Плохие девчонки. Глава вторая. Подруга

 Яна наспех застелила разложенный диван, включила радио, легла, погасив свечу.  Было душно, но окно не открыть – комары. Сбросила простыню, которой укрывалась - стало легче, свежее.
По радио передавали попсу. Яна впервые вслушалась в слова. «То ли это ветерок мои губы колышет…» - пела знакомая группа. «Ничего себе, ветерок! Такой мне не помешал бы сейчас», - думалось сквозь дремоту. Появились помехи, музыка исчезла;  слабое дуновение прохлады пробежалось по телу. Тянуться к приемнику подстроить волну не было сил. Яна уснула.
Во сне услышала чьи-то осторожные шаги, которые то появлялись, то затихали. Это не тревожило, будто помнила она, что спит, и сон легко прервать резким движением. Просыпаться не хотелось. Какое-то время  снова слышалась музыка, но волна сорвалась на сплошной шум, как только вновь послышался скрип половиц. Вдруг что-то мягкое и тяжёлое навалилось на неё, кто-то невидимый зажал рот рукой, другая рука его скользнула вниз по телу, по животу к лобку…
«Ну, хватит! Приснится же всякая дрянь…» Яна пыталась сбросить неизвестного, резко встать, оттолкнуть, ударить ногой, коленом, но не смогла проснуться, и всё же не испугалась. «Это сон, всего лишь сон, я сейчас проснусь. Этого не может быть…»
Яна проснулась. Тут же исчезли помехи; радио заиграло знакомую весёленькую мелодию.
Что снилось Яна, как не пыталась, так и не вспомнила.
В окно светила полная луна. Пение птиц давно сменилось оглушительным  стрекотом сверчков. Было два часа ночи.
Яна завернулась в простыню и вышла на крыльцо. Когда ещё придётся побыть ночью одной, голой, свободной  от  чужих взглядов. Лунный свет покрывал деревья и кустарники; ночной мир заросшего дачного двора предстал другим, менее реальным. Ей показалось, что она внутри какой-то старой чёрно-белой иллюстрации.
Яна услышала голоса у калитки. Из-за зарослей кустов говорящих не было видно. Оба голоса были знакомы, она подошла, чтобы послушать. Говорили двое:  молодой голос принадлежал Паше, голос пожилого мужчины тоже был знаком - до боли знаком. В просвет куста рядом с Пашей Яна увидела худого старичка по фигуре и голосу похожего на школьного учителя физики Юлия Ивановича. Неужели он?
Старик что-то показывал Паше, откинув тряпку на корзине. Грибы, что ли? Но какие грибы ночью?..
Паша стоял с двумя удочками и связкой рыб на прутике. Рыбки блестели в лунном свете, будто бы сами излучали свет. Глядя в корзину, Паша удивлённо покачал головой. Были слышны обрывки разговора.
«Что, поймал сегодня?.. Судачка нет? Я бы купил».
Голос старика слышался разборчиво; Паша говорил слишком тихо, слышно его не было.
«Луна, видишь, какая? Приходи завтра: кое-что интересное покажу. Сегодня мне  некогда, да и устал». Старик положил Паше руку на плечо. Они разошлись, поговорив ещё минуты две.
Яна вернулась в дом, кутаясь в простыню и зевая. Как теперь уснуть?
Интересно, что старик  показывал Паше в корзинке? Спросить неудобно: поймёт что подглядывала.

