Бусинки мои. Трезвый понедельник

                    Мой очередной приезд в Майкоп был связан с открытием  филиала Ростовского научно-производственного объединения «Севкавпроектмебель» для выполнения конструкторских работ при  Майкопской мебельной фирме «Дружба».
                    Отца, служившего в русской труппе Майкопского драматического театра вместе с женой Антониной, я предупредил о приезде по телефону.
                    Как только я появился на пороге квартиры, Антонина сообщила мне, что в город приехал поэт Николай Доризо, друживший с отцом и они сейчас в театре, где Николай проводит творческий вечер. Мы поехали в театр, а вечером всей компанией отужинали до закрытия  ресторана.  Утром следующего дня отец предложил мне с Доризо погулять по городу, посетить парк. Антонина была занята в утреннем спектакле и не могла составить им компанию. А у меня была назначена встреча с руководством фирмы.
                   Уходя на работу, я услышал, как Антонина попросила отца купить селёдки, чтобы приготовить её под «шубой».
                                  
                   Как же я удивился, вернувшись вечером домой, когда узнал, что отец с Николаем до сих пор не возвращались! Ужинать мы сели без них и селёдки вдвоём с Антониной. Я поинтересовался, как и где отец познакомился с Доризо.
                   - Не знаю, с Николаем мы встречались несколько раз на гастролях в Армавире и Краснодаре, но папенька твой к тому времени с ним был уже дружен. А вот с  Шишковым, тоже Николаем из театра Ромэн Толя познакомился при мне, в Краснодаре. В ресторане после спектакля, куда мы зашли поужинать, за соседним столом гуляли цыгане, а у Толи страсть: милиция и цыгане. Послал им бутылку коньяка и пошёл знакомиться. Всё пытался спеть романс «Гори, гори, моя звезда» но ты же, Вадик,  знаешь, какой Толя вокалист. Ему с детства не медведь, а слон  на ухо наступил, а Шишков безуспешно пытался его поправить. Потом ему надоело, и он решил сам спеть. Толя его останавливал:
                  - Ты же тоже петь не умеешь, всю мелодию переврал. –давай лучше спляшем, - предлагал ему Толя, а Шишков ему ответил, что вот как раз плясать он не может из-за ранения на фронте. Они оба, оказалось, воевали, только Толя на Сталинградском фронте, а Шишков на втором Украинском. А когда Шишков запел, все в ресторане стихли: пел он старинную цыганскую песню. Пел потрясающе! Мы тогда не знали, что он работал в театре Ромэн и поёт в ансамбле. Цыган да цыган – думали мы, - а он, оказалось, большой артист! Так и подружились.
                              
                 До утра друзья не появились. Завершив дела и не дождавшись отца, я решил посмотреть город. Зашёл на рынок,  в магазины. Стояла прекрасная солнечная погода. Вернулся часов в пять – отец с Доризо не приходили. Наконец, часов в девять вечера раздался звонок в дверь. Антонина открыла: на пороге стояли улыбающиеся друзья подшофе и протягивали ей большую коробку с  тортом.
                                 
                - Тонюронька, - пропел отец, - селёдочку не завезли, а мы тебе торт купили… 
                - Не успел я и глазом моргнуть, как Антонина выхватила из рук отца торт и, явно промахнувшись, влепила его в лицо Николая.
                Охнув, стала торопливо извиняться перед ним:
                - Коля, как нехорошо получилось! Я же хотела муженьку по морде съездить, а тут ты некстати…

                - Мы сидели за столом, а пострадавший гардероб друзей Антонина отнесла в ванную, сказав, что придётся сдавать в чистку.

                Утром Антонина хлопотала на кухне, а я собирался к отъезду.
                - Толя, ну, сколько можно! - услышал я, - хоть ты, Николай, скажи ему, пусть прекратит этот надоевший спектакль. Когда уж ты уймёшься, не переводи продукт!
                Зайдя на кухню, я увидел, как отец, приговаривая «пьянству – бой» выливал в раковину чекушку водки.
                - Что тут происходит? – спросил я.
                - Ничего особенного, - улыбнулась Антонина, - твой папенька по понедельникам пить бросает. Специально для этого случая чекушку покупает – бутылку-то выливать жалко!