Всадник в белой черкеске

Айдамир стоял на краю пропасти. Летний дождь моросил, искрился и осыпался в нее. Его всегда влекло сюда. Заглушив двигатель автомобиля, он надолго замирал, прислушиваясь к рокоту реки во впадине, вспоминая о друге.
...Индару было предопределено стать героем - не иначе. Никто из друзей Айдамира не был способен на такие лихие, головокружительные трюки, которые в детстве показывал Индар. Он всегда заигрывал со смертью, а ей как будто нравился этот игрок, и она посылала ему испытание за испытанием. Как-то ребенок соседей упал в  колодец, не дорытый из-за удушающих газов, что стали поступать из недр земли. Индар, четырнадцати лет от роду, бросился спасать мальчика. Нужно было видеть глаза матери, получившей сына из «преисподней». Спаситель, тщедушный паренек, поднявшийся из колодца, вырос в ее глазах до былинного богатыря. «Настоящий мужчина растет у Реджеба», -  говорили, глядя  вслед парню, аульские старики.
В восемнадцать лет Индар подрался с беспокоившим своей задиристостью аульчан верзилой Хамидом. Он не только урезонил его, но и строго предупредил: не прекратишь свои делишки,  лишу  аульской «прописки». На удивление всем, а  особенно  участковому милиционеру, Хамид-верзила присмирел.
Воспоминания  еще держали   Айдамира, когда его окликнул ехавший с ним экспедитор стройбазы.
- Ну, что ты там увидел, не успеем ведь до вечера!
- Значит, что-то увидел, - выдохнул Айдамир.
Он сел за руль, нажал на сигнал, который тут же эхом пронесся по горам. Заметив на лице Сергея Афанасьевича удивление, пояснил:
- Друг у меня тут погиб, вот я и попрощался с ним.
- А-а, -  извиняясь, произнес экспедитор.
Некоторое время они ехали молча. Дорога, бегущая между гор крутой змейкой, требовала от водителя   сосредоточенности. Когда же она чуть выровнялась, прервал молчание Сергей Афанасьевич:
- А друга твоего, случаем, не Индаром звали?
Теперь был крайне удивлен Айдамир.
- Да, - торопливо ответил он. - Вы знали его?
- Я никогда не встречал этого человека, но глубоко благодарен ему. Среди тех, кого он спас,  был мой внук. Вот так-то, сынок!
Приехав в город, они устроились в гостинице. Но по тому, как Сергей Афанасьевич не торопился разбирать постель, Айдамир заметил, что он не скоро хочет отойти ко сну.
-  Может, немного расскажешь о нем, все же не чужой  моей семье человек, -  попросил он.
- Не откажусь, - ответил Айдамир, - но при одном условии: ты передашь внуку  все, что я поведаю об Индаре. Есть на этот счет у моего  народа  хорошая притча. У одного человека уходил из жизни отец. Стоя у смертного одра, сын увидел, что на глаза умирающего навернулись слезы.
- Ты плачешь, тебе больно? - спросил он.
Отец ответил:
- Я оплакиваю твоего деда.
- Но ведь он умер так давно, - недоумевал сын.
- К моему глубокому сожалению, я мало рассказывал  тебе о  нем, ты же вообще его никогда не видел, - горько продолжал умирающий. - Сегодня уйдет от нас он, потому что ты, остающийся в миру, не помнишь его. Я же не умру и буду жить до тех пор, пока живешь ты, помнящий меня. Так давай же, Афанасьевич, продлим век Индара через внука твоего!
Последние слова прозвучали в комнате, залитой серебристым светом луны, как заклинание. Сергей Афанасьевич согласно кивнул.
