Связанные одной сетью

                                                                                                                                 
    С наступлением осенних холодов чета Бондарь пополнилась малышом – супруга родила на радость мужу, себе и многочисленной родне сына. Родители долго не раздумывали, дали ребёнку имя Анисим и не прогадали. Мальчик рос крепким, здоровым; когда подрос и пошёл в школу, проявились такие качества как исполнительность, упрямство и обязательность. Уж если Анисим ставил себе цель, то добивался своего, чего бы ему это ни стоило.
     Счастливые родители не могли нарадоваться сыном, он отвечал им тем же; но одно тревожило и внутренне раздражало Анисима (внешне своего беспокойства не проявлял), это как его ласково называла мама – Аничка. Вот Аничка, и всё! Какие кошки досады острыми когтями скребли его душу! Но авторитет родителей непререкаем и эту аксиому Анисим пронёс через жизнь. Папе спасибо; он пытался и робко и настойчиво убеждать маму, что негоже мальчика женским именем звать. Это просто безобразие! Мама аргументировала всегда одинаково: Аничка от имени Анисим; Анечка, делала акцент на втором слоге, от имени Анна. Неужто разницы не видно?! Папа разводил руками и соглашался, конечно же, видно, мол, как это я сразу-то не заметил! Упасть мне на месте и притвориться мёртвым!
      Проблемы другого плана возникли у Анисима на улице среди друзей. Друзья, носившие в основном простые как грабли имена Петька-Колька-Санька-Сеня, с трудом выговаривали Анисим; запинались, коверкали имя и, получалось как-то не очень прилично. Гуртом, делали попытки, безуспешные большей частью, сделать производное сокращённое, краткое и звучное. Но выходило либо «Анька», по-девчачьи, или «Симка», ну, это вообще ни в какие ворота!
      Выручил и Анисима и друзей всегда находящийся в компании умник, к кому в трудную минуту обращались за советом – Генка-водолаз. Так его прозвали за огромные очки с толстыми линзами, которые он носил из-за слабости зрения. Вот и в этот раз прибегли к его услугам.
     Энциклопедические знания Генки-водолаза заслуга его семьи. Бабушка преподавала в школе географию и биологию, мама специализировалась на иностранных языках, а папа с увлечением нёс ученикам знания о законах физики и химии в местном индустриальном техникуме.
     Выслушав внимательно обе стороны: непосредственно Анисима, жертву родительской тяги к странным и необычным именам, и, непосредственно демос, друзей-приятелей, Генка-водолаз из общей массы слов, сбивчивых и  невнятных, сформулировал для себя чётко поставленную задачу. Помоги, возопили к нему! И он помог. А почему бы и, нет?! Бескорыстно. Крепко-накрепко запали в его память слова бабули о человеке, бесплатно возвращающем зрение и здоровье, правда, этого дядьку почему-то потом распяли на кресте.
     Генка-водолаз долго сидел в густой прохладе отцветающей вишни, морщил лоб, беззвучно шевелил губами, глядя в чистое синее небо поверх зелёных крон деревьев, изредка поправляя тяжёлые очки, съезжающие в процессе умственного напряжения на самый кончик носа.
     Детвора ждала терпеливо и молча, боясь прервать таинство мыслительного процесса. И когда Генка-водолаз вынырнул из светло-мрачных глубин подсознания на поверхность пруда озарения, даже затаили дыхание. Ну?! – читалось нетерпение на их лицах. Как?! – горели неземным огнём чистые мальчишеские глаза.
      Пощёлкав пальцами для убедительности, эта привычка сохранилась у большинства мальчишек на всю жизнь, Генка-водолаз произнёс следующее:
     - Короче, имя Анисим произошло от названия пряного растения анис, - и замер, в ожидании реакции.
     Послышался гул и ропот детских голосов, то ли одобрение, то ли негодование, не понять.
     - Это, надо понимать, минус, но есть и плюс, - и снова сделал паузу.
     Друзья взмолились:
    - Ну, Генка, давай, не томи!
    - Но есть и положительный момент, это второе название растения – бадьян. Значит, пацаны, чтобы Анисиму не было обидно, - Генка-водолаз театрально развернулся в сторону Анисима и показал рукой, - будем звать его Бадьян. – И подвёл под этим черту, дав понять, спорить, смысла нет.
     - Всё равно, как-то не так, - покрутил кто-то в воздухе пальцами. – Короче нельзя?
    Генка-водолаз изобразил удивление на умном лице:
    - Почему нельзя, - сумничал он. – Можно. Бад.
    - О! – радостно загалдели пацаны. – Это да, коротко и точно – Бад!
