Попугай

   Жил-да-был красивый Попугай: пышное оперенье, длинный хвост и маленькая пёстрая головка.
   Жил он в клетке не золотой, а местами даже ржавой, в крошечной комнате, но у солнечного окна... Хотел бы жить он в клетке золотой? Трудно сказать, ведь родился – здесь, а потому ничего иного в своей жизни не видел! Хотел бы быть свободным: летать с ветки на ветку и ловить упругий попутный ветер? Тоже сказать трудно, по его мнению, он и так ни в чём не нуждался.

   Живя на всём готовом, не мечтал Попугай о дальних странствиях – его «и здесь не плохо кормят». Однако, по ночам, когда светила полная луна, и мягкий сквозняк перебирал пёрышки, что-то томило попугайское сердечко… Но в пёстрой голове мозга было мало – осознать свои природные инстинкты было не дано.
   Причина в том, что думал Попугай лишь – языком! Пока клюв закрыт или язык кормом занят – в голове  пусто! А если заговорит, то чужим голосом, слова когда-то как-то от кого-то услышанные!

   И вот однажды, через открытую форточку, залетел в комнату Воробей, затрепыхал крылышками, завертел разумной головкой: «Нельзя ли и здесь чем-нибудь поживиться?». Увидел печенье, надоевшие Попугаю, и пролез к нему сквозь прутья…
   В отличие от жителя клетки, Воробей был свободной птицей, и от крыши над головой и от обеда, как и от ужина… Предназначение своё видел во всепронырливости и всезнайстве. Всех и вся видел Воробей, всех и вся слышал, всех и вся знал. Летал по всему свету: под небесами и под кустами, в деревне и в городе, среди людей и средь зверей.

   Шустрый Воробей клевал крошки печенья и занимал чириканьем Попугая – всё успевал! А Попугай слушал нечаянного гостя, перебирал затёкшими лапками и прихорашивал ненужные крылья. Начирикался Воробей, крошки подъел, напоследок водички из поилки хлебнул и выпорхнул без труда сквозь редкие прутья клетки.

   Загрустил Попугай. То ли от осознания одиночества, то ли от опостылевшей сытости… И светлой ночью, когда не спится голодным кошкам и влюблённым соловьям, вдруг зачирикал Попугай воробьиным голосом о «свободе выбора» и «предназначении личности», чем очень удивил хозяина. «Ну что ж, – решил заспанный хозяин, – Каждый имеет право на свободу и предназначение!» Отворил дверцу клетки настежь и сказал Попугаю: «Уважаемый, ты свободен!» – а  сам вновь завалился сладкий сон досматривать.
 
   Но не было у Попугая и мысли «вылететь на свободу» из открытой клетки, ведь её никто не высказал. За пределами клетки и так все свободны!
   Удивился хозяин поутру: клетка настежь, а Попугай на месте! «Ну-у, – думает, – теперь этот балван, мне каждую ночь «концерты» устраивать будет! Придётся из него суп сварить! А может быть лучше – жаркое? Подумаю!» Впрочем, клетку Попугаю закрывать не стал: может быть, болтун вылетит, и проблема сама-собой разрешится!

   А Попугай уже к вечеру притих: свежий корм клевал – язык был занят, а чем дольше язык занят – тем больше мыслей уходило прочь из пёстрой, снаружи, головы Попугая.

   К старости Попугай стал глохнуть и, постепенно, совсем замолчал – мыслей не было! Старые – «склевал», новых взять – нЕоткуда!
   Перешёл Попугай в наследство к детям, а потом и внукам хозяина, как птица яркая, красивая и, главное, молчаливая. Ни днём, ни ночью никого не тревожил, даже если корм подсыпАть забывали…