- Индар прожил короткую, но яркую жизнь. Я знал его с детства, - начал Айдамир. - В нашей шаловливой стайке  друзей он был первым на выдумку, всегда вкладывал в нее неуемную фантазию. Однажды старушка-молдаванка Роза, жившая на окраине аула, пожаловалась ему, что овцы ее до конца зимы могут пасть от бескормицы, потому как  не смогла ни накосить, ни купить в достатке сена. Индар успокоил  ее, вернулся домой, где кормов было в избытке, и спросил у отца:
- Папа, нужно ли нам еще сена?
Отец недоуменно посмотрел на Индара.
- Первый год держишь скотину, что ли? Сам же косил, знаешь, этого добра у нас в избытке.
- Значит, в избытке,  - лукаво подмигнул мне Индар.
Потом мы загрузили часть сена в сани и повезли к Розе. Узнав об этой проделке сына, Реджеб махнул рукой: «Весь в деда, он тоже был готов раздать все, что у него есть. И такой же был плутоватый, как внук».
В нашем ауле жил скряга Хасан. Люди недолюбливали его. Причин для этого имелось немало. Будучи председателем колхоза, в голодные послевоенные годы он застрелил двенадцатилетнего мальчонку только за то, что тот утащил с колхозного поля несколько початков кукурузы. Его рвение по службе не восприняли в районе, как он желал, - дали срок. Вернувшись из мест заключения, Хасан не покаялся перед родней убитого, построил большой дом, обнес его массивным забором из кирпича и зажил затворником. О жадности его ходили легенды. В жаркую пору он выходил на дорогу, бегущую мимо аула к Черному морю, с ведром холодной воды и умудрялся продавать ее.
«Стыда у тебя нет! - говорили ему односельчане. - Ты позоришь свой народ, всегда славившийся гостеприимством и щедростью». Хасану их укоры были нипочем. Он признавал в этом мире только одну ценность -  деньги. Жизнь свела Индара со скрягой осенью, когда люди получали после уборки урожая зерно. Собрался весь аул. Мужчины и женщины приехали на ток и, ожидая очереди, сидели в тени весовой. В полдень показался Хасан. По привычке он шел размашисто и твердо, словно все, что окружало его, принадлежало ему. Хасан поприветствовал односельчан и обратился к Индару:
-  Сегодня утром с моей бахчи унесли арбузы. В ауле сказывают,  что ты в это время ходил в поле за конем и, может быть, видел воров.
- Было такое дело, - весело произнес Индар. - Когда я стоял на кургане, возвышавшемся над твоей бахчой, заметил, как двое парней направлялись от нее с туго набитым мешком.
- Кто они? - живо поинтересовался Хасан.
- А вот этого сказать не могу, далеко было, не разглядеть, - протянул Индар.
С видом рыбака, у которого срывается улов, скряга не унимался.
- Ты находился на кургане один?
- Да, - ответил Индар.
- А может быть, с тобой стоял кто-нибудь поглазастей?
- Да нет...
Хасан  разошелся не на шутку.
- Интересно, что может делать один человек на вершине кургана утром? - с хитрецой произнес он.
- А почему ты удивляешься, что я находился там один, а не с кем-то? - подмигнул землякам Индар. - Вообще случается и такое, когда на том кургане совсем никого не бывает.
Ожидающие засмеялись. Скряга сплюнул и ушел.
Я всегда завидовал ловкости ума Индара, его умению говорить с каждым человеком так, как он этого заслуживал.
Километрах в десяти от нашего аула, если ехать в горы, стоял у трассы небольшой домик дорожника Адышеса. Сегодня на том месте остались только колодец и сад. А раньше таких домов было с десяток. В них жили семьи  дорожников,  нередко они служили чем-то вроде постоялых дворов для водителей, не имеющих возможности продолжить путь. В середине шестидесятых годов гравийная дорога была покрыта асфальтом, переведена на централизованное обслуживание. Век скоростных машин оставил  не у дел обитателей дорожных домов. Почти все они смирились со своей участью, бросили жилье, которое было тут же разобрано на кирпичи, и разъехались в города, окрестные аулы и станицы. Не смирился только один человек. Он продолжал жить у дороги, словно ничего не произошло, как крепкий корень срубленного дерева. У него был сын, работавший главным инженером крупного завода, звавший на жительство к себе.  Адышес отказывался.