     Привычка спать под неназойливый музыкальный шёпот радиоприёмника появилась у Анисима Петровича на втором году холостяцкой жизни. Расстались с женой, четверть века, прожив с ней душа в душу, и вырастив троих детей, из-за пустяка.
     Неизвестный доброжелатель прислал на телефон супруги пару фото с новогодней вечеринки. На фото хорошего качества Анисим Петрович сочно целовался, танцуя, с молоденькой секретаршей Ниночкой, очень сильно прижимая её к себе. «Больше ничего не было! – оправдывался Анисим Петрович. – Просто дружеский поцелуй, всего-то! Подумаешь, криминал, увлечение новогоднее!» Не скажи он «дружеский поцелуй», «всего-то» и «увлечение новогоднее», глядишь и обошлось бы, списали бы на хмель-вино, шампанское и водку, на чай и торт на лацканах пиджака и долго потом смеялись, вспоминая, сей курьёз.
     Но разгорячённую супругу это задело: - Всего-то!.. Просто дружеский поцелуй, говоришь?!.  Увлечение, кобель!.. Выгнала спать Анисима Петровича в зал; утром ходила надутая, как мышь на зерно; Анисим Петрович звонил жене до обеда и после, но она демонстративно сбрасывала вызов.
     Вечером застал наполовину пустую квартиру. В гардеробе одиноко висели только его вещи. На экране новенького телевизора жвачкой прилепленная записка гласила: «Тоже нашла себе развлечения».
    Брак рухнул в одночасье. Благо, дети завели семьи и жили отдельно и не видели этого позора. Родителей не винили. Всяко бывает. И шлея под хвост, и бес в ребро.
    Одному было трудно первые сто лет. Потом привык. Нашел свои прелести в одиночестве.
    Свобода приняла его прямо у входа, заключила в жаркие объятья, едва не задушив, и повела по своим коварным, запутанным и окольным путям, давая себя саму в бессрочное пользование с правом выбора вновь обретённому неофиту.
     Появилась привычка засыпать и просыпаться под включенный на неполную громкость радиоприёмник.
     Поначалу, засыпая, прислушивался к трёпу ведущих, смеялся над удачными и острыми шутками, слушал песни и засыпал почти под утро. Со временем засыпал мгновенно, не обращая внимания на словесно-музыкальный мусор эфира.
     Но эту песню, которая вторую неделю была в ротации, он мог слушать бесконечно. Она вызывала в памяти давно забытые воспоминания из детства и юношества.
     Исполняла романс восходящая звезда вокала Лия.

                              Душа, истекая слезами,
                              Взывает простыми словами:
                              - Вернись, прошу, пожалуйста, вернись!
                              Но почему-то между нами,
                              Но почему-то между нами
                              Лежит прожитая не нами наша жизнь.
    - Катерина Михална, разрешите? – отвлёк от чтения доклада «Проблемные участки прибрежных зон пограничных акваторий» Катерину Михайловну Рыбак, начальника отдела прогрессивных исследований мелодичный голос секретаря.
    - Да, Зося, - с плохо скрываемыми нотками недовольства, ответила Катерина Михайловна. – Что-то важное?
   - Ой, да, нет, - заскромничала Зося. – Хотела отпроситься на часок пораньше. Жених приезжает, мы с ним…
   - Хорошо, - не дослушала про приезд Зосиного жениха и что они хотели, Катерина Михайловна. – Иди.
    - Чмоки-чмоки, Катечка Михална! – проглотив обиду, скрылась за дверью Зося, а ведь она хотела поделиться радостью, жених предложил руку и сердце, и что свадьба не за горами.
    Катерина Михайловна попыталась сконцентрироваться на тексте, но, поработать над докладом, в этот день было не суждено. Позвонила мама. По укоренившейся привычке начала издалека: справилась о здоровье, о внуках, приедут ли в воскресенье на пироги, закончила просьбой одолжить пару тысяч баксов на ремонт машины. Получив согласие, продолжила лить новости из кувшина событий. Катя пыталась остановить мощный поток вопросов и информации. Но безрезультатно. Вдруг на её счастье в телефоне раздался бесстрастный голос, монотонно сообщив, что на счёте недостаточно средств.
    Катерина Михайловна вздохнула, но маме не перезвонила; развернула на дисплее текст доклада. Однако внимание снова отвлёк новый фактор – высветился значок о пришедшем письме. Не решаясь вслух, а вдруг кто-нибудь слушает, воспитание да и культур-мультур не позволяет, Катя мысленно отблагодарила прогресс за все достижения и открыла письмо. Марианна Березняк, школьная подруга,  была лаконична: «Определился Бадьян. Надеюсь, помнишь?»      
