Бесталанный

   Все хотят кем-нибудь стать.

   Наташка из квартиры напротив - артисткой. «Они, знаешь, какие счастливые! Все время на гастролях: страны, города, гостиницы... райская жизнь!»

   Друг Серёга - дальнобойщиком. «Куплю себе самый большой КАМАЗ – и на Алтай! Там каменные грибы есть – Ак-Курум называются! Мне дядя Толя рассказывал...»

   Нинка – зубным врачом. Это она решила после того, как ей зуб вырвали, и она три дня в школу не ходила. Конечно, жалко её было... но зато Алёшка целых три дня один за партой сидел!

   Все хотят кем-нибудь стать.

   А  Алёшке все равно – кем.
   Лишь бы талантливым.
 
   Чтобы мама не плакала.
***
- Ну, что, Алексей, признавайся: набедокурил? Расстроил маму?

- Н-е-е-т... – удивленно протянул Алешка. – И не думал даже! А что – мама расстроена? И правда: мам, ты какая-то не такая.

- Ничего-то от вас не скроешь, - вздохнула мама. – Выйди, сынок, нам с папой поговорить нужно.

   Алёшка послушно прикрыл за собой дверь, оставив  чуть заметную щелочку. Он будет стоять тихо-тихо, даже постарается не дышать, а как услышит шаги – сразу шмыгнёт в свою комнату.

- Пришла с утра девчонка, - донёсся негромкий мамин голос, - глаза сияют; не волосы – грива роскошная! Их трогать – только портить. «Я, – говорит, - сегодня замуж выхожу, сделайте меня красивой». А у меня как раз кресло свободное. В общем, я и так пробовала, и этак... почти час мучилась: всё не то. И девчонка погрустнела, но молчит. Знаешь, Серёжа, так на душе противно было от этого бессилия. А Маринка за это время уже третью стрижку заканчивала. Подошла ко мне, посмотрела и так тихонько говорит: «Дай-ка попробую». Одну прядь начесала, другую подкрутила... и девчонка повеселела, заулыбалась: «Ой, - говорит, - как красиво! Юре точно понравится!» Я весь день сама не своя. И ведь это не в первый раз Маринка меня выручает, я тебе просто не рассказывала...

- Ну, знаешь... нашла, из-за чего переживать! – возмутился папа. – Я уж решил – случилось что.

- Не случилось, конечно. Но почему? Почему я не видела того, что сразу увидела Маринка?

- Почему? А почему Вадька музыку сочиняет – а у меня даже слуха нет? Братья ведь, в одной семье росли. Почему ты к участковому своему не идешь – а к Печенегину за три месяца записалась? Ждать согласна – лишь бы именно он посмотрел. Кто ж ответит – почему? Значит, не твое это – за креслом стоять.
 
- А что моё, Серёжа? Ничего нет моего. Потому что таланта нет. Он ведь – как звезда во лбу: сразу виден.

- И пусть себе виден. А расстраиваться – последнее дело. Не хочешь за креслом стоять – меняй работу. Тебе предложили курсы менеджеров? Вот и иди.

- Легко сказать - «иди». Они ж на всё лето! А Алёшку куда? Ты в командировку уедешь, я на курсах, а ему что, по улице шляться?

- Зачем же – «по улице»! Что-нибудь придумаем: не маленький. И хватит шмыгать – не было бы другой печали!

- Какой ты хороший, Серёжа! Как же мне повезло!

- Ну, еще бы не повезло, - засмеялся папа. – А талантливым – подожди! - у нас Алёшка будет!
***

   Кем же стать, чтобы мама не плакала?

   Может, великим художником? Уж они-то точно талантливые.

- Пап, - попросил Алёшка в воскресенье, когда  папа собрался на футбол. – Давай лучше сходим картины посмотрим. Я давно хочу научиться рисовать.

- Рисовать? – удивился папа. – А что... это дело хорошее. Может, тебя в Художественную школу отдать? Как думаешь, мама?

