Этажи времени. Глава 17

Начало http://www.proza.ru/2015/11/10/848
Станислав Васильевич проснулся рано, он лежал на левом боку, прижавшись к Кате, его правая рука расположилась на Катином животе. Было так приятно, что Ставский боялся даже дышать, чтобы нечаянно не разбудить спящую рядом женщину. Так они пролежали еще около часа.
Катя проснулась, повернулась на спину, одновременно потягиваясь всем телом, занемевшим после сна.

– Привет. Как спал?

– Замечательно, если не считать, что опять видел сон.

– Хороший?

– Я бы так не сказал. Этот сон вижу во второй раз, про катастрофу самолета. В первый раз – перед тем, как попасть в твою реанимацию. Смотрел на трагедию глазами девочки-подростка.

– Боюсь тебя спросить, но как звали девочку?

– Правильно, что боишься, потому что звали ее Лена Ставская.

– Господи! – вырвалось у Кати. – Но я ничего не делала, получается, что ты сам начинаешь воспринимать внешние образы.

– Да, но есть еще одно немаловажное обстоятельство. Дело в том, что Елена Ставская – моя бабушка. Она действительно когда-то жила в районе Центрального аэропорта, знаю это по рассказам моего отца. А ее родители – Николай и Зоя Ставские из Казани. Помнишь эту историю, которую ты спроектировала на меня у себя в клинике?

– Конечно, помню. Еще помню про то, как Николай ездил в психиатрическую лечебницу к брату... Как его звали?

– Сергей.

– Да, точно, Сергей Генрихович. Выходит, все твои образы – ветки генеалогического древа.

– Выходит, жаль только, что я свою бабушку почти не помню. У нее было трое сыновей, первые двое носили фамилию по моему деду – Татарцевы, а младшему дали фамилию по матери, то есть Ставский. Поэтому два моих дяди имеют другую фамилию.

Отец как-то рассказывал мне историю про то, как моя бабушка вместе с ним ездила к своим старым знакомым в район метро «Сокол». Теперь пасьянс сошелся: они ездили тогда к родителям Коли Жука. Отец считал, что бабушка поехала туда совершенно напрасно, разворошили прошлое, которое лучше не ворошить без крайней необходимости. Выйдя из метро на нечетную сторону Ленинградского проспекта, они углубились во дворы, нашли облупившийся четырехэтажный дом, зашли в подъезд, поднялись на нужный этаж, бабушка нажала на кнопку звонка.

Дверь открыла старушка, даже не спросив, кто там, посмотрела на бабушку и произнесла только одно слово: «Лена!»

Бабушка с отцом прошли в квартиру, там ничего не поменялось с сорок первого года, даже старый черный фотоувеличитель стоял на письменном столе в Колиной комнате. Родители оставили все в неприкосновенности после того, как их сын погиб в октябре сорок первого года под Москвой; они даже не знали где его могила, последнее письмо пришло откуда-то из-под Волоколамска.

Сидели за древним столом, покрытым круглой скатертью, пили чай с печеньем и вареньем, бабушка временами плакала, а старики ее успокаивали, хотя, наверное, должно было быть наоборот. Отец говорил, что чувствовал себя в гостях очень неудобно, ему все время казалось, что Колины родители смотрят на него, как на своего неродившегося внука. Он понимал, что его мать, видимо, очень любила этого не известного ему Колю, если через столько лет нашла в себе силы вернуться на несколько минут в его дом.

– Да, грустная история. Я вот все время думаю, как нам с тобой выбраться из власти этих образов, пока это плохо не кончилось. У меня появилось нехорошее чувство, что мы вторглись в чужой мир, в который лучше не проникать.

– Но ты же сама работаешь с этими информационными образами, подкармливая их своим интересом к ним.

– Вот-вот, а ты потом воспроизводишь их в своих снах.

– Знаешь, а позже сегодня ночью я видел очень добрый сон про тебя – что ты беременна и у нас должна родиться дочка. А затем видел ее уже родившейся: такая маленькая, лежит голенькая в кроватке и болтает ручками и ножками.

– Понятно, нереализованные отцовские чувства не дают покоя. Ладно, давай вставать. Я пойду к себе, приму душ и постараюсь приобрести нормальный вид, а то просто какая-то тетка с рынка.

– А почему с рынка?

– Не знаю, слово само вырвалось.

Первое, что увидела Катя, войдя в палату, был стоящий на столике у стены её аквариум. Включенная лампа освещала и подогревала воду, компрессор тихонько нагнетал воздух, поднимающийся со дна в виде пузырьков, слегка задевая плавники плавающих рыбок. Значит, ночью кто-то припер ее аквариум из Медведок; наверное, и другие вещи найдутся где-нибудь по соседству. Она заглянула в шкаф – на плечиках была аккуратно развешана ее одежда, внизу стояло несколько пар летней обуви и ободранные домашние тапочки, которым давно место было на помойке, но никак не доходили руки. А теперь они красовались на почетном месте среди приличной обуви.

Зазвонил телефон, Катя взяла трубку и сразу произнесла:

– Доброе утро, Михаил Алексеевич.

– Доброе утро. А почему ты решила, что это именно я звоню?

– А кто еще мог догадаться перетащить ночью мое барахло, включая аквариум, в больничную палату?

– Правильно, больше никто. Ладно, в восемь принесут завтрак, в половине девятого поднимайтесь вместе со Ставским ко мне в мой здешний кабинет на седьмом этаже, от лифта налево, третья дверь по правой стене.