Утро было ослепительным от солнца, оглушительным от птичьего гвалта. Яркое небо проглядывало в окно сквозь ветви старой ирги. Яна вскочила с постели, будто надо было куда-то бежать, торопиться на работу или ещё куда-то, будто бы чуть не проспала она что-то важное, а это важное – вот счастье-то! - оказалось обычным летним утром. В заросшем и закрытом со всех сторон дворе Яна, стоя нагишом,   медленно вылила на себя ведро прохладной колодезной воды – как учила подруга; а потом, закрыв глаза, слегка подрагивая от прохлады, обсыхала на солнце, то раскидывая и вращая руками, то застывая и прислушиваясь к шорохам. Что-то подсказывало ей, что Паша не войдёт во двор без стука, ну а если войдёт… тем хуже для него. Однако когда зашуршало в траве, она вздрогнула, инстинктивно прикрываясь руками, подошла к зарослям. Увидела серого кота, сердито разглядывающего её из-под лопуха. Улыбнулась коту, его важной сердитости; «кис-кис» не внушило зверю ни капли доверия, он неторопливо исчез в глубине травы.
Бодрость и ощущения счастья не покидали Яну всё  утро. Проснулась редкая в последнее время жажда деятельности: она обошла участок по периметру и обнаружила: во многих местах забор-штакетник просто завалился, особенно с задней части двора, а от соседей её отделяли только густые кусты, переплетенные хмелем, деревья или высокий бурьян.
После обеда появился Паша; Яна сама позвала его править забор. Он предложил для начала выкосить траву вдоль забора, чтобы удобнее было работать со штакетником. Паша вернулся с бензиновым триммером, который долго не заводился; мальчишка  нервничал, видя, как Яна за ним наблюдает. Но как только Яна отвернулась и ушла, косилка заработала.
Паша выкосил траву вдоль заборов, а заодно и прокосил тропинки к туалету, бане, сараю. Яна попросила, чтобы он научил её обращаться с косилкой, а сам начинал ремонт штакетника. Лужайку под раскидистой рябиной она выкосила уже сама,  рассчитывая поставить там надувной бассейн и шезлонги.

Ближе к вечеру она услышала давно ожидаемый сигнал машины у ворот. Это была Инна.
- Ну, наконец-то! Опаздываете, Инна Владимировна, придётся пить штрафную.
- Наливай! – весело отвечала подруга, обнимаясь.
Пока они таскали сумки из машины в дом, появился Паша и сообщил, что закончил с забором.
- Я потом с тобой рассчитаюсь,- сказала Яна, на что Паша замотал головой, замахал руками – то ли в знак согласия, то ли наоборот, отрицая материальные расчёты. И убежал, испугавшись новой симпатичной девушки.
- Что за мальчик? – спросила Инна.
- Да так, соседский. Помочь пригласила. Кстати, о мальчиках, где твой Лёша?
- В Караганде! …Нет, не шучу, правда, в Караганде. Расстались…
- Как?..
- Просто. По-тихому, без истерик. Потом расскажу, позже. Давай, корми меня, с утра ничего не ела.
За ужином выяснилось, что Инна взяла отпуск. Хотела ехать с сыном Ваней к морю, но мать уговорила её привезти внука к ней в деревню, хотя бы на недельку. Одна Инна к морю не поехала.
- Ваньке так понравилось гусей пасти, что он не прочь остаться там ещё. Так что я у тебя могу недельку пожить, если ты не против.
- Ой, да хоть всё лето живи. Вдвоём веселее. Тут есть чем заняться.
- Купаться – загорать?
- Ну, это само собой: лес, ягоды, грибы. Дачи заброшенные обследовать. Интересно бы на старом кладбище побывать – одной страшно…
- Господи, на кладбище-то что тебе надо? Что ещё за кладбище?
- Соседка, -  вон её домик видно из-за рябины, - говорит: жуткое оно. Даже днём его стараются обходить. Давай проверим?
- Понятно. Значит, ты не бросила свою мистику-дуристику.
Яна подлила подруге вина в пластиковый стаканчик.
- Зачем бросать? Специально не ищу приключений, не пишу об этом, но если попадётся что-нибудь, какой-нибудь материальчик – почему нет? Хотя бы для того, чтобы развенчивать всякие мифы и страхи. Я вот и Лёшу твоего ждала, думала  вместе приедете. Втроём вообще не страшно было бы сходить, даже ночью – всё-таки мужик…
- Сходим и без него, хоть днём хоть ночью. Ты же знаешь – я мало чего боюсь. Вот кладбищ уж точно не боюсь. Сейчас допьём вторую бутылочку, поспим немного и пойдём…
Яна засмеялась.
- Ну а всё-таки что у вас Лёшей? Где он?
- Лёша…  Лёшка дал мне время подумать и уехал в Караганду – у него мама там. Он  замуж меня позвал…
- Да?.. А ты?
- Сказала нет.
- Ух! Прямо так сразу окончательное «нет»?
- Окончательное нет.
- И чем обосновала?
- Обосновывать не пришлось. Он сам всё обосновал после моего ответа. Рассказал мне про меня, про себя, про наши с ним отношения. Представляешь?..
- Не представляю. Я думала из него больше трёх слов не вытянуть.
- Говорить-то он умеет, если разговорится. Так вот: он считает себя удобным мужем для меня, и уверен, что лучше его, учитывая мой характер, мне не найти: и с Ваней он ладит, и зарплата, и квартира. Ну, всё-всё…
- А ты?..
- А что я? Согласилась, что жених он завидный... И сказала, что не люблю его. Не мой он…
Подруги замолчали. Яна не знала, что сказать. Своего опыта было маловато.
- Думаешь, лучше встретить?
- Ты, как моя маман, - засмеялась Инна. – Не знаю…