   Вместо ответа мама принесла лист бумаги и коробку фломастеров:

- Ну, как, сынок, нарисуй что-нибудь.

- А что?

- Что хочешь.

   Через час Алёшка с гордостью протянул папе рисунок:

- Нравится?
- Н-да... – неуверенно сказал папа. – По-моему, неплохо. Правда, мама?

- Ну, что ж... очень даже симпатичная корова.

- Какая же это корова? – возмутился Алёшка. – Это самолёт! Вот – даже звёзды есть!

- Ну, раз звёзды, значит – точно самолёт! Мама – женщина, а женщины в самолётах ничего не понимают.

- Не понимают, - согласилась мама. – Но понимают: кому быть художником, а кому придётся подумать о чём-то другом.

   О другом – так о другом! Алёшка даже рад: у этих художников вечно руки грязные, да красками пахнут, да еще мольберт за собой таскай... Лучше он станет знаменитым певцом! У певцов не работа, а одно удовольствие: стой себе на огромной сверкающей сцене, весь такой красивый, в белой рубашке с кружевами, чёрном фраке и чёрном галстуке-бабочке... нет, чёрные ему не нравятся, он лучше красный наденет; пой как можно громче; прижимай руку к груди и раскланивайся перед зрителями. Они будут хлопать в ладоши, кричать «Бис! Браво!» и дарить букеты цветов. А зачем ему столько цветов? Он отдаст их маме; она будет сиять от гордости и скажет папе: «Какой же наш Алёшка талантливый!»  Хорошо, что он понял, кем хочет стать: Татьяна Петровна только вчера на пении говорила, чтобы все, кто хочет, приходили на хор. Конечно, хор – это не то, что хочется, но он попросит поставить его в самом центре и будет петь изо всех сил!

- Нет, Алёша, - вздохнула Татьяна Петровна, послушав Алёшкино пение. – Ты – хороший мальчик, но пение – не для тебя. Может, тебе спортом заняться?

- Но я же старался, - расстроенно пробормотал Алёшка, - и слова не перепутал, и пел громко.

- Этого мало, Алёша. Нужны голос и слух, а у тебя они, как бы сказать... не очень. Но ты не расстраивайся: и без этого люди живут.

   А Алёшка и не расстроился. Подумаешь: «не очень»! И вообще, хор – дело девчачье: пусть там Нинка поёт! А он станет знаменитым спортсменом! А что? Бегай себе, прыгай: ни слов учить не нужно, ни краски с собой таскать – одежду пачкать и маму расстраивать. Жалко, летом секции закрываются,  а за каникулы он и решит, чем заниматься.
***

- Садись, Алексей, - сказал папа. – Разговор есть.

   Ну, уж если папа назвал его Алексеем, значит, разговор предстоит серьёзный.

- Мы – ты, мама и я – кто? – спросил папа.

- Семья, - ответил Алёшка.

- Правильно: семья. А семья - это что?

- Это когда все помогают друг другу.

- Правильно, Алексей. А теперь послушай: мама всё лето будет учиться на курсах: рано уезжать, поздно возвращаться; я, сам знаешь, по командировкам частенько... так что придётся тебе, сын, поехать на все три смены в лагерь. Это недалеко, и мы с мамой, как сможем, будем к тебе приезжать. А ты будешь писать нам письма. Дадим тебе конверты с маркой и адресом, останется только написать и отправить. Кстати, Нина, твоя подружка, тоже на три смены поедет. Вдвоём вам будет веселее.

- А что – у неё тоже мама учиться будет?

- Нет. Там другое. Ну, что, сын, согласен?