Завтрак принесли ровно в восемь. Еда оказалась очень вкусной, а кофе был натуральным, только что заваренным. Катя про себя отметила, что вряд ли больным полагается такая пища, а тем более такой кофе, но ничего спрашивать не стала, решив, что это все проистекает от заботливости Михаила Алексеевича. На секунду ей стало стыдно, что он мог видеть их сегодня ночью вместе со Стасом, но в следующую секунду она решила, что стыдиться, собственно, нечего, шеф видел и не такое, а если еще и охрана видела, то на них вообще наплевать – они по долгу службы любуются этим постоянно.

В двадцать пять минут девятого Катя постучала в соседнюю дверь, а ровно в восемь тридцать вместе со Ставским они вошли в кабинет Михаила Алексеевича.

– Доброе утро, заходите, присаживайтесь. Здесь, конечно, не так удобно, как в институте, мебель современная, долго на такой не посидишь. А у нас с вами тем для обсуждения хоть отбавляй.

Начнем, пожалуй, с того, что нам делать со Станиславом Васильевичем. Пока у вас имеется незакрытый бюллетень, и учебный год подходит к концу. Я бы предложил вам взять отпуск с июня месяца, отпуск преподавателя составляет два месяца, так что июнь и июль мы перекрываем. А что будет в августе, поживем – увидим. В крайнем случае, возьмете отпуск за свой счет, никому в университете в августе вы нужны не будете, так что и возражений со стороны руководства быть не должно.

Теперь вопрос следующий: где вам и Екатерине Андреевне пребывать хотя бы эти два первых месяца? Я так понимаю, что вы предпочтете провести их вместе.

При этих словах Ставский почувствовал, что краснеет, как десятиклассник, пойманный за курением на чердаке школы.
А Михаил Алексеевич продолжал:

– Конечно, мы уже обратились за помощью в силовые структуры, они обещают сделать все от них зависящее, чтобы с вами ничего не произошло. Но при этом они намекают, что неплохо бы было привлечь их специалистов к опытам с информационными образами. Я уже неоднократно работал с подобными организациями и могу сказать, что всегда такая работа заканчивалась одинаково. На каком-то этапе исследования объявлялись совершенно секретными и со всеми материалами, наработками и людьми передавались в институты, куда более закрытые, чем тот, в котором мы с вами работаем. Разумеется, результаты, если они и были, становились абсолютно недоступными.

На данном этапе, честно говоря, мне бы не хотелось превращать нашу деятельность в секретную, можно вполне обойтись грифом «для служебного пользования». Тем более что ничего конкретного у нас с вами и нет. То, что Софья Марковна гипнотизировала Катю, к делу не пришьешь, ваши сны, Станислав Васильевич, извините, тем более. Единственный эксперимент с сексуальной испанкой при желании всегда можно считать шизофренией на фоне транссексуальных наклонностей испытуемого.

В общем, так: недельку побудете в госпитале, а там решим, что делать дальше. Тем более, Екатерина Андреевна сможет немного поработать по специальности в реанимации, у нас тут лежат ее знакомые поляки, которых мы перевезли из Склифа. Катя непонимающе посмотрела на директора.

– Как, то есть, лежат в реанимации? Я же их вчера видела, там никаких вариантов не было!

– Вот видишь, Катя, и ты можешь ошибаться. Они все еще живы, хотя состояние тяжелое.

– Ничего не понимаю, я не могла так ошибиться...

– Чего только не бывает на свете, особенно в медицине, – улыбнулся Михаил Алексеевич.

– Я могу на них посмотреть?

– Разумеется, только немного позже. Мне что-то подсказывает, что у нас скоро появятся гости из польского посольства, которые тоже захотят посмотреть на раненых. Хотя вряд ли мы сможем пропустить их в реанимацию, но поговорить с ними придется. А теперь мне необходимо решить несколько совершенно неотложных вопросов. Поэтому сделаем так – я сейчас отъеду часа на два-три, а потом вместе пойдем осмотрим больных. Не переживай, раз они еще живы, то за два часа с ними ничего не случится.

Катя совершенно не понимала, откуда у шефа такая уверенность, но возражать не стала. Два часа Катя со Стасом посвятили знакомству со зданием госпиталя и прогулке по прилегающей территории. Возвращаясь с прогулки, Катя обратила внимание на санитаров, разгружающих машину с какими-то коробками.
Один из санитаров был значительно старше остальных и показался ей похожим на какого-то знакомого, но она никак не могла вспомнить, на кого именно, тем более что мешала надетая поверх белой шапочки бейсболка с большим козырьком.

Пока Катя вспоминала, где она могла видеть седоватого санитара, на другом конце города в морге одной из ведомственных больниц происходили странные для этого заведения события.

В морг приехал какой-то начальник и привез с собой двух судмедэкспертов. Собственно, сам факт появления экспертов был бы делом совершенно обычным, если бы ими не командовал весьма немолодой господин, по одному виду которого было ясно, что не царское это дело разбираться с покойниками.

– Так вот, – произнес один из экспертов, – как я уже вам докладывал, Михаил Алексеевич, мы произвели вскрытие, свидетельства о смерти готовы.

– Хорошо, спасибо. Теперь еще одна просьба – дактилоскопируйте, пожалуйста, покойных, причем сделайте по два комплекта карточек со всех десяти пальцев от каждого. Затем поместите тела в холодильные камеры. Кто знает, может быть, найдутся родственники. В любом случае, мы похороним их по всем правилам, но... через некоторое время, – при этих словах Михаил Алексеевич трижды перекрестился, чем вызвал немалое удивление экспертов.
Переход к Главе 18. http://www.proza.ru/2015/12/03/2194