Лесное. Письма. Часть 6

                    Всё рано или поздно кончается. Завершился воронежский период моей жизни. Прощай Лесное! По распределению института я уезжал в Ростов-на-Дону. Начиналась взрослая жизнь. Позади детские и юношеские восторги, огорчения. Учёба в институте, занятие спортом, художественной самодеятельностью, параллельно с ней  работа в музыкальных коллективах кларнетистом – саксофонистом, первая любовь...  И всегда за спиной я чувствовал поддержку родных людей - дедушки и бабушки.
                    В последние полтора года перед моим отъездом дедушка серьёзно заболел. Ему сделали  операцию на предстательной железе, которая сама по себе жизни не угрожает, однако он чувствовал себя всё хуже и хуже. Прогрессировал склероз. Его часто посещали галлюцинации. Он видел в окне кабинета незнакомые лица, корчившие ему рожи.  Звал на помощь. Бабушка участливо уговаривала его лечь в кровать, убеждала, что всё это ему только кажется:
                    - Оскарчик! - суетилась она, - посмотри, вот я стою у окна и там никого нет! Тебе померещилось!
                    Дед злился, ругался, бабушка плакала. Неожиданно для самого себя я интуитивно нашёл правильный выход. Попросил бабушку уйти и спросил деда, где теперь эти рожи?
                    - Ты тоже не видишь? – раздражённо выкрикнул дед, - да вот же они в правом окне!
                    - Вижу, - отвечал я, - но, по-моему, они совершенно безобидные… Они тебя беспокоят?
                    - А как же! Они мешают мне сосредоточиться. Я должен написать рецензию соискателю.
                    - Ну, что ж, пойду на улицу и прогоню их!
                    - Ты?
                    - Я!
                    - Ты сможешь прогнать эти хамские рожи?
                    - А почему нет?
                    - И не боишься?
                    - Чего их бояться? В конце концов, не уберутся – прогоню твоей палкой!
                    - Вот это правильно…  Палкой!
                    Я иду на улицу, подхожу к окну, стучу в него, потом поднимаю невообразимый шум, ударяю палкой по отливу. Возвращаюсь.
                    - Всё, дедушка, я прогнал их
                    Дед смотрит на меня с восторгом:
                    - Наконец, в доме хоть один нормальный человек, а то делают из меня сумасшедшего!

                    Однажды утром я застал его сидящим на кровати. Обращаясь к книжным стеллажам, он говорил с раздражением:
                    - Вы с ума сошли! А ну-ка брысь отсюда! Проваливайте!
                    - Кого гоняешь, дед? – бодро спросил я.
                    - Как кого? Ты что не видишь? Да это форменное безобразие–с (он любил заканчивать фразу на старорежимное «с»). Идёт международный съезд лесоводов и вот, пожалуйста! Извольте любоваться! Этого ещё не хватало-с! Я им на трёх языках объясняю, а они не с места! А вон тот справа японец - он немецкого и французского не понимает, глаза вытаращил!
                    - Да объясни мне на русском, что тут происходит?
                    - Что происходит? – повторил он, - а ты не видишь? Идёт международный съезд  лесоводов, а им не дали гостиницу! Они, черти, разлеглись у меня на полках, и уходить не желают! А зачем они тут? При всём моём уважении… Что это за хамство? Без спросу...
                    - Действительно, - вторю  ему, - хамство натуральное! Что ж давай их гнать к чёртовой матери. Пусть ректорат о них позаботится!
                    - Хватаю его палку, вырезанную  из корня берёзы, и начинаю махать ей, выгоняя несчастных и бездомных лесоводов.
                    - Так их, так их! Покажи им Кузькину мать! Гони их к чертям собачьим-с! Der striche nimm! Чёрт возьми!

                    И смех и грех!  Вскоре возникла новая беда: дед, не предупреждая никого, стал уходить из дому, вызывая общую панику. Шёл в лес. С бабушкой истерика – где его искать? Я знал где…
                    С самого раннего детства мы с дедушкой ходили по грибы. Он не ел их – боялся за свою язву, но собирать любил и делал это со знанием дела. Лес был его естественной средой обитания. Он любил его беззаветно. Любовно поглаживал стволы деревьев и рассказывал. Рассказывал, как не заблудиться, как определить по веткам и мху где находится север. Увлекательно рассказывал о породах, болезнях деревьев. Он подарил мне книгу Виталия Бианки, которую я зачитал до дыр! Но дед рассказывал о лесе не менее интересно. Грибы он знал досконально и предупреждал, что даже любые съедобные или условно съедобные  грибы (например, свинухи, грузди, волнушки, даже опёнок), прежде чем жарить, надо отваривать их минут пять, слить воду, и только после этого возможна любая кулинарная обработка. Есть грибы, которые можно употреблять в пищу только молодыми,  и другие хитрости.
                   Я предположил, что дед пойдёт по своим любимым местам, и не ошибся: он уходил именно в этом направлении. Я отыскивал его сравнительно не долго. Он любил отдыхать  в балке недалеко от лесничества. Местные называли её Ржавчиком из-за протекавшего там ручья ржавого цвета.
                  Но однажды дед упал и разбил нос. Я обнаружил его, перепачканного в крови, лежавшего на поляне. После этого пришлось пуститься на хитрости: привешивал на дверь колокольчик, но это работало, когда я был дома. Бабушке из-за глухоты нужен был не колокольчик, а царь-колокол! Во все карманы деда я натолкал записки, где указал, что это профессор Каппер  Оскар Густавович, проживает по адресу Морозова девять, телефон лесного института такой-то. Отведите...позвоните за вознаграждение!
                   Во время болезни я сблизился с дедом ещё больше. Бабушка, естественно, заслоняла его своей любовью и самоотверженностью, но он вдруг почувствовал во мне необходимость и заставил бабушку отступить. Я кормил его, брил, играл в карты. Он любил расписать «гусарика». Склероз то отпускал его, то усиливался. В такие часы он не разговаривал и я угадывал по глазам, что он хочет.
                   Именно в такой день, однажды, к нему рвался  аспирант – немец из ГДР. Мы объяснили ему, что дедушка не может его принять – чувствует себя плохо и даже с нами не разговаривает. Немец сделал вид, что уходит, а сам через второй вход на веранде проник в кабинет.
                   Только я захотел восстановить статус-кво и уже решительно направился в дедов кабинет, как вдруг услышал связную немецкую речь деда и вопросительные интонации аспиранта.
                   Произошла удивительная метаморфоза: человек находился в почти бессознательном состоянии и вдруг связно заговорил на родном языке, обсуждая научную проблему! Вот тогда я понял силу  языка и любимой профессии.
                   Уходя, аспирант на плохом русском языке  ещё и пристыдил нас, что мы ввели его в заблуждение. Оскар Густавович в прекрасной форме!
                   Днями его состояние ухудшилось и бабушка вызвала скорую. Врач решил забрать его в стационар. Я поехал на скорой вместе с ним. Дорога от нашего дома  проходила в сплошном лесном массиве и когда он стал заканчиваться дед, держа меня за руку, с непередаваемой тоской и горечью спросил:
                   Вадик, неужели я вижу мой лес в последний раз?!