    Лёгкая судорога дёрнула щеку, нервная усталость, острая боль дала знать в левом подреберье, обострился невроз. Сама поставила себе диагноз. Перехватило спазмом грудь. Задержав дыхание, посчитала до тридцати. Отпустило. Выдохнула медленно через сжатые трубочкой губы. Уф! Восстановила внутреннее равновесие, пришедшее в движение прочитанным. «Бадьян, - подумала Катя мечтательно. – Как ты поживаешь?» И быстро застучала ровно остриженными ноготками, покрытыми прозрачным лаком по клавишам. Логин. Пароль. Enter.
     Социальная сеть «Собеседники» гостеприимно распахнула врата.
     Находясь в непонятной ажитации, Катя не впечатала, вбила, остервенело стуча по клавишам «Бадьян», и осеклась. «Стоп!- чуть не прокусила нижнюю губу. – Анисим!»
    И снова полетели руки-чайки над бескрайними просторами и волнами моря-клавиатуры. «Анисим. Бондарь».
    Правая рука с согнутым указательным пальчиком хищно нависла над доской, словно сомневаясь, а надо ли; но переборов смятение, резко клюнула фалангой клавишу «enter».
    Страница открылась сразу. Мужчина на фото был именно он, Анисим; не тот, безусловно, застенчивый семнадцатилетний юноша, а повзрослевший муж, с опытом прожитых лет за спиной, как ангел с крыльями. Его нельзя было не узнать.

    Фото для странички Анисим выбрал самое лучшее. За ним отправился в фотоателье.
    В затемнённом павильоне мастер долго крутился вокруг почти не привередливого клиента. Взбивал на лысой голове редкий вихор пальцами и разговаривал с собой. Не забывая про посетителя. То так усадит Анисима в кресле, то сяк; то попросит слегка отвернуть голову от объектива, то приподнять подбородок. В итоге предложил избавиться от галстука, как ненужного в данном случает аксессуара.
     Когда наконец-то был выбран правильный ракурс, мастер заявил, мол, не хватает какой-то одной маленькой детали для полного ансамбля с лёгкой светло-бежевой шляпой, цвета шамуа твидового костюма и нежно-кремовой сорочки. И застыл в задумчивости. «Трубка?!» - предположил Анисим, прерывая неустойчивые медитации мастера. Тот встрепенулся. «Именно! – подпрыгнул и взбрыкнул ногами. – Трубка! И трость!»
     Магические манипуляции с фотоаппаратом. Щелчок. Вспышка.
     «Хорош. Однако!» - воскликнул, ломая в посттворческом экстазе длинные тонкие фосфорические пальцы фотограф.

     «Хорош, гусь!» - иронично усмехнувшись и покряхтывая, вглядываясь в фото, подумал довольно Анисим.

    «Просто душка!» - едва не сорвалось с языка Ванды Ясулович, жгучей миловидной брюнетки с синими глазами, которой льстя, многие давали слегка за тридцать, когда Анисим обратился к ней за помощью зарегистрироваться в социальной сети «Собеседник». «Уж теперь-то ты будешь мой!» - злорадно подумала Ванда, мысленно потирая ухоженными руками с ногтями ярко-красного цвета с лиловой размытой каймой по периметру. Свои злые, коварные козни она лелеяла долго, тщётно ища повод разлучить любимого с ненавистной соперницей (тогда ещё бывшей женой), искала случая. И дождалась. После стольких лет терпения Судьба уготовила ей сюрприз – новогодний корпоратив фирмы, подарок учредителей коллективу. Это она, Ванда, без устали подливала в бездонную хрустальную рюмочку Анисиму то водочку, то коньячок, то граппу или виски. Наконец, она на ходу изловчилась, напрягла свои далеко не отягощённые злом извилины и сообразила коктейль, после которого Анисим в прямом смысле слова поплыл. Но мимо её берегов. Что и было задумано. Ладья Анисимовой страсти пристала к берегу секретарши Ниночки. Молодой, незамужней кокетки, которая длинными стрелками глаз вводила в соблазн неискушённые блудом сердца женатых мужчин.
     Клюнул спьяну и Анисим на незатейливые прелести Ниночки. Увлёк её в танец страсти, более чем целомудренно привлекая и прижимая пышущее психооргазмическими флюидами  молодое тело к себе.
     Победно усмехнулась Ванда. И потянулась за фотоаппаратом.
     Вот и сейчас, раскинув свои  сладко-чувственные тенёта, Ванда надеялась, он – её.