Как-то приехал к нему начальник дорожного управления,   предложил:
- Ну что, Исхакович, может, переберешься поближе к нам, подыщем работу, дадим квартиру?
- Не уговаривай, Алексей, - прервал Адышес. - Я прикипел к этим местам, слишком многое связывает меня с дорогой, чтобы покинуть ее на склоне лет.
- Да брось ты эти банальности, Исхакович! - махнул рукой тот. - О тебе же пекусь, сколько можно куковать одному?
Адышес не стал более ничего объяснять. Да и можно ли было за несколько минут рассказать о том, с какой болью он взрывал построенные своими руками мосты на этой дороге, чтобы не пропустить фашистов на перевал, о Ханий, с которой прожил тут тридцать лет, вырастил сына, похоронил ее, о людях, которых  приютил и обогрел за это время?! Нет!
Иногда он выходил на дорогу и ревностно следил за работой бригады, что обслуживала некогда закрепленный за ним участок. Заметив брак, Адышес ссорился с мастером.
- И все тебе не так, дед! - отвечал  тот. - То плохо ямку залатали, столбик придорожный недокрасили, знак не там установили...
- Совесть у тебя есть? - увещевал мастера он. - Не маленький ведь, должен понять - дорога не терпит такого отношения. Ты сегодня наворотил, уехал, а завтра люди пострадают.
- Шел бы, дед, со своей совестью на печь и ждал бы, когда придет за тобой смерть, освободит от нужды ссориться с людьми! - огрызался мастер.
За то время, которое мы возили горный камень на строительство поселка  для переселенцев из чаши Кубанского водохранилища, Индар подружился со стариком и всегда был для него желанным гостем.
В тот день мы подъехали к дому  Адышеса  в обед. Хозяин находился в отъезде. Чабан Алексей из военного хозяйства  неподалеку пас у дороги овец. Мы уже решили ехать, направились к машинам, когда навстречу с луга вышла она... От девушки с букетом полевых цветов нельзя было оторвать взгляд. Она шла, гордо подняв голову над высокой грудью, легко ступая по весеннему ковру муравы. Приблизившись, незнакомка мельком взглянула на нас, зарделась от смущения, отвела от лица  густой локон черных, как смоль, волос и поторопилась во двор. Меня поразили ее глаза - большие и грустные, цвета бирюзы. Индар был покорен, я видел, что ему совсем не хочется уезжать.
- Кто это? - словно очнувшись от наваждения, спросил он у Алексея.
- Фамия, внучка Адышеса, - пояснил тот. - В мае, в пору цветения трав, она недельку-другую гостит у деда, лечит он ее. - Насколько хороша Фамия, настолько и несчастна, девочка серьезно больна.
Фамия была младшей, четвертой дочерью Челемета, сына Адышеса. Говорили, старик очень ждал появления на свет этого ребенка, надеясь, что будет у него, наконец, внук. Собравшаяся позднее в доме Челемета родня, куда уже привезли новорожденную, с нетерпением  и опаской ждала его. Старик появился на пороге за полдень и, когда узнал, что опять родилась внучка, расстроился не на шутку. Так велико было желание Адышеса иметь наследника, что, обидевшись бог весть на кого, он даже не сел за стол, накрытый по этому  случаю, и  стал собираться в обратный путь. Родня попыталась удержать, но старик оказался непреклонен. Тогда возмущенная  его сестра  Аминет  протянула  внучку и выпалила:
- Отказываешься погостить у сына - дело хозяйское, но имя  дать ей как дедушка ты  обязан!
Адышес взглянул на  ребенка и бросил:
- Фамия!
Имя это  по-адыгейски значит  - нежеланная. Девочка росла болезненной, Адышес  быстро поменял отношение к ней, стал любить Фамию пуще других внучек.