                   Через две недели дедушке стало лучше, его выписали, и я привёз его домой.

                   После защиты диплома и хлопот с распределением на работу, время летело ракетой и настал тот день, когда я должен был уехать.
Уезжал  с тяжёлым сердцем, несмотря на то, что бабушка заверила меня о скором приезде моей мамы, которая поможет ей справиться с болезнью дедушки.
                   Дедушка умер через восемь месяцев на восьмидесятом году жизни

                   И пошли от бабушки письма...  Как же я благодарен нашему времени! Сейчас писем не пишут! Да и бабушек таких нет! Я с ужасом думаю, какие они будут, будущие бабушки?  Курящие, разбирающиеся только в планшетах и сотовых телефонах, прочитавших за всю жизнь лишь Му-му и считающие, что это написал Пушкин! В пупках пирсинг, а на заднице татуировка в виде змейки или бабочки! Да, чуть не забыл… Они ещё в стрингах! А это не трусы, это мировоззрение!

                   Письма, много писем…  Одно – два в неделю. Сейчас они лежат  в большой зелёной коробке. Перечитываю со слезами. Сколько любви, заботы, юмора!
 
                   - Вадинька, - пишет бабушка в одном из писем, - я постоянно о вас думаю. В жизни может случиться много несчастных случаев. Берегите себя и берегите Сереженьку. (мой сын, которому тоже досталась любовь бабушки) У меня в жизни было тридцать восемь случаев, опасных для  жизни, а может быть даже ещё больше, но пока вспомнила тридцать восемь!  Я тебе их опишу:

   Тридцать восемь  опасных случаев:
                   - Я родилась преждевременно – 7 месяцев.
                   - В два года на меня обрушился большой ящик от рояля, который бросили во дворе имения. Он накрыл меня, я кричала и меня нашли.
                   - В семь лет, меня с сестрой унесла лодка по Днестру, которую мы украли у крестьян. Они же и бросились нас спасать. Бежали по берегу, пока лодку не прибило ближе к берегу.
                   - Мне восемь лет, гуляя около леса, я устала и прилегла. На голове у меня была большая соломенная шляпа от солнца. Проснулась от неприятной тяжести на голове. Снимаю шляпу, а на ней свернувшись, лежит гадюка. Ужас!
                   -  Когда мне было одиннадцать лет, из-за оборванного стремени падаю с лошади, и ударяюсь головой. После чего пролежала целый месяц.
                   - Опять падаю с необъезженной лошади. Она все время старалась меня укусить и сбросить. Во время скачки с горы лошадь так поддала, что я вылетела из седла через ее голову и повисла на шее. Потом упала на землю.
                   - В тринадцать лет мы с сестрой без спросу взяли другую необъезженную лошадь и впрягли её в коляску. Она сбесилась и понесла вдоль деревни. Пролетела около пяти километров и, не слушаясь, понесла обратно и с разбега въехала в свою конюшню. Мы едва успели нагнуть головы. Там был низкий потолок.
                   - Съедаю отравленный хлеб, который немцы подбросили в Петербург в 1914 году. Были очень сильные боли. Половина жителей города была отравлена.
                   - Спасаемся от белых, которые забрали деда в армию. Выдергиваю его из шеренги за забор. Бежим. Конвоиры могли стрелять.
                   - Я тореро. За мной гонится разъяренный бык и старается ударить меня рогами. Бегаю от него  минут десять. Слава богу, убежала!
                   - Татария. В эвакуации. Меня оставили в дремучем лесу.  Еле выбралась.
                   - Там же поплыла в экскурсию по реке на старом катере. Он разбился, а я за минуту до этого вышла на берег. Один человек утонул.
                   - В Татарии упала в медвежью яму, когда собирала малину. Едва выбралась!
                   - Трамвай зацепил мою одежду поехал и потянул  за собой. Ткань порвалась, и я спаслась.
                   - Заболела брюшным тифом и, несмотря на нечеловеческие условия выздоровела.
                   - Испанкой.
                   - Цингой.
                   - Ящуром.

                   И так далее. Все тридцать восемь случаев я не привёл, жалея читателя. В конце письма бабушка ещё раз предупредила меня:
           Видишь, сколько всего бывает? Еще раз берегите себя!
Целую Вас крепко, храни Вас бог! Жду письма. Бабушка».