Пианино
-Вау, Алька! Никак с собой привезла?! Ни разу белой "Беларуси" не видела!
Она мягко улыбнулась, нежно провела рукой по крышке.
- Да, с собой. Знаешь, а ведь это не простое пианино, а с историей! В Одессе у меня был "Беккер" - настоящий, дореволюционный ещё, с медными подсвечниками. Мы с мамой его в комиссионке покупали. Боже, какой инструмент, какие мастера были! - Аля замолчала, прикрыла глаза и покачала головой, будто в такт извлекаемой старинными клавишами мелодии. - А потом, когда мы собрались уезжать, выяснилось, что вещь раритетная и вывозу не подлежит. Пришлось продать и купить вот это. Оно когда-то принадлежало племяннику моей очень близкой подруги...
Их отношения с Риммой были настолько долгими и тёплыми, что одна просто не помнила и не представляла себя без другой.
Мишку, брата Риммы, очаровательного шаловливого рыжика, Аля с самого детства воспринимала как родственника. Он был нереально, всесторонне одарённым ребёнком. "Ваш сын меня вдохновляет!" - с придыханием говорила на родительских собраниях историчка. "На олимпиаду? Что за вопрос? Конечно, Райхер!" - не терпящим возражения тоном заявляли математик и физик. Мишка был капитаном школьной сборной по баскетболу. Его рисунки ездили на Всесоюзную выставку детского творчества. К тому же, мальчик обладал абсолютным слухом. Правда, за год до завершения обучения был с позором изгнан из музыкальной школы за стойкую неприязнь к Баху и страстную любовь к "Битлз". Немного пометавшись, поступать решил в архитектурно-строительный - и для творчества места хватает, и профессия достаточно серьёзная.
К моменту окончания института рыжик превратился в записного сердцееда невероятной харизматичности, с проникновенным бархатным взглядом и удивительного тембра голосом. Если добавить ко всему вышеперечисленному лёгкий нрав, обезоруживающую улыбку, виртуозное владение гитарой и всеми видами клавишных , стоит ли удивляться, что он был не только гвоздём всех программ и душой любой компании, но и самым желанным женихом для одесских барышень? Сам Казанова не любил и не умел отказывать дамам, и шлейф из разбитых девичьих сердец становился всё длиннее и длиннее.
На преддипломную практику Михаила отправили в Ленинакан.
- Конец спокойному сну армянских мам! - злорадствовала одна из бывших пассий.
- Вай, зарэжет нашего Мишеля горячий армянский джигит! - деланно сокрушалась другая.
- Менее чем через год ожидается прирост армянского населения почти вдвое, - имитируя дикторские интонации, ёрничала третья.
- Девочки, а в Армении многожёнство разрешено? Тогда точно там останется! - за деланным сарказмом многочисленных поклонниц неумело скрывалась серьёзная озабоченность.
Но Мишка вернулся. Ко всеобщему удивлению, не один - с красавицей-армянкой. Лилит являла собой живое воплощение легенды о красоте восточных женщин: была высока, стройна, легка, изящна, грациозна. И очень застенчива.
- Знаешь, она такая... как оленёнок!- возбуждённо делилась с подругой Римма. - Совершенно не похожа на прежних Мишкиных оторв! И мама с папой её сразу как дочку приняли, и мы подружились. Смотри, какие серьги Лиля мне подарила! - и она гордо откинула с аккуратного ушка кудрявую прядь. - Они уже заявление подали, свадьба через месяц! Её-то родители против, конечно, хотели за своего отдать, но папа сказал, что они сами съездят, всё уладят.
Недоразумения с армянскими родственниками и правда были быстро улажены, сыграли весёлую свадьбу, и молодые зажили дружно и счастливо, сначала в семейном общежитии, а затем и в собственной квартире. Лилит, ко всему прочему, оказалась прекрасной хозяйкой и истинной леди - интеллигентной, образованной и утончённой.
Мишкин фан-клуб побушевал, не без того. Были возмущения несправедливостью устройства бытия, были рыдания и обещания убить всех участников драмы, включая себя, были злобные "конечно, не дала, вот и побежал в ЗАГС!" и пари: сколько продержится герой девичьих грёз в новом статусе, но страсти вскоре улеглись, жизнь потекла своим чередом.
Через год Лиля родила чудесного здорового мальчика и стала замечательной матерью, а по-другому она и не умела. Малыша после недолгих разногласий назвали Арсеном. Что это был за ребёнок! Красивый, спокойный, смышлёный, ласковый, улыбчивый и очень добрый - мечта родителей и бабушек-дедушек!