     Однако звон литавр не всегда знаменует победу. Анисим остался равнодушным к выпирающим за пределы разумного прелестям Ванды. Сухо поблагодарил за помощь. Едва коснулся губами щеки. Вернулся за стол и углубился в работу. 
     Ванда неистовствовала! Она метала молнии и громы. При этом лёгкая улыбка не сходила с уст, сквозь макияж не просвечивал яркий румянец. Ванда тайком окинула кабинет взглядом, не видел ли кто её поражения. Оказалось, на разыгранную сценку никто не обратил внимания. Каждый нёс суму своих забот.
    Анисим не подозревал, капризы женщин нужно не только исполнять, но и предугадывать.
    Трубку мира Ванда затушила и вбила в столб неприязни топор войны. «Держись, Анисим, - кипела Ванда, - не достанешься ты никому!»
     Анисим чертил графики, заполнял журналы, расписывался в сметах. В общем, выполнял ненужный рабочий мусор, исправно отправлявшийся в архив. И совершенно игнорировал объект, посылающий свои астральные ракеты в его ментальный мир.
    Ванда обиду проглотила. Запила валидолом с коньяком, отрихтовала валерьянкой с мартини и залакировала пустырником с ликёром «Амаретто». Уснула, придя домой, ночью её растревоженное сознание не решились потревожить сны. Утро она встретила бодро. Без тяжести в теле и груза в душе. Посмотрелась в зеркало после всех утренних процедур и резюмировала: - А жизнь-то продолжается!

    С первых дней знакомства с интернетом Анисим, в отличие от других увлекающихся натур не нырнул безрассудно в сию реку, а начал, как опытный пловец искать отмели и брод. Анисим не противился нововведениям, улучшающим (что бесспорно) жизнь, он был категорически против бесшабашной экспансии сего виртуального монстра в свой, пусть и не совсем идеальный и далеко не безгрешный мир. Считал, всё новое должно быть дозировано предельно строго. К разумным ограничениям относился крайне дружелюбно. В самом деле, интернет это же не сто грамм спирта натощак утром выходного дня!
     Как и всякое увлечение, заинтересованность глобальной сетью полностью поглотила Анисима после регистрации в социальных сетях. Он уже не утверждал категорически языком Шекспира и Байрона: « I hate these frigging social networks!» Он их полюбил нежной и трогательной любовью. К слову сказать, точка невозврата была незаметно окончательно пройдена, отступать некуда и известно, что за спиной.
    Конечно, та информация и возможности, обнаружившиеся в сети, шокировали не смертельно. Недолго пробыв в ступоре, отважно выступил в поход на новые неизведанные виртуальные земли. Неделя пребывания в светлых водах свела его почти со всеми, кто на тот момент не почил в бозе, одноклассниками, сослуживцами по флотской службе, с однокурсниками по институту.
    Чепушники (от слова «чепуха»), таковых оказалось предостаточно, отсеялись через сеанс-другой виртуальной связи; остались те, с кем хоть не пуд соли съел, но выпил во время оно не один литр спирта.
    Переписка. Как река весной, была то безудержно быстрой, смывая информационные пласты и обнажая неприкрытую суть жизни, то величава и неспешна, как та же река, только после весеннего вешнего буйства. Обрастало дерево переписки листьями-посланиями, скрывались ветви под ними, густела крона.
    В одну из бессонных ночей, их в холостяцкой жизни Анисима становилось от месяца к месяцу больше и больше, выпив изрядно виски с портером, дело было в ночь на субботу. Так и не изморщинив гладкое тело кровати, решил Анисим проверить почту. Тайное, тревожно-томительное, непонятное и необъяснимое чувство не давало душе его покоя.
    Зашёл на страницу. Новостей не оказалось. Сыграл пару партиек в шашки и в уголки с сослуживцем по боевой и политической подготовке. Закрыл страницу и минуту, не моргая смотрел на синий экран. На сердце полегчало. Рука сама потянулась за трубкой. Процесс набивания табаком, процедура умиротворяющая. Несколько затяжек и по комнате поплыл ароматный сизый дым. В голову ударило. Окружающая обстановка поплыла. Предметы утратили чёткие очертания. «Ты меня любишь? Ага!» Вдруг всплыли строчки из недавно услышанной песенки. И вспомнил Анисим её.
     С Катей Рыбак взаимная симпатия возникла в восьмом классе. После летних каникул. После радостного праздника Первого Сентября. И обязательных хозяйственных работ в подшефном колхозе на уборке овощей.
