «А соблазнительная всё-таки бабёнка», - мелькнуло у него в голове.

Тем временем Любочка покормила куриц. Подразнила петуха, дурашливо покукарекав. Тот с осуждением воскликнул: «Куррр!» И отошёл от шалуньи с гордо поднятой головой.

Девочка попрыгала на одной ножке, затем – на другой. Солнце, стоящее почти в зените, сияло, старалось вовсю, плыла жара. Любочка вышла за ограду, посмотрела во все стороны, вздохнула. На улице никого не видать...

Любочка в свои четыре годика была похожа на Алёнушку из сказки. Светлые кудрявые волосы обрамляли её миленькое круглое лицо. Ямочки на щёчках, улыбка умиляли всех.  На ней ладно сидело белое платьице в зелёный горошек, которое мама купила ей позавчера. Жалко, что мамы дома нет, уехала в город к родне. Вернётся только завтра…

Девочка потихоньку пошла в сторону столовой, принадлежащей местному ПТУ. Возле столовой тоже ничего интересного… Она  обошла здание. Вернулась на свой ряд улицы. Подошла к большой луже, которая образовалась из-за того, что в этом месте прохудилась закопанная труба, по которой из столовой в овраг текли сточные воды.

В этой луже возлежало несколько свиней, предаваясь неге. Любочка подошла к водоёму. Лежавший с краю поросёнок весело взглянул на неё, приветственно хрюкнув. Другие свиньи издали звуки, исполненные наслаждения. Девочка повернула к своему дому.

Тёти Лизы уже не было. Люба заглянула на веранду. Её голосок прозвучал как колокольчик:
- Папа, можно я буду свиньёй?

Отец, оторвавшись на миг от газеты, рассеянно произнёс:
- Ну, будь… Вечно ты выдумываешь: то лошадками с подружкой скачешь, то кошку нянчишь…

Дочка, не дослушав сентенции родителя, упорхнула за дверь. Отец отогнал мелькнувшее в сознании воспоминание о фигуристой соседке, поигрывающей бюстом и покачивающей бёдрами.  И продолжил знакомство с международными событиями.

Улица, на которой проживали Белоруковы, состояла из трёхквартирных домов. Напротив их жилища стояли такие же дома, за ними виднелся училищный сад. Возле него – столовая. Семья замполита занимала среднюю квартиру, из окон квартиры Елизаветы видно было общежитие, а далее дорога уходила в поле. В ряду близнецов их дом стоял последним. Но далее, напротив общежития стоял директорский дом с хозяйственными постройками. За ними поодаль располагалась свиноферма.

Жена директора когда-то заканчивала сельхозтехникум, имела специализацию осеменителя. Елизавета называла её «ассеменизатором». Руководитель ПТУ держал свиней, которые свободно выходили из своих жилищ и гуляли по окрестностям. Училищные хрюшки с завистью поглядывали на них из-за ограды, а когда те проходили мимо, то визгом выражали возмущение несправедливым мироустройством. Жители села порой ворчали, замечая испражнения вольных животных: «Ага, училищным зерном кормит директор своих тварей!»

Степан Прокопьевич  дочитал газету, отложил её. И предался мечтам… Кажется, мечты эти не касались Анджелы Дэвис…

В это время хлопнули ворота, послышались быстрые шаги. На веранду ворвалась Елизавета.
Соседка, запыхаясь, воскликнула:
Прокопыч, ты чё за дочкой не смотришь?! Ой, не могу!..

На вопросы соседа она не ответила, махнула рукой и выскочила вон. Степан Прокопьевич поспешил за нею. Когда он догнал её за домом, ответа уже не требовалось.

Вслед за нею ему представилась дикая картина. Его милая Любонька лежала рядом с дружной семейкой в луже. Из лужи виднелись только её голова, верхняя часть спинки и плечи, которые тускло поблёскивали ядовито-разноцветными разводами. Девочка задорно произносила, обращаясь к весёлому поросёнку: «Хрю-хрю-хрю!» Тот дружелюбно отвечал: «Ухрун-ухрун!» Свиноматка и остальные упитанные члены семейства с одобрением поддерживали их разговор.

Отец и соседка схватили Любу за руки, вынули её из лужи. Поросёнок при этом вскочил и взвизгнул возмущённо. Взрослые повели купальщицу,  свободной рукой прикрывая свой нос. Степан Прокопьевич кричал на дочку, та оправдывалась: «Ну ты же разреши-ил!» С некогда прелестного платьица стекали потоки зловонной грязи.

- Прокопыч, в столовой есть горячая вода, беги за вёдрами, я одна её доведу! - воскликнула Елизавета.

Замполит кинулся домой. Когда он прибежал обратно с вёдрами, полными воды, соседка уже сняла с его дочки одежду и в огороде поливала её осторожно водой из бака, направляя на неё шланг. Степан Прокопьевич принёс из дома губку и мыло. Затем, захватив два других ведра, понёсся опять в столовую. Соседка стала усиленно намыливать девочку.

Белоруков сбился со счёта, сколько раз он приносил горячую воду. Елизавета сама запыхалась мыть ангелочка. Отец стал ей помогать. Чудовищно отвратительный запах всё так же исходил от кожи дочки.  Наконец он принёс ванну, заполнил её водой, скомандовал дочке, чтобы она туда села.

Отец и соседка сели в изнеможении на стоявшую возле ворот в огород скамейку. Они молчали, пытаясь отдышаться от трудов праведных.
Степан Прокопьевич наконец промолвил:
- Огромное тебе спасибо, Лиза, за помощь.
- Да ладно, чё там, - вяло махнула та рукой.

- Вот вспомнилось сейчас, читал в газете или журнале статью одну про Канаду, кажется… Там автор вспоминает, как впервые увидел неизвестного ему красивого пушистого зверька, который медленно переходил дорогу. Любопытный человек приблизился к нему. Восхищение выразил. Зверёк остановился и посмотрел на него тоже как будто с симпатией. И вдруг хорошенький зверь отвернулся от него, задрал высоко хвост и пустил жутко воняющую струю в него. Скунс это был! Человек в диком ужасе бежал от этого места пять километров.

Соседка захохотала, взвизгивая и постанывая. Белокуров хмыкнул:
- Смех-то нервный!
Елизавета залилась ещё пуще.

Любочка, плескавшаяся в ванне и тихонько напевавшая, ободрённая   этим хохотом, запела громче:
- Белые кораблики, белые кораблики…
- Чудо ты моё, - промолвил Белоруков, - Ну зачем, Люба, ты в эту гадкую грязь полезла?
- Папа, а помнишь, по телевизору показывали, как на озере люди грязью себя мазали? А ты тогда радовался и сказал: «Блаж-женство!» - ответила дочка.

Взрослые охнули, не зная, плакать им или смеяться.
- Давай, Степан Прокопыч, ещё её помоем, - сказала Елизавета. И вздохнула.