Жену Миша не просто любил - обожал. Его восхищало в ней всё: внешность, изящество, кулинарные таланты, мягкость, неизбывная женственность. Сам , впрочем, тоже оказался прекрасным мужем, нежным и внимательным, и трепетным, заботливым отцом. Арсюша рос и всех вокруг только радовал: был покладистым, воспитанным, хорошо учился, со сверстниками конфликтовал мало, со взрослыми и того меньше. Что тут скажешь? Таким, наверное, и должно быть счастье.
Только вот с любвеобильностью своей Мишка так ничего и не мог поделать - через пару-тройку лет семейной жизни взялся за старое. Правда, осторожничал, следы заметал тщательно, никаких импульсивных обещаний не давал, в вечной любви не клялся, и Лиля ни о чём не догадывалась. Или только делала вид?..
Однажды Аля встретила Лилит в музыкальной школе, где преподавала сама и учился необыкновенно одарённый Арсен. Бледную, с остановившимся взглядом, плотно сжатыми губами - никогда её такой не видела.
- Аль, где Таня, не знаешь? - не поздоровавшись, будто с трудом выговаривая слова, спросила женщина. Таня была их общей подругой и по совместительству Арсюшиным преподавателем фортепиано.
- Знаю, конечно, в учительской, пойдём! Да что с тобой, Лилечка?!
Она завела Лилю в пустой класс, принесла ей стакан воды и побежала за коллегой. Когда Аля с перепуганной насмерть Танечкой вошли, счастливейшая из женщин, каковой её все считали, уже дала волю слезам. Немного успокоившись, полезла в сумочку, достала из неё две фотографии и молча выложила перед изумлёнными подругами. На обеих была она, красивая, улыбающаяся, с мужем и сыном, но... без глаз. Вместо них была пустота, дыры. Девушкам стало не по себе, несколько минут они пребывали в каком-то ступоре. Первой опомнилась Таня:
- Жуть какая-то... Средневековье. Лиля, да кто же это сделал? Кому ты помешала?
- Вот именно, средневековье! - вскинулась Лилит. - Дикость, мерзость! Как он мог?!
- Он?!
-Он, он! Думаете, я не знала, не догадывалась обо всех Мишкиных похождениях? Просто пыталась относиться к этому с пониманием, как к своеобразному хобби: одному рыбалка, другому домино, а кому-то и плотские утехи... Он же у нас творческая натура, ему разнообразие нужно, свежесть чувств, состояние влюблённости, если хотите. Я всегда знала, что он меня любит и сына обожает, что ни на кого нас не променяет, семья для него - святое, а это всё так, шалости. Вековая мудрость кавказских женщин... Но сейчас! Получается, уже домой водит? И кого?! Как он мог связаться с такой тупой дрянью? Порчу она на меня навести решила! Фу, гадость! Такое ощущение, будто меня в грязи изваляли!
И зло, что было так несвойственно ей, выпалила:
- Стерва!
Мишка посыпал голову пеплом. Он каждый день приходил домой с цветами, скрёбся и плакал под закрытой дверью комнаты жены, клялся в вечной любви, убеждал, что жизни не мыслит без неё и Арсюши, и каялся, каялся, каялся... Каялся так искренне, что доброе Лилино сердце дрогнуло, она его простила. В семью вернулись мир и радость.
Бывшая однокурсница, несостоявшийся магистр чёрной магии, была окончательно вычеркнута из жизни и забыта, как и все её предшественницы.
Некоторое время спустя в Ленинакане умерла бабушка Лилит, завещая дом любимой внучке.
Свою, как он говорил, гран-тёщу Ануш Ованесовну Мишка иронично-восторженно именовал умом, честью и совестью армянской семьи. И был абсолютно прав: даже мужчины, вопреки устоявшимся традициям, не считали зазорным обратиться к ней за советом, её просили посодействовать в сватовстве, приводили на душеспасительные беседы великовозрастных оболтусов-отпрысков.
