Дом престарелых

                     
 
   ...За окном  начался дождь. Мы успели вернуться до первых капель. Гуляли по дороге в холмах возле местечка, которое называется, если перевести на русский язык, Старый Замок. Средневекового замка давно нет. Но зато есть   симпатичные домики,  сады. На черешнях бутоны готовы вот-вот раскрыться.  Магнолии, жеманные, как актрисы немого кино, равнодушно позволяют рассматривать свою  весьма спорную тяжёлую цветущую красу.  Подснежники на девичьих тонких шейках  еле заметно кивают.  Поддаёшься  иллюзии: кажется, это их звон разлился  в тумане.  На самом  деле,  серебряные горлышки пичуг,  хороводящих  в  запутанных   зарослях  кустарника, имитируют  переливы колокольчиков.
   Напротив  кьезы  (церкви),  над  центральной  площадью  давлеет  замысловатое строение, с башенками, петушками, витыми лестницами,   недавно выстроенное, с претензиями на право называться новым замком. На узорных  воротах   из кованого  железа – амбарный замок. Ставни наглухо заперты. За вычурной решёткой  ограды -  нерешительная, вопросительная  тишина.  Хозяин, "сумасшедший геометр", как его называют местные жители, сидит в тюрьме.
   А выше, на  вершине горы, среди столетних лиственниц и елей, в  вилле из  белого мрамора живут старенькие-престаренькие чьи-то мамы, сёстры, тётушки... Отглаженные, аккуратные, с укладками и маникюром, они сидят на   мягких  кожаных  диванах или в креслах под  массивными люстрами огромного  холла.  Тех, кому наскучило однообразное сидение,  катают в специальных колясках по парку.  За стеклянной стеной  холла - столики,   свежие скатерти, буфеты  и  комоды черешневого дерева, играют лучами электрического освещения тарелки и фужеры. Везде - цветы.  На верхних этажах - комнаты на двоих с необходимой мебелью, при каждой  -   просторная, удобная ванная, сверкающая отдраенной на совесть керамикой. В холл стариков спускают на лифтах после медицинских процедур. Здесь они смотрят телевизор, несколько раз в неделю - концерты  лучших артистов страны, слушают проповеди священника, общаются, но чаще - молчат, безучастно  уставившись  в неведомую точку, или редко улыбаясь проходящим  мимо  молодым медсёстрам и санитарам одеревенелыми, но безупречно ровнозубыми улыбками на древних морщинистых лицах.   Когда их навещают родственники или сердобольные бывшие соседи, старики плачут, промокая выцветшие глаза бумажными платками. Потом напряжённо вглядываются в черты своего гостя, силясь вспомнить заплывшее за буёк памяти имя...
   Синьора Мария, называвшая когда-то меня  дочкой, не узнала меня, но, видимо, почувствовала, что нас что-то давно связывает.  С нежностью  наблюдала за каждым моим движением.  Умильно и  мечтательно смотрела  вглубь моих зрачков, найдя там что-то для себя   важное. Железно сжала мою руку  сухой коричневой ладонью. Повторяла  лишь одно слово: “Грацие, грацие...”   Очевидно: она боялась  момента, когда мы станем прощаться. Было страшно,  больно, за никому не нужного, брошенного в роскошное, комфортное  одиночество человека.
   Знаю, что синьора Мария  обожает, как все итальянцы любого возраста, кофе. В меню завтраков дома отдыха (так здесь деликатно называют дома престарелых),  естественно, он не входит. Однако, кофейный  автомат здесь найти нетрудно – по  дразнящему  аромату, присущему только итальянскому  «эспрессо». Звякнула монетка – зажурчал горячий напиток.  Стандартный  пластиковый  стаканчик  девяностопятилетняя синьора приняла торжественно, словно на правительственном   приёме государственную  награду...
   Она ни за что не соглашалась остаться в кресле. Дошла с нами до  дверей. Мы уходили, то и дело оборачиваясь. Мария прижалась виском к косяку, стояла,  сжимая и разжимая  пальцы согнутой  в  локте правой руки (прощалась), пока  мы в последний раз  ей не помахали перед тем, как исчезнуть окончательно из поля её зрения.

Фото автора. Подснежники.

                                                                                                                            Италия.