Есть такая игра - найдите десять отличий

Есть такая игра - найдите десть отличий между двумя картинками. Если на одной картинке буду нарисована я, а на другой нарисован миллиард совершенно посторонних мне женщин, то никаких отличий между нами не отыщет даже микроскоп.

Мы абсолютно одинаковы. 

Как подарочный  набор зефира в шоколаде.

Эта неумолимая близнецовая родственность выпирает из всех укрытий, в которые мы дружно пытаемся ее запихнуть.  Нас не отличают ни бутиковые бренды , ни парфюмерные  тренды, ни уникальные  до патологии оргазмы. Все у нас одинаково, а это означает - все у нас обычно.

Мы повторяем собою  линяющих змей, выползающих  из  разных шкурок, но строго одинаковыми движениями.

А вот мужики - совсем другое дело.  Они живут,  как хотят,  думают,  о чем хотят, и делают,  что хотят.

Им совершенно  плевать, что на них надето. Все такое разношенное, выцветшее, грубо скроенное, небрежно натянутое на железные  мышцы с  запахом свежей  сварки.  Эта их  одинаковая щетина, эти светодиоды  прищуренных глаз, эта  спокойная реакция на события.

Им не важно, что они похожи друг на друга. Напротив, они этим гордятся, называя себя коротким словом «мужики»,  намеренно напирая на прилагательное  «обычные».
 
Я ненавижу это прилагательное, как ненавидят его  миллиарды обычных женщин. Мы не хотим быть обычными. Мы не прилагательные.

Наступила  весна. Моя обычная весна.  Я переехала на дачу.

На участке росли три березы. Три обычных березы. Ветви одной из них, средней, упираются в окно мезонина. Когда строили дом, то остались обрезки досок. Я подумала про скворечник, вслух, в присутствии прораба.

Прорабом был абсолютно  обычный мужик – в разношенном, выцветшем, грубо состроченном  комбинезоне, натянутом на связки мышц. Застиранные до белизны лямки цвета индиго. Щетина прятала  скулы, но подчеркивала белизну зубов. В этих зубах перекатывалась  обломанная спичка.

Прораб, перекатывая спичку, сколотил резной скворечник, забросил его на середину березы и повернул входной дыркой на мезонин.

- Чтобы видно было, как и что, - добавил он,  ненадолго  задержав на мне  васильковый взгляд.

Я отдала ему конверт с деньгами. И прораб ушел, ни разу не оглянувшись. И бригада его ни разу не оглянулась. Хотя я стояла в легком шифоновом сарафане, пронизанная медовым отсветом заходящего солнца. И на каблуках. У меня разряд по гимнастике. И лицом Бог не обидел. А они не оглянулись.

Это я потом поняла, что таких как я, обычных гимнасток, растворенных в медовом солнце - миллиард. И прораб это знал. И бригада знала. Они были теми самыми  обычными мужиками, с обломанными  спичками в ровных и белых зубах. Такие знают все и наверняка.

Пять лет в этом резном скворечнике жили обычные скворцы. Черные подвижные птицы,  скроившие мое  обычное лето зигзагами бесконечных стежек.

И это  продолжалось каждый год, пока, после внезапной весенней бури,  скворечник не упал на землю и не разбился. Скворцы, к счастью, тогда  еще не прилетели. Я стояла перед обломками их прежнего  домика и видела сор, ненароком вынесенный из птичьей избы. Ничего необычного – старое сено, коротенькие прутики и окаменевшие скорлупки.

Весь вечер я пыталась не думать о прорабе, убеждая себя в том, что он давно спился, женился или сел в тюрьму.  А под утро набрала его номер.

- А, приветствую, - сказал прораб ясным и свежим голосом. Не удивился.

- Вы где? – спросила я.

- На реке, одну минуту, - он замолчал. Потом продолжил, - едва не сорвался с крючка, окуни тут,  как щуки. Я нужен?

- Скворечник  упал, - сказала я как можно горше. Потому что горе мое утопло в радости, что прораб не в тюрьме, - а скворцы вот-вот прилетят.

- Это серьезно, - сказал прораб.

Я промолчала.

- Буду через час, - добавил прораб.

- Через час?  -  изумилась я, глядя на свое оконное отражение в ночной сорочке.

- Я на машине, - пояснил прораб.

- А, ну если на машине, - сказала я, - тогда приезжайте. Только у меня досок нет. Ни одной. И гвоздей нет.

- Это серьезно, - снова сказал прораб, - но вы не волнуйтесь. Нужна одна двадцатипятка, восемь шурупов и ножовка. Я привезу.

Я пошла гладить белую блузку и ставить чайник.

А через час приехал прораб. На пикапе с огромной лакированной мордой и хромированными порогами. В пикапе лежала доска – двадцатипятка.

Потом я варила уху из окуней, ростом со щуку. Вечером мы долго сидели у костра и молчали. Легли в разных комнатах. Рано утром он уехал на работу, рыча мордастым пикапом на окрестные леса.

А к обеду, с юга прилетели  мои странники – скворцы.

Я сидела под березами, и пила чай из самовара. Скворцы меня совсем не боялись. Они привыкли ко мне за пять лет. Мне захотелось, чтобы их дети жили рядышком с ними.

У меня есть для них еще две подходящие березы. Нужны только две доски – двадцатипятки, шестнадцать шурупов и ножовка. Я взяла телефон и набрала номер прораба. Он снял трубку. Я хотела сказать про доски и шурупы.

- Я тебя люблю, - неожиданно сказала я.

- Тогда выходи за меня, - сказал  прораб.

Я промолчала.

- Ясно,  – сказал  прораб, -  ну и правильно. Я не для тебя, я  обычный мужик.

- Ха,  - отозвалась  я, - я тоже обычная.

- Нет, ты не обычная.  Ты одна на целый миллиард, - возразил прораб.

- Это новость, - искренне растерялась  я.

- И как тебе такая новость? – спросил  прораб.

- Новости я узнаю последней, - печально сказала я.

- Я научу тебя быть первой,  - заверил прораб, - а чего ты звонила?

- То есть как это? – я растерялась.

Мне что напомнить ему о своем признании в любви?  Да он шутит. Я, словно свалившаяся  с неба скворчиха,  с трудом склевывала свои  рассыпавшиеся мысли.

-  Просто у меня есть еще две березы…- наконец пришла я  в себя и стремительно вспорхнула в небо, - очень тебя прошу…

- Ясно, сегодня захвачу еще две доски, шурупы и ножовку, - сказал прораб, - все, отбой, мне миксер с бетоном прислали. Я тебя люблю.

Я отключила телефон.

А хорошо, что есть на свете обычные мужики. Они в миллиарде обычных женщин способны найти одну-единственную, необычную. И молчать об этом пять лет.