    Ничего бы не случилось, не посади их за одну парту классный руководитель Агнесса Ираклиевна. Не соверши она этот единственный правильный поступок за всё время своей преподавательской деятельности, дороги соприкоснулись бы на время обочинами и разошлись в своём направлении каждая. Но она сделала именно то, что сделала. Этим своим неосознанным решением заставила два абсолютно безмятежных подростковых сердечка биться учащённо и, с зарождающейся симпатией смотреть друг на друга.
     Выйдя из вязкого сумрака воспоминаний с испариной на лбу и, бешено бьющимся сердцем, Анисим вернулся к компьютеру. Включил. Сделал парочку глубоких вдохов. Успокоился. В поисковике набрал «Анна Рыбак» и с тревогой уставился на дисплей. Страница Ани открылась быстро. Минуту-другую Анисим смотрел на фото и рассматривал при увеличении, словно стараясь что-то отыскать. Аня, со скидкой на возраст, практически не изменилась. Та же натуральная блондинка, немного платиновых тонов в волосах. Те же с весёлой искоркой глаза. Причёска другая. Так и лет уже не шестнадцать!
    Не хватило духу написать письмо. Просмотрел ленту событий. Отказался писать глупые комментарии под не менее глупыми фото с животными и детьми. И свернул работу.
     Сон сморил Анисима в кресле. Удобно устроившись, он забылся легким глубоким выпадением из реалий жизни. Кадры сновидений сменяли друг друга быстро и хаотично. Сконцентрироваться на чём-то определённом не получилась. Как выпал из реальности, так и вернулся. Открыл глаза, за окном день. Будто спать и не ложился вовсе. Позвонил другу и отправился пить пиво к нему домой. Жена, сообщил друг, укатила до среды к маме. Оперативное пространство свободно!
    Все беседы с другом Сеней велись на нейтральные темы. Пытаясь однажды соблазнить его девицами из эскорт услуг, получил резкий отказ. В категоричной форме друг заявил, что боится жены. Не опасается, а именно – боится. Она, с его слов, с недавних пор стала провидицей. Читает его мысли, как книгу. И поэтому остерегается не того, что проговорится, рот всегда на замке (ты ж меня знаешь!), а язык под контролем. А того, что жена своим обретённым даром выведет на чистую воду. И как случалось не раз, когда Сеня делал долгий глоток пива, зазвонил телефон. От неожиданности Сеня поперхнулся. Пока приходил в себя, не отвечал. Затем, собравшись с силами, сказал заискивающим голоском:
   - Да, милая.
   Но вместо «здравствуй» услышал:
   - Небось пиво хлещешь с Анисимом?
   Сеня бросился заверять:
   - Богом клянусь…
   Супруга оборвала:
   - Не трожь его имя!
   - Мамой!..
   - Совесть совсем потерял, святое слово мараешь…
   - Хлебом, милая, клянусь. Хлебом! – Сеня застучал кулаком себя по груди и выпятил глаза. – Ни капли в рот. – Следующими словами выдал себя с головой. – Вот и Анисим подтвердит…
     На другом конце связи жена укоризненно произнесла:
    - Всё-таки пьёте, - и резко крикнула, - А ну дыхни!
    Сеня дохнул в трубку.
    - Выпили уже, - вынесла вердикт жена и нажала отбой.

     Сценарий дружеских попоек был всегда один. Усугубив лишку – выпили не сколько хотели, а сколько смогли, - Сенька брался за гитару. Всё остальное время она сиротливо висела в супружеской спальне на стене.
     Репертуар песен был выверен временем и вкусами исполнителя и слушателя, иногда даже выступающего на подпевках в бэк-вокале.
    На «бис» три раза подряд для распевки Сеня исполнил «По Муромской дорожке» с инструментальными вариациями и вокализом  в конце каждого исполнения. Затем проникновенно, с дрожью в голосе романс «Я встретил вас». Выпитое позволяло лицедействовать безупречно. Исполнил Сеня также несколько песен из прошлой армейской  службы. Которые легко вспоминались в подвыпившем состоянии, а вот на резвую голову никогда.
    Под занавес, это когда уже больше нечего пить, но идти в магазин не  позволяет матушка-земля, стремительно желающая встретиться лицом к лицу, Сеня изобразил, как любит иногда говорить, понравившуюся песню в исполнении Александра Кальянова «Я грешник».
    Слушая её не первый раз, Анисим впадал в не отягощённую тяжестью воспоминаний ностальгию.

                                   Где они, как тень под небесами
                                        Журавли, пропущенные мной.
                                        Только ты стоишь перед глазами,
                                        Как звезда стоит перед землёй. 
    «Действительно, - слушая песню, думал Анисим, - где они, журавли, пропущенные мной? Где они пролетели, как тень под небесами быстро утекающей жизни?»