Вечером, оставив машины под разгрузкой, мы вернулись в аул пешком. Когда же  приблизились к дому Розы  на околице, услышали, как  тетя Мария,  подруга хозяйки, перебирая струны гитары,  поет  задушевно: 
Дорога, дорога, дорога,
Дорога, успокой меня немного
От разных мелочных обид,
От тех, кого недолюбил,
Кого не проводил я до порога...
Индару нравился этот романс, но на сей раз он не проявил к нему интереса.
- «Вдовий клуб» собрался, - сказал я. - Может, зайдем?
Хозяйка, тетки Мария,  Аршалуйс, Нуриет были подругами - солдатскими вдовами. В годы войны одно горе «похоронок» объединило их и не дало разлучиться до конца жизни. Иногда старушки ссорились по мелочам, но ненадолго. На их «девичники» охотно шли  аульчане. Тут можно было послушать адыгейские, русские, молдавские, армянские песни и сказки. Индар изучил репертуар вдов с детства, когда мать уходила на работу, оставив  его на попечение Розы. Последняя, не имевшая детей, называла его  внучонком, относилась к  воспитаннику с особой теплотой. И на этот раз хозяйка встретила нас радушно. Хотя в доме Розы было очень весело, Индар просидел вечер насупившись, как больная птица, не проронив ни  слова. Хозяйка заметила это и, когда мы уходили, остановила его.
- Вижу добрый знак в твоих глазах. По ком сохнешь, внучек? - спросила она.
- Вам показалось, - ответил он,
- Показалось, говоришь, Индарушка?  Э-э, внучек,  в чем - в чем,  а в этом меня не проведешь!
Не утолив любопытства Розы, мы вышли на двор, укутанный мраком ночи. Было тихо. Лишь изредка, прошелестев, словно ветерок по листьям, пересекали долину, в которой селился аул, запоздавшие автомобили.
- Да нельзя же так -  не познакомился с девушкой, а уже растерялся, - прервал я молчание.
Индар улыбнулся.
- А она интересна, не правда ли? - сказал он.
И,  не дождавшись ответа, ушел домой.
Слова его, казалось,  на мгновенье застыли в теплом  воздухе ночи, как свет чистой  луны, предвещая завтра хороший день.
Утром, приметив Фамию на скамейке, Индар нарвал в поле цветов и протянул мне букет.
- Подари ей!
- Ты и сам это сделаешь неплохо, - подтолкнул его я.
Он приблизился:
- Здравствуй, Фамия! Возьми это...
Девушка поднялась, ответила на приветствие и отступила. И если бы не Адышес, вышедший со двора и оказавший приятелю радушие,  Индар был бы сражен отказом. Фамия приняла букет.
- Давно не заезжал, Индар. Какие новости? - спросил Адышес.
- Все по-старому, - ответил тот.
Они разговорились. Перед отъездом в карьер друг бросил мне:
- Пуглива, как серна!
На этот раз Фамия решила  гостить целое лето. Мы стали хорошими друзьями. Из тысяч машин она легко узнавала наши и, если нуждалась в общении, махала нам. Индар с ней  всегда был весел, шутил и смеялся. Фамия же все больше посматривала на него с любопытством.  Я подозревал, что он  ей нравится, и был очень рад этому.
- Оживает девочка с вами, - говорил Адышес, -  заезжайте к ней почаще.
Он охотно отпускал ее с нами в лес, на реку. Мы с Индаром, как дети, барахтались в воде,  прыгали по деревьям, получая за это в награду звонкий смех Фамии. Так мы прожили первый месяц лета, потом с девушкой случился приступ, и она слегла. Индар очень переживал, похудел и осунулся. Находясь изредка у постели Фамии, он старался развеселить, отвлечь ее, когда же это не удавалось, грустил пуще прежнего. К концу августа больной стало чуть лучше. Но от той девушки, с которой  мы  познакомились в мае, казалось, не осталось и следа. Она замкнулась, часто и  задумчиво смотрела на Индара, мало говорила с ним,
Однажды он подошел к ней, а она, узнававшая его по шагам, даже не обернулась. Фамия сидела на скамейке и мечтательно, с напряженным ожиданием смотрела вдаль. «Не заметила», - решил Индар и закрыл ей ладонями глаза.