- Согласен... – вздохнул Алёшка.
***

    Здорово, что его кровать – у окна! Можно притвориться, что спишь, а самому на звёзды смотреть. Только дерево мешает; но это ничего: папа говорит, кто хочет видеть звёзды – увидит звёзды, а кто хочет видеть червей на земле – увидит червей. А зачем ему червяки? Разве что для рыбалки...  Эх, хорошо бы пойти на рыбалку! Он наловит много-много рыбы и отдаст на кухню: пусть пожарят на весь отряд! Интересно: чтобы рыбу ловить, тоже талант нужен? Может, у него к рыбалке талант? А дерево, что заглядывает в окно, какое-то странное. Листья такие большие... Он никогда таких листьев не видел: не листья, а руки. Как в сказке, что Нинка вчера рассказывала: «а в бочке с кровью чёрные руки плавают». Может, это не обычное дерево, а этот, как его... мутант! Притворяется деревом, а само и не дерево вовсе...

- Алёша, - услышал он тихий голос вожатого. – Ты почему не спишь?

- Я на звёзды смотрю, - прошептал Алёшка. – Только листья мешают. Такие огромные...

- Да, немаленькие, - согласился Виктор Сергеевич. – Это вообще интересное дерево. Ты сейчас засыпай, а завтра я тебе о нём расскажу.

***

  «Здравствуйте, мама и папа!
   Мне в лагере нравится. Ребята все хорошие, и вожатый хороший. Его зовут Виктор Сергеич, и он не очень старый и не очень молодой. У меня прямо за окном растет платан. У него громадные листья, и он сбрасывает кору, как змея – кожу. Его за это называют бесстыдником, но разве дерево может быть бесстыдником? Когда на улице ветер, мой платан шелестит, закрывает листьями окно и мешает смотреть на звёзды. Здесь очень яркие звёзды. В городе таких звёзд нет. Виктор Сергеич говорит, это потому, что в городе небо затянуто дымом. А я не помню там дыма.
Мама и папа, я скучаю, но не очень сильно.
   Ваш сын Алёша. 8 июня»
  «Здравствуйте, мама и папа!
   Мы ходили в поход, было весело, только холодно. Виктор Сергеич мне дал тёплые носки, но я всё равно замёрз, когда спал в палатке. Мы видели, как археологи делают раскопки. Там когда-то было городище, они выкопали много глубоких ям и ищут всякие древние предметы. Мне такая работа не понравилась: можно всю жизнь копать и ничего не найти. А Виктор Сергеич сказал,что археологом быть очень интересно, только нужно много учиться. А Нинка сказала, что я ничего не понимаю. Она всегда задирается. Вчера к некоторым ребятам приезжали родители, а к Нинке никто не приехал, и она плакала. А чего плакать? Значит, ее родители тоже заняты. Я скучаю, но не очень сильно.
   Ваш сын Алёша. 21 июня».
  «Мама и папа, здравствуйте!
   У нас был конкурс масок: чья страшнее, и я сделал маску из бумаги и листьев платана. Я их не рвал, они сами слетели. Но моей маски никто не испугался, и я не победил. А еще у нас были соревнования по бегу, и я прибежал шестым. Я хотел расстроиться, но Виктор Сергеич сказал, что чтобы стать чемпионом, нужно всё отдавать спорту и иметь талант. Наверное, у меня нет таланта в спорте, и ни в какую секцию я осенью не пойду, потому что жалко всё отдавать, если нет таланта. У Нинки есть талант: она в хоре поёт. В хоре пятнадцать ребят поют, я, наверное, тоже попрошусь. Виктор Сергеич руководит хором и говорит, что очень рад, что такая солистка, как Нинка, остаётся на все три смены. Папа, привези мне из своей командировки камуфляжную форму и панаму тоже камуфляжную. И Нинка просит панаму, а зачем девчонке такая панама, я не понимаю.
   Ваш сын Алёша. 2 июля».
  «Здравствуйте, мама и папа!
   Уже приехала вторая смена – тоже все ребята хорошие. У меня есть новость: я записался в хор. Я давно хотел петь, но стеснялся, потому что у меня нет ни слуха, ни голоса. Но Виктор Сергеич сказал, чтобы я пел очень тихо, и поставил меня прямо перед Нинкой. Она хвалится, что у неё абсолютный слух, и обещала, если услышит, что я фальшивлю, тихонько толкнуть меня в спину. Но она врёт, что тихонько: только и делает, что лупит меня кулаком то в спину, то по плечу. Папа, я помню, что с девочками нельзя драться, но Нинка когда-нибудь доиграется. Мы разучиваем песню «Орлёнок». Мне очень жалко этого орлёнка. Он не птица, а мальчик, которого ведут на расстрел. В конце смены будет конкурс между отрядами, и никто не должен знать, какую песню какой отряд разучивает. Но мы уже всё разведали: одни мы будем петь про орлёнка, а остальные отряды – всякую ерунду. Виктор Сергеич говорит, что на таких орлёнках земля держится.
   Ваш сын Алёша. 18 июля».
  «Мама и папа, здравствуйте.
   В нашем отряде случилась беда: нашего Виктора Сергеича от нас забрали, а поставили Галину Петровну. Мама, я помню, что никого нельзя осуждать, но она совсем не такая добрая, как Виктор Сергеич, и сразу мне сказала, чтобы я не смел в хоре даже звук издавать, только можно рот раскрывать, и меня по-хорошему нужно выгнать, но уж очень Виктор Сергеич просил меня не выгонять. А песню мы теперь разучиваем детскую - про голубой ручеёк. Нинка говорит, что у нашего Виктора Сергеича не оказалось высшего образования, а у этой Галины есть, и еще её дядя – завгороно, а наш отряд – самый лучший, и ей за нашу победу на конкурсе будет какая-то премия. А Виктор Сергеич сказал, что пока не уедет и будет болеть за нас на конкурсе. А разве это справедливо? Ну и что, что нет высшего образования? Нинка уже не так больно в спину тычет, наверное, я стал лучше петь. Но певец из меня не получится, и талант свой я ещё буду искать.
   Ваш сын Алёша. 1 августа».
«Мама и папа, скорее приезжайте!
  Двадцатого будет конкурс, нам выдадут красивую форму, и приедут многие родители. Я вас буду ждать и встречать.
   Ваш сын Алёша. 12 августа».