- Ну а ты как? Как твой спелеолог? Серёга, кажется? – спросила Инна.
- Спелеолог отвалил, слава богу, ещё полгода назад. Я его в чём-то понимаю - он слишком красив для меня. А в пещеры  меня заманивал для комплекта… У них там своя компашка спелеологов, трое мальчиков, две девочки - все без комплексов; похоже, все живу одной «шведской» семьёй. Нет, не моё это…
- Представляю. …Нет, не представляю. Тебя в такой компании не представляю.
- А себя?..
Инна засмеялась. – И себя, пожалуй,  не представляю. Только во сне, в кошмарном сне…
Яна вздрогнула. На мгновение она вспомнила свой сон.

- Ну а как твой братишка? Стихи пишет? – спросила Инна.
- Мишка? Нет. Писал одно время каждый день, а сейчас – не знаю. Вряд ли. Валяется с книжками целый день… 
- Творческий застой?
- Может быть. И в этом возможно я виновата. Раньше он мне частенько свои вирши зачитывал, советовался. Я поправляла. А тут он замахнулся на целую сказку в стихах в духе сказки о царе Салтане. Представляешь?
- И?..
- Там у него моряк попадает на почти необитаемый остров, полный всяких опасностей – хищные звери, пираты, дикари. Все кто попал с ним на остров, проклинают судьбу и вскоре гибнут. А он один благодарит судьбу, за то, что остался жив после страшного шторма, и за это ему является невидимая для всех принцесса – хозяйка острова. Принцесса становится видимой только для него: она и спасает его от зверей, отводит от дикарей-людоедов, от пиратов и от прочих всяких опасностей…
- Интересно.
- Да, но сами по себе стихи очень слабые. И рифма, и метафора сомнительная…
- Ну что ты хочешь – двенадцать лет ему?
- Тринадцать. Неважно. Несуразицы много. Вот он как, например, описывает принцессу:
                 Её глаза как изумруды,
                 А зубы как слонова кость…
Инна засмеялась.
- Представляешь?.. Я ему говорю: «Что это за зубы? Ты что имеешь в виду: форму или цвет?» В общем-то, я очень резко высказалась – не в духе была. Тринадцатилетний мальчик должен знать, что слоновая кость  не может быть эталоном для цвета зубов молодой прекрасной девушки. В доказательство я принесла ему из кладовки банку старой масляной краски: «Вот, смотри, вот он какой цвет. Здесь написано – цвет: слоновая кость»!
- Убедила?
- Вроде бы. Он даже исправил, написав что-то типа «а зубы словно жемчуга». Но замкнулся, бросил писать. Потерял интерес.
- Думаешь из-за твоей резкости? Совсем необязательно.
- Но возможно. Там очень много всяких ляпов. И я очень резко высказалась. Очень, очень. А жаль.
- Не знаю, чтобы я бы сделала на твоём месте. Меня тоже, знаешь, заносит иногда.
Может быть, надо было предложить ему писать в прозе?
- Может быть. Мне это в голову не пришло. …Правда, пусть в прозе попробует?
Инна замолчала. Она становилась вялой, язык её заплетался от вина и усталости. Разговор начал угасать.
- Ой, Ян, можно я немного подремлю. Может, усну - сегодня очень рано встала. А потом мы с тобой сходим на реку, или на кладбище, если хочешь.
- Конечно, ложись. Вон диван разложен, а хочешь на кровати спи у окна.
Кто-то глухо застучал по калитке чем-то деревянным и Яна пошла открывать. Инна, раздеваясь на ходу, кинулась к дивану.