     Встретил воскресное утро Анисим дома. Снятые наспех вещи разбросаны от прихожей по коридору до зала со спальней. Как добрался. Когда ушёл. Полная амнезия. И этим она Анисиму нравилась. Не мучила совесть разнообразными рефлексиями и ненужными воспоминаниями. А что до потерянности в пространстве, так оно и хорошо. Будто заново на свет народился. Только внутри тошно, гадко и противно.
    Присущий посталкогольный сплин и лень  делать лишние движения, не позволили, медленно паря над землёй, слетать в магазин за лекарством. Выручил сосед. Он что-то мастерил на балконе. Стучал молотком, визжал ножовкой и сверлил дрелью.
    - Как дела? – поинтересовался Анисим, с трудом удерживая равновесие, перешагивая через порог.
   - Хорошо, - не оборачиваясь, буркнул сосед. – А у тебя?
    Анисим изобразил некое подобие речи, но слов внятных не произнёс. Сосед обернулся и, видя бодрый вид Анисима, предположил:
    - Сильно?
    Сил хватило моргнуть. Утешив стандартным «будь спок» исчез в комнате. Минуту спустя материализовался с двумя банками «Лифляндское Светлое».
    Первые глотки принесли облегчение. Последние – прогнали хворь.
    - Я твой должник, - улыбнулся широко Анисим.
   - Свои люди, сочтёмся! – отреагировал сосед и принялся снова стучать, пилить, сверлить.
   Анисим отправился в магазин. Важно не переборщить с лекарством, думал он по дороге, насвистывая какой-то весёленький мотивчик, взять в меру. Мера – это десять поллитровок «Столичного Портера».
    Приведя внутреннее состояние в полную гармонию с окружающей средой, Анисим обратил взгляд на компьютер.
   Открыл страничку Кати и снова, в полной задумчивости смотрел на её фото. Беззвучно шевелил губами, изредка вытирал предательски влажнеющие уголки глаз. Вздыхал тяжело и снова смотрел на Катино фото. В итоге выключил компьютер. Безо всякого настроения допил пиво и лёг спать в восьмом часу вечера.

    Неугомонная флибустьерка Ванда не оставила попыток взять на абордаж флагманский фрегат – Анисима Бондарь.
    За выходные полностью сменила образ. Перекрасилась в ярко-рыжий цвет, постриглась а-ля мальчик-хулиган. Короткая чёлка по верхней линии бровей вызывающе оттеняла красоту голубых глаз. Приобрела костюм-двойку цвета морской волны и туфли в тон.
     За исключением Анисима, находящиеся в кабинете по делу или просто выпить кофе-чаю мужчины оценили перемены Ванды, засыпали комплиментами. Игриво интересовались, уж не появился ли у неё тайный воздыхатель. Она стыдливо прикрывалась журналом «Vogue», косила взгляд и, отмахиваясь ладошкой, отвечала кратко «Возможно-возможно!»; кокетливо щуря глазки «С какой стороны посмотреть!»; вызывающе акцентируя слова «Ну, если у нас мужчины только для вида».
     Кому адресовались слова, было понятно. Но адресат пребывал в непонятной прострации, блуждающим, ничего не замечающим взором обводил сослуживцев и продолжал работать. Волны информации набегали на берег его слуха и откатывались назад; корабли сплетен разбивались о рифы его отвлечённости; терпящие бедствие слухи и намёки тонули в штормующем море, не видя света его маяка.
    Анисим был здесь и одновременно в астрале: он считывал одному ему нужную информацию и не спешил с нею делиться.

    С момента получения известия, что Анисим обозначился в сети, Катя стала отслеживать все посещения своей странички.
    После первого посещения Анисим не оставил ни строчки, чем огорчил Катю. Она списала это на лёгкое потрясение, чувство ей знакомое. Заодно развеяла все сомнения, тот ли это школьный товарищ, мало ли на белом свете Анисимов да ещё Бондарь! И он убедился, это именно она, Катя Рыбак.
    Но когда после второго посещения место для сообщения оказалось пустым, она разнервничалась. Ну, что за блажь, зайти и ничего не написать! Или каприз, призадумалась Катя, и улыбнулась, вспомнились строчки из некогда популярной песни: «Напиши мне письмо, хоть две строчки всего…»
    Ай, да Анисим, восхищалась сдержанностью друга Катя, скуп на эмоции, предельно скуп. Или терпелив? Ждёт, кто первым сдастся и моргнёт.