- Я почти дозвалась его, а ты  все испортил, - отведя руки, тихо  произнесла она.
-  И  кого  же  ты  звала?
- Всадника в белой черкеске...
Он в недоумении пожал плечами.
- В детстве, когда мне было совсем плохо, - объяснила Фамия, - бабушка Хания рассказала о нем: «Всадник в белой черкеске - самый добрый и благородный человек на свете. Одно появление его делало людей счастливыми. Бросит всадник взгляд на аулы - прекращаются распри, отступают болезни; посмотрит на поля - плодоносят нивы щедрым урожаем. Всадник в белой черкеске - благая надежда земли. Дождись его, внученька, он обязательно примчится к тебе, залечит хворобу».
- Красивая сказка, - заключил Индар.
- Это не сказка! - вспыхнула она.
- Что происходит, Фамия? Последнее время ты всегда о чем-то думаешь и молчишь.
- Нам нужно расстаться! - ответила она и отвернулась.
- Как расстаться?
- Мы не пара, Индар, - твердо продолжала девушка. - Я буду только усложнять тебе жизнь.
Она была непреклонна в своем решении. Индар не стал уговаривать.
Утром следующего дня он не поехал в рейс. Передав мне документы на дрова, которые выписал для Адышеса, попросил получить их и завезти старику. Солнце находилось в зените, когда я доставил  дрова по назначению. Вместе с Адышесом  и Алексеем мы быстро разгрузили  машину.
-Теперь можно ждать зимы спокойно, - сказал старик.
В это же мгновенье донесся крик Фамии со двора. В нем было все: радость и надежда,волнение и страх.
- Скачет, дедушка, скачет!
 Мы   повернулись   к   полю.
- Бог ты мой, такого всадника в наших краях не было лет сорок! - воскликнул Алексей.
И я увидел его. Он скакал на горячем иноходце в белой черкеске, высоко держа голову  в  папахе, с красным башлыком на плечах. Это был Индар. Он не смог отказать Фамии  в воплощении ее мечты...
Индар   спрыгнул  с  коня.
- По какому это случаю  так вырядился? - спросил его Алексей, но он не ответил.
Всадник в белой черкеске и Фамия, открытые и счастливые, ласково смотрели друг на друга. Им не нужны были слова, потому что и без них все стало ясно: завтра наступит новый день и устремятся птицы на восходящее солнце, а они пойдут по жизни рука об руку.
- Это тебе, - Индар протянул девушке кожаный мешочек, - в нем отвар рода Абреджуковых, говорят, помогает от тысячи болезней. Их столетняя Ханмелеч для тебя приготовила.
- Спасибо! - Фамия прижала мешочек  к груди.
Но счастье друзей моих  в тот день было коротким. Под вечер за Фамией приехал отец. Высокий,  с легкой проседью, Челемет вышел из «Волги» и весело бросил девушке:
- Собирайся, доченька, поедем домой!
- Я не поеду, папа... - нерешительно ответила она.
- Как это?..
Фамия   и   Индар   молчали.
- Ваша дочь выходит замуж! - выпалил я.
- Что?
Потом Челемет, будто рассердившись на себя, что близко принял к сердцу сказанное мною, усмехнулся и, кивнув в сторону Индара, спросил:
- Не за него ли собралась, доченька? Можно было мне догадаться  самому -  как разоделся джигит!
Разговор принял серьезный оборот. Мы вошли в дом, где находился Адышес.  Сын с порога направился к отцу.
