Золотой куполок. Глава 4

                                                                                                                                    4.

       Покупатели  в очередь не  выстраивались. 

       А и покупатель нынче не тот, - это не девяностые годы, когда здесь, в Измайлове на вернисаже, иностранцы мели всё подряд.

       Мода за бугром возникла на «Рашу»,  подняли железный занавес, - первые любопытные  повалили смотреть: что да как в империи зла. Не увидели ни империи, ни зла, а народ добрый за зеленый бесценок продавал всё  - от заводов,  рудников и  музейных сокровищ  до керосиновых ламп и самоваров.

       Вася Козунеткин потёр рукавом латунный бок пузатого туляка.

       «Щас солнышко-то выйдет из-за построек – засияет золотом, не смотри, что латунь, - подумал Козунеткин, - прошелся ещё тряпочкой по фирменному клейму «Придворного фабриканта Николая Ивановича Баташова». – Вот мы и медальку, и клеймо почистим… Кто понимает, конечно, заметит…»

       Самовар сей Вася раздобыл в родной деревне на чердаке у соседки,  бабушки Маши. С «Бабманиным» внуком Борькой дружил с детства, но потом пути одногодков разошлись. Вася  в Москву поехал учиться на художника, а Борька пошел первую ходку мотать в места, как их прозывают, не столь отдаленные.  Подговорили алконавты мальца грабануть местный магазин.
 
       - Чего, мол, тебе, паря,  -  много не дадут, если и пымают,  от армии откосишь, «университет» окончишь, если дураком не будешь, там всему научат… Смотри, в магАзине бери тока белую…

       Борьку поймали.

       К нынешнему времени осталась Бабманя одна, - разметала жизнь деточек кого куда, и Боренька, внучек любимый, пропал в «университетах».

       Вот только Васенька соседский заходит навестить, когда в деревню приезжает. Выучился один из всей деревни на художника. В самой Москве живёт.

       «Это он в деда своего Митрия, видать, пошёл. Тот бывало всё красит да красит, - вон избу-то как разрисовал…» - размышляла Бабманя, глядя из своего окошка на приехавшего в очередной раз Васеньку-художника. – Зайдет, наверное, соседску бабку проведать».

       Вася и зашёл. Помнил он, что любили они с Борькой в детстве забираться на бабушкин чердак и исследовать там разные закоулки, ворошить сундук с тряпьем. «Бабкино приданое», - говорил Борька, тягая из сундука сорочки, фартуки, ленты какие-то. А в дальнем углу, под самым скатом мерцал тусклым боком огромный самовар.

       - Эй, Бабманя! Жива тут? – крикнул Вася с порога.

       - Заходи, Васенька, заходи… Жива, не берет к себе Господь.

       - Живи, чего ты туда торопишься. Успеешь ещё.

       - Да устала чего-то. Как твои дела? Смотрю – справный ты, сынок, молодец. Водку-то не пьёшь?

       - Не, не пью, так если когда в праздник махну. 

       Тут Вася слукавил,  - любил он махнуть и без праздника.

       - Ну, в праздник можно, а так-то не пей, Васенька, её проклятушшую. Из-за неё вся деревня, почитай, вымерла. Зимой никого нет, мы с Галиной двоемя тута сидим. Никому не нужны.

       - А с другой стороны – хорошо, никто не мешает, тишина.

       - Не думала я, Васенька, что так-то буду жить. Нам в комсомоле всё светло будущее обешшали.

       - Они наобещают, слушай больше.

       - Дак верили.

       - А у тебя, Бабмань, по-моему, иконок никогда не было.

       - Не было, Васенька, я ж комсомолка, каки иконы, я и родительские-то, дура, выбросила.

       Вася помнил, что действительно в Борькиной избе икон не держали, а в красном углу висел репродуктор и плакат с Лениным. Им и верили. Но сейчас Вася пришёл к Бабмане не за иконами, а за старым самоваром.

       - Давай, Бабманя, чаю что ли выпьем?

       - Ох, чтой-то я тебе сразу-то не предложила. Вот старая! Конечно, выпьем.

       Старушка засуетилась, вытащила из печи чайник эмалированный, когда-то зеленого цвета, а ныне почерневший.

       - Сейчас я на карасинке мигом согрею.

       - Это ты к обеду согреешь,  - сказал Вася, затем вытащил из пакета и поставил на стол пластиковый электрический чайник фирмы Vitek. -  Мы вот с тобой через пять минут будем чай пить. Подарок тебе, Бабманя.

       - Что это такое? – прищурила подслеповатые глаза старушка.

       - Чайник такой, электрический. У тебя где розетка? – Вася поглядел по сторонам, и к счастью, розетка оказалась у самого стола.

       Но вилка европейская в старую советскую розетку не вставлялась, - штыри были толще.

       - Ничего, мы эту розетку приспособим, - заверил Вася, расстроенную старушку.
      
       – Дай-ка мне ножницы, что ли…

       Бабманя принесла, достав из комода, ножницы. Вася снял крышечку  розетки, и ножницами развернул отверстия.

      - Вот теперь в самый раз. Наливай воду.