И именно она, старая Ануш, немало посодействовала примирению сторон, когда послушная внучка взбунтовалась и сбежала с заезжим практикантом. Уж она-то понимала, что привлекло её цветочек, её ненаглядную птичку в интеллигентном остроумном одессите! "Может быть, ты, Артур, скажешь, где девочке найти достойного жениха в этом городе?!" - сурово спросила она сына. И тот сдался: ни для кого не было секретом, что Ленинакан 70-х превратился в криминальную столицу Армении и просто кишел разномастной шпаной. Шпана собиралась везде, рассаживалась - по тогдашней дворовой моде - кругами на корточках, шикарно сплёвывала сквозь позолоченные фиксы, изъяснялась исключительно на местной фене и провожала дерзкими взглядами проходящих мимо девушек.
В своё время Ануш получила великолепное образование, знала три европейских языка, свободно изъяснялась по-турецки, в совершенстве владела русским. При этом ни дня в своей жизни не проработала , полностью посвятив себя дому и воспитанию детей ( местный менталитет тех времён иного и не допускал). Можно представить, что это было за воспитание! Поговорив с ней однажды, было невозможно не влюбиться в неё саму и во всё, о чём она рассказывала, начиная с древнего царства Урарту. Ануш безмерно гордилась трёхтысячелетней историей своего города, помнила его ещё как Александрополь и была лично знакома со многими своими легендарными земляками, а ещё утверждала, что их род берёт начало от одной из ветвей Багратидов. Бабушкин дом всегда, сколько помнила себя Лиля, был полон гостей - ярких, интересных, творческих людей, и хозяйка любила вспоминать о том, что именно здесь Хачатур Аветисян задумал свой балет "Анаид", а Аветик Исаакян написал несколько прелестных лирических стихов...
И вот теперь эта замечательная недвижимость оставалась Лилит. Собственно говоря, оформляя завещание, Ануш больше думала о единственном правнуке: "Вот подрастёт Арсен-джан, захочет быть поближе к своим корням, вернётся на родину, а тут дом готовый его всегда дожидается!" Для внучки же бабушкино слово всегда было законом, потому, взяв Арсюшу, в положенное время она поехала вступать в права наследства.
По дороге она рассказывала сыну о своём детстве, проведённом в этом маленьком раю, о том, какой прекрасный сад - целые джунгли! - разбит вокруг дома, о том, как горько плакала, когда родители наконец-то переехали в свою собственную квартиру в новом железобетонном районе, как сбегала к бабушке Ануш в старый, но такой родной и любимый туфовый* дом...
Это был декабрь 1988 года...
Миша пил чай у родителей, когда по телевизору объявили о трагедии. "В эпицентре землетрясения - городе Спитаке - сила подземных толчков достигла 10 баллов (по 12-балльной шкале). В Ленинакане - 9 баллов, Кировакане - 8 баллов..." - монотонно-загробным голосом вещал диктор. Задрожали руки, затряслись колени, онемели губы... Услышав сдержанное "Есть человеческие жертвы", он побелел, сполз со стула и лишь едва выдавил спазмированно:"Лиля... Лилечка моя..." А Римма уже бежала к телефону, уже набирала непослушными пальцами номер, безрезультатно пытаясь дозвониться до Армении...
Погибли все: Лилит, её родители, Арсен. Чудесный талантливый мальчик, не успевший порадоваться жизни, полюбить, сыграть свой главный фортепианный концерт...
А бабушкин дом устоял...
Через полгода, уже сидя на чемоданах, Аля заехала попрощаться. На Мишку было больно смотреть: почернел, зарос, осунулся, стал чужим, незнакомым, будто окоченело всё внутри - вот, жизнь ушла, а он должен зачем-то засыпать, просыпаться, двигаться, есть, ходить на работу... Подошла к пианино, рукой смахнула пыль с крышки, откинула её, пробежалась пальцами по клавишам. Миша вздрогнул и сдавленно произнёс:
- Аль, ты... ты забери инструмент, пожалуйста. Играть некому, а я смотреть на него не могу - всё Арсюшу вижу. Тебе ведь "Беккер" свой продать пришлось, Римма говорила. Деньги мне не нужны, ты так забирай, на память.
Просто "на память" Аля не смогла - заплатила. И через несколько дней пианино вместе с мебелью и книгами было погружено в контейнер...
- Вот такая история. Уже давно нет Лилит, нет Арсена, нет и нашего Мишки, а инструмент здесь, со мной. Иногда я на нём играю, и тогда, мне кажется, Арсюша всё слышит и радуется, что его пианино у человека, который любит музыку так же, как любил её он.
* Туф - горная порода вулканического происхождения. Легка в обработке, используется в строительстве. После Спитакского землетрясения сохранились именно сооружения из туфа.
Свидетельство о публикации №216112101282