- О чем они говорят, отец? Я никогда не допущу этого!
- Не горячись! - прервал его Адышес. - Выйди-ка, Фамия.
Когда внучка ступила за порог, старик продолжил:
- Не подумай  плохого о сыне, Индар, что вот так, нарушив обычай, он говорит с тобой о дочери. Тут иной случай:  Фамия -  наше больное дитя.
Преодолев некоторое волнение, старик прошел к двери и заключил:
- Словом, разбирайтесь между собой...
Челемет стал мягче.
- Да пойми же ты, не может она быть твоей женой,  - убеждал он Индара, - Тебе нужна здоровая сельская  девушка, а не Фамия. У вас в каждой семье огороды в полгектара да скотины с десяток голов. Не управиться ей с этим хозяйством. Больна она, понимаешь,  только заберем из больницы, как снова приходится везти обратно.
- Фамия любит меня... - попытался было возразить Индар.
- Да брось ты, любит! Просто девочка торопится жить...
Отец увез Фамию. Наша жизнь вернулась на привычный круг. Мы возили камни, разгрузив машины, поздно возвращались, а утром все повторялось в унылом однообразии. Индар теперь  редко улыбался, грусть крепко и,  похоже,   надолго поселилась в его глазах. Так было до глубокой осени. В один из ноябрьских дней, когда зима уже давала знать о себе холодным  ветром с запада, мы отправились в очередной рейс. Через некоторое время за  поворотом  сквозь обнаженные ветви сада показался дом  Адышеса. Обычно неторопливый за рулем Индар вдруг резко нажал на газ и ошалело помчался к нему. Я тоже увидел ее. Фамия вернулась и спешила к дороге. Он поднял девушку на руки, твердил ее имя и  счастливо смеялся. Фамия не противилась.
- Мне было плохо без тебя, Индар, - сказала она. - Я ушла из дома…
Фамия поехала с нами. Знакомые водители, увидев девушку в машине Индара, приветливо махали им, сигналили, будто радуясь и возвещая миру о торжестве любви. На обратном пути они, по адыгейскому обычаю, обменялись зароком - часами и тем самым дали   обет верности, заявив о желании соединить свои судьбы.
За неделю до назначенной свадьбы мы остановились у источника на перевале. Я взял термос и отправился за водой. Индар ждал меня. Мимо пронесся автобус одного из местных санаториев, и я увидел в нем детей, которые прильнули к окнам. Вероятно, их привлек вид источника: из  кувшина в руках  каменной русалки струилась вода. Остановившись поодаль, водитель автобуса также вышел и направился к источнику.  Дорога не простила ему халатности. Автобус, стремительно набирая скорость, понесся   к пропасти. Индар отреагировал мгновенно, включил передачу, подал машину   и перекрыл дорогу. Автобус врезался в грузовик, словно разъяренный бык в  теленка, потащил его к пропасти, заметно снизив скорость. Это и спасло детей.  Водитель автобуса успел заскочить в него, нажал на тормоз, а грузовик  уже висел на придорожных столбах...        Я бросился к нему, но было поздно. Он с грохотом полетел вниз...
Через несколько минут я спустился,  извлек из-под груды останков машины обгоревшее тело друга. В  кулаке Индара были  часики Фамии...
Хоронили Индара в субботу. Его знали и любили многие, а потому не было конца людскому  потоку  к  их  дому.
- А что же потом стало с Фамией? - спросил у Айдамира Сергей Афанасьевич.
- Сказывали, отвар Абреджуковых   помог ей, она выздоровела, - ответил он. - Полгода назад я видел Фамию на балконе их дома, но не зашел, не стал расстраивать ее. Девушка поливала цветы, а потом  привычным движением отвела от лица прядь волос, в которой блеснули нити-сединки...
Вот так и закончилась история о моем друге Индаре и Фамии,  дождавшейся  всадника в белой черкеске и потерявшей его.