***

   Всё, как мечталось когда-то: белая рубашка - правда, не кружевная; чёрные брюки – жалко, не фрак; галстук-бабочка; и стоит Алёшка хоть и не в центре, но и не с самого краю. В третьем ряду сидят самая красивая мама на свете и улыбающийся, загоревший до черноты в своей таинственной командировке папа. Он привез им с Нинкой панамы, а камуфляж привозить не стал: а зачем его привозить, если скоро домой? Зал полон зрителей, и Виктор Сергеич улыбается с последнего ряда.
   На сцену вышла Галина Петровна; повернулась к хору, взмахнула рукой... и в светлое, усеянное белыми барашками облаков небо, отчаянно фальшивя, взлетел одинокий мальчишеский голос:

                                      Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца
                                      И степи с высот огляди.

   Мягкая рука осторожно легла на плечо:

                                      Навеки умолкли весёлые хлопцы,
                                      В живых я остался один.
   
                                      Орлёнок, орлёнок, блесни опереньем
                                      Собою затми белый свет, –

подхватили четырнадцать сильных уверенных голосов.

                                      Не хочется думать о смерти, поверь мне,
                                      В шестнадцать мальчишеских лет...

   Убежала со сцены Галина Петровна; горделиво переглянулись мама и папа;  счастливо улыбаясь, вскочил со своего места Виктор Сергеич...

***

- Молодец, мужик, – сказал перед отъездом папа.

   А мама ничего не сказала. Только поцеловала Алёшку в тёплую макушку и что-то прошептала совсем тихонько, чтоб никто не услышал.

   Разъехались гости; убрали сцену и стулья; погасили фонари.

   Яркие звёзды привычно смотрели на спящих ребят.
   Тишина.

   И только разлапистый старый платан еле слышно шуршал подслушанным ненароком:

- Талантушка мой...