Американский зять

Джон, житель штата Айова, впервые приехал на родину своей жены Людмилы. В США он имел своё прибыльное дело, двухэтажный роскошный коттедж почти как у «новых русских», три автомобиля японского производства. Многое в России его удивляло. Всё же родительский дом в поволжском городке ему понравился. Из него открывался вид на великую русскую реку. В доме уютно. Родственники встретили его радушно. В честь приезда закатили праздничный обед, плавно перетёкший в ужин.

После принятия на грудь и обилия съеденного компания начала петь. Джон смотрел с умилением на русских родственников, даже пытался подпевать, хотя не понимал, о чём так душевно поют эти замечательные люди. Голова его приятно шумела.

Джона обнимал седовласый тесть. Плечистый, синеглазый, как и зять, он толковал ему:
- Ты же наш! Ты же Иван!

- Jes, jes, - кивал головой американец, стараясь выговорить слова песни: «Па-лын тва-и сла-ва, па-лын лубоф тва-йаа…»

- Ваня, выпьем за дружбу между народами! – тянулся к нему с рюмкой скуластый кареглазый двоюродный брат Людмилы.

Американец растроганно думал: «Какие чудесные добродушные люди!» Слёзы умиления навёртывались на его глаза.

Исполнив немало песен о несчастной любви и горькой судьбине, собравшиеся ещё раз выпили и грянули военные песни. Джон уже не подпевал, но с любопытством слушал преобразившихся хористов. Бодрость, напор, гордость, временами горечь и негодование звучали в этих песнях.

Заморский гость попросил жену перевести хотя бы одну из них. Людмила перевела «Трёх танкистов». После слов «И добили, песня в том порукой, всех врагов в атаке огневой…» улыбка у гостя почему-то начала сползать с лица, хоть он и поддакнул: «Самураи, йес…» Попытался опять улыбнуться.

Однако следующая песня - «Священная война» заставила его поёжиться. Особенно усердствовал двоюродный брат, дирижировавший кулаком:
«Пусть ярость благородная, вскипает, как волна…»
Джона будто волной накрыло суровостью и яростью, о которых самозабвенно пели родственники, в том числе его нежная, заботливая Людмила. Он озирался затравленно, чувствовал себя одиноким.

А компания перешла к песням Гражданской войны. Исполняли их залихватски. Тут Людмила опомнилась:
- Вот мы распелись, а Джон не понимает. Погодите, я ему переведу.

Родственники согласились. Пока американец слушал перевод, они принялись за продолжение банкета.

После слов «И от тайги до британских морей Красная армия всех сильней!» в глазах мужа Людмилы появилась тоска. Тут дошёл черёд до перевода песни о Щорсе:
«Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой земле…»

Джон не выдержал и начал кричать, обращаясь ко всем собравшимся, горячо в чём-то их убеждая.

Родственники заговорили в недоумении:
- Талдычит – ничё не понять.
- Чё он емачит?

Людмила стала переводить. Оказывается, американец восклицал, что он против войн, за дружбу с Россией. Убеждал, что он за справедливость.
Людмила перевела и последние возгласы мужа:
- Я не милитарист! Я не такой! Я хороший!

Залп хохота остановил поток речи Джона и перевод. Тесть одной рукой обнимал его, другой наливал ему водки. Тёща, яркая брюнетка (дочь походила на неё) поджала губы и с досадой воскликнула:
- Ну, вы нашли что петь!

Хохот усилился. Двоюродный брат опять тянулся чокнуться рюмками и кричал зарубежному родственнику:
- Всё путём, братан!

Джон пытался отказаться от очередного возлияния, однако тесть прогудел:
- Ну, это не по-нашему, Иван! Давай, пей!
Американец вздохнул и выпил.