      Бабманя осторожно взяла чайник и пошла в сени к ведру с водой. По пути она прочла название фирмы и засмеялась.

      - Чайника-то Витёк что ли зовут? – спросила она.

      - Ну да  - Витёк, будет с вами тут вечера коротать. Ты с бабой Галей, и Витёк  вам для компании.

      - Придумают же… Витёк… Ну, дак пусть его… Эвона, шумит уже. Надо же. Спасибо, Васенька, тебе за подарок.

      - На здоровье.  А вот самовар у тебя на чердаке, Бабманя, помнишь, валялся? – переводил разговор в нужное русло Козунеткин.

      - Почему – валялся? Он там лежит, хранится. Худой правда, некому лудить-то… Это дедушка твой – Митрий - мастер был. Хоть кастрюлю каку, хоть самовар: всё наладит, рукастый. Ты не в него ли пошел?

      - Наверное… гены… На чердак слазию, погляжу?

      - Ой, а чайник-то уж готов! Ну и ну. Полезай, глянь,  чего хоть там, крыша не течёт ли?

      Вася вышел в сени, - лестница на чердак вела оттуда, - поднялся, открыл люк и просунул голову. На чердаке от солнышка было тепло, сквозь щели оно проникало  сюда, под крышу, а от потревоженного люка вздыбилась пыль, вихрилась в лучах, и пахнУло … детством. В дальнем углу, на прежнем месте и лежал самовар, совсем потемневший, еле видимый, упрятанный от чужого глаза.  У Васи аж слеза навернулась.

      Он вытащил самовар на крыльцо, отряхнул от пыли, заглянул под крышку, - действительно труба отпаялась и громыхала внутри. «Наверное без воды перегрели, - подумал Вася, - ну да ничего, может и к лучшему, что распаялся. Бабманя не пожалеет. А мне припаять  и облудить – пару пустяков… Хорошо, у деда научился».

      - Ну, чего, Бабмань? Чай-то готов? Разливай, давай… А самовар действительно никуда уж не годен… Распаялся весь. Небось, вода выкипела, а его кочегарили, - вот и… - тряхнул  Вася антиквариат, чтобы и Бабаманя слышала: всё, мол, некондиция.

      - Да я уж и не помню. Считай с войны с самой и не ставили. А тогда он нас выручал.  Дров-то мало, - заготовить некому, а он, родименький, от щепок кипятился. И чаю попить и помыться, дак… и сварить можно было когда чего… Выручал, да, а потом карасинки пошли, карагазы…

      - А теперь вот с Витьком электрическим будешь миловаться. Быстро и хорошо. А самовар, Бабманя, я с собой заберу, запаяю, может… Чего на чердаке валяется! Лады?

      - Бери, кому он нужон, - своё Отжил…  А может и, правда, изладишь…
      Козунеткин смотрел в сияющий бок туляка, как в зеркало. Отражались деревья; голубое небо, смешиваясь с самоварным золотом, выглядело оливковым; ротозеи, идущие мимо, будто в комнате смеха, вырастали из маленьких человечков до гигантов и опять уменьшались, проходя.

      Вася от нечего делать и по отсутствию покупателей тем и тешил глаз, когда заметил  фигуру человека, несущего под мышкой,  завернутую в бумагу картину.

      Человек показался знакомым.

      Вася перевел взгляд с самовара на проходящего и вспомнил: «Ну конечно, - Ленька Аркантов… учились вместе в Строгановке… ё-моё, сто лет не видел!»

      - Аркантов? Лёня! – крикнул Вася.

      Заметил однокурсника и Лёня.

      - Надо же где встретились! – признал Аркантов в продавце знакомого.

      - А где же нам, безработным мозаистам, и встретиться, как не здесь. Ты чего – живопИсью занялся?

      - Да, давно уж, жить-то надо. А ты как?

      - Как видишь, - деревню родную продаю.

      Вася похлопал ладонью по самовару.

      - Хорош, - согласился Лёня.

      - Да никто не берёт, прошла мода-то. Эх, а помнишь, Лёнька, как мы жили при совке-то? На мозаики наши заказов было, мама не горюй.

      - Ещё бы не помнить. Тебе ещё здорово удавались «мы придем к победе коммунизма». Ученый там со спутником, рабочий с молотком и крестьянка со снопом. Ты ещё с Ляльки крестьянку-то выкладывал…

      - Золотые времена. А Лялька… - Вася аж глаза прищурил. - Да, хороша была, но так и пропала где-то… С тех пор не видел. А ты чего наваял? Покажи-ка.

      Лёня сдвинул с картины бумажную обертку.

      - Крутяк! В Пушкинский музей можно вешать.  А это два пидора что ли стоят?

      - Грубый ты, Вася, сейчас это – геи. А ты – пидоры.

      - Понятно, в струе, стало быть, молодец! Сам-то женат?

      - А то, и детей двое, успевай только кормить спиногрызов.

      - Успеваешь?

      - А куда деваться-то? Толкну вот… Народ вроде бродит, ищет чего-то. Может свезёт сегодня. Пойду встану…

       И Лёня, натянув обратно бумагу на шедевр, двинул к живописному ряду.
       Продолжение следует. http://proza.ru/2014/04/10/2551