    И в третий раз Анисим зашёл, потоптался у порога, и без лишних слов удалился. Да что ж такое, негодовала Катя, кипя как чайник, у него что, даже фантазии не хватило накалякать пару слов? Измеряя кабинет по периметру, пересекая по диагонали, остужая гнев и выпуская пар, думала-думала… и наконец, надумала. Если гора не идёт к Магомету, то Алёнушка письма Иванушке относит на почту сама. Ножками. Эврика кричать не пришлось. Злорадно подавляя волны эмоций на красивом лице, то сводя брови к переносице, то сжимая губы в тонкую ниточку, она ввела себя в состояние бесконечного спокойствия. Скользя по полу на высоченных шпильках, подлетела к столу, наклонилась над клавиатурой и исполнила классический ход е2-е4: - Здравствуй, Анисим. Это до безобразия неприлично, приходить в гости и молчать. Ау! Отзовись! Или язык от страха проглотил?
    Зря Катя ждала ответный ход конём.
   
    Последний раз такое было в конце девяностых прошлого века. Вечером отключили электричество. С трудом дозвонившись в АДС, Анисим узнал, на линии авария, работают аварийные бригады, без света весь Пятницкий район. Сдержался, не съязвил в ответ ласковой дежурной, что ему не легче оттого, что не только в его квартире нет света, но и в других тоже, да промолчал. Подумал, бедняжке сейчас и без того не фонтан. Вытащил из комода ноутбук, проверил заряд батареи, и включил.
     Пробежав сообщение от Кати, задумался.
    Светлые чувства, проснувшиеся к Катерине, сделали жизнь юного Анисима ярче и радостней. Каждая минута наедине – счастье. Он старался вырвать у дня, ночи-то были ещё недоступны, максимальное количество этих минут. На вершине счастья он находился в тот момент, когда обоим выпадало дежурство в классе. В обязанности дежурных входил небольшой перечень выполняемых работ. Как то: чистая доска в начале каждого урока, чистая, влажная ветошь, запас мелков и, самое ответственное, мытьё полов в помещении по окончании занятий.
     Во время уборки было предостаточно возможностей как бы невзначай коснуться руки Катерины, на уроке это тайком, кончиками пальцев, легко скользя по нежной бархатной коже или, с трепетом дотронуться коленки, круглой, горячей, обтянутой плотной тканью колготок. Можно без опаски сесть рядом на парте, обнять и…
    Это случилось в марте. За три дня до весенних каникул. Во время очередного дежурства.
     С самого утра Анисим задерживал взгляд на Кате, беседующей с подругами. Улыбался ей в ответ. Кивал незаметно головой. Иногда сам ловил Катин взгляд, на секунду задерживался, будто что-то хотел сказать и продолжал ёрничать с друзьями, корча рожицы и громко смеясь.
     В воздухе летало электричество, готовое, вот-вот, заискриться и вызвать внезапную вспышку чувств.
     Занятия прошли, как тень, не оставив следа в памяти.
     Опустели классы. Разошлись ученики по домам. За ними следом преподаватели. Дежурная техничка сладко дремала в своей комнатёнке под центральной лестницей, иногда потряхивая головой, повязанной застиранной выцветшей косынкой, во сне, выйдя из роли, недоумённо моргала сонными глазами, продолжая находиться в самом интересном месте сна, являясь главным персонажем происходящего.
    Постепенно испарились и последние дежурные, хлопнули радостно двери осиротевших пустых классов, взвизгнули, скрипнули ключи в замках. Погасли лампочки. Классы погрузились в трепетную дрёму. В коридорах через один горели светильники, размытым светом-розгой гоняя расшалившиеся призраки учеников, и незаметно гасили ненавязчивую агрессию приближающейся ночи.   
    Мытьё полов Анисим взял на себя. Катю усадил на стул, поставленный на стол, как на трон. Она что-то рассказывала, стараясь не подавать вида мучившей её нервозности, а Анисим, засучив рукава рубашки, полоскал тряпку в ведре, мыл полы, снова полоскал и отжимал ветошь. Пару раз Катя похвалила его, предположив, дома он помогает маме с уборкой, он ответил, а как же, ей-то одной трудно управиться с четырьмя мужиками и рассмеялся.
    От процесса мытья снова отвлёк голос Кати, взволнованными нотками прозвучавший в звенящей тишине класса:
    - Анисим…
    Он оглянулся. Катя слезла со стула и присела на краешек стола.
    - Анисим… - в её голосе, взгляде пронзительно говорило и звучало что-то далёкое, ощутимо родное и близкое. Катя поправила зачем-то воротник блузки, причёску, откинулась назад, опёрлась на руки.
     Сердце у Анисима гулко забилось. Мелкая дрожь цунами прошлась от макушки до пят. Увлажнились насухо вытертые ладони и обмякли колени. Не отводя взгляда от Кати, чувствуя, как горит лицо, на ватных ногах Анисим приблизился к ней и остановился в полушаге.
    Взгляд Кати подёрнулся поволокой, дыхание заметно участилось, под блузкой, вверх-вниз, завораживающе двигались заветные округлости. Губы непроизвольно шевельнулись, лицо озарилось улыбкой.
    Анисим преодолел последнее расстояние, уткнулся в пахнущие сосновым бором волосы, замер на мгновение. Торопливо, дрожащими от нетерпения пальцами расстегнул пуговицы на блузке и застыл. Он не знал, как поступить дальше. С таким предметом белья, как бюстгальтер, он не сталкивался. Замешательство прервала Катя. Застёжка раскрылась легко. Катя обхватила за голову Анисима и прижала к груди.
     Произошедшее дальше можно назвать сном, если бы это не было явью. На какое-то время Анисим выпал из реальности. Всё вокруг завертелось, замельтешило, слилось в одну большую разноцветную полосу.
     Впервые в жизни он ощущал запах женского тела. Манящий, зовущий, лишающий сил аромат нежной кожи. Он тёрся лицом в ложбинке между грудей, прикасался губами к телу, к маленьким набухшим соскам. Он чувствовал в себе мелкие вибрации и исходящий трепет от Кати. Он терял себя в этом огромном мире, ограниченном безучастными каменными стенами помещения.
     Изредка Анисим возвращался в своё тело, но оно было ему тесно, и снова уходил. Туда, где была Катя. Близкая. Родная. Любимая.
    В какой-то момент Анисим, вернувшись в себя, ощутил горячую волну, зародившуюся под самым горлом; пока она ещё кипела в нём, набирая силу и мощь. Наполнив чащу до предела, волна выплеснулась и стремительно побежала по телу. Распирая его в разные стороны. Разрывая на мелкие кусочки.
     А где-то в далёком Приморске в полном молчании и сгущающейся темноте ворочалась в кровати Катя. Находясь в состоянии пограничного порубежья меж сном и явью, балансируя на тонкой грани, она пыталась сохранить неустойчивое равновесие и не обрушиться мелкими осколками дня в бездонное небо событий.
    Жизнь без совпадений, жизнь, наполненная скупым однообразием.
    Именно этот момент из далёкой юности пришёл в сон Катерины. Она нервно дёрнулась, напряглась, скомканное одеяло прижала к груди.
    Она не была уверена, слышит ли её Анисим. Она целовала его волосы и шептала, шептала. Что? сейчас и не помнила, да уже и не важно.
     Катя выгнулась на кровати, еле слышно застонала, прикусила губу и ещё сильнее прижала к груди скомканное одеяло, и застыла, подмяв под себя простыню.
    «Будь смелее, Анисим, - прямо в ухо раздался горячий шёпот, слетевший с уст Катерины взволнованной птицей. – Немножечко смелее». 
    Жадно, горячими, сухими губами Анисим собирал нектар страсти с тела-цветка Катерины; в ушах стоял перезвон; перед глазами плыли разноцветные круги; ломило, до отупения в затылке; жаркий противный пот тонкой струйкой тёк по позвоночнику.
     «Смелее! – толкали волны-слова Катерины тяжёлую ладью нерешительности Анисима. – Смелее!»
    По нервным, спазматическим сильным объятиям Катерины, иногда на время ослабевающим, он чувствовал полную гармонию с нею. «Не прекращай! – разгрызал тихий взволнованный шёпот ухо Анисима. – Ещё!»
     Воздух вокруг молодых тел резонировал; трепетали шторы на окнах; пришли в движение бутоны цветов и листья комнатных растений; покосился на стене над доской портрет Исаака Ньютона и как-то осуждающе смотрел на происходящее великий грек Архимед.
     Резонировали молекулы воздуха, пришли в движение атомы предметов и сошли с орбиты протоны растений.
     Сквозь сомкнутые веки Катерина видела рождение звёзд и гибель галактик; коллапс цивилизаций и катарсис новой жизни.
    Её юное тело содрогалось от слёз. Слёз радости и восторга. Где она? С кем? Куда исчезла?
     Вопросы, вопросы, вопросы снежной лавиной неслись в сознании, и она не успевала найти на них ответы.
     Сладкая истома стеснила грудь и тёплыми ласковыми руками нежила тело. Горячая волна новых, необычных, необыкновенных ощущений концентрировалась внизу живота, капля, за каплей наполняя чудесной красоты сосуд. В пароксизм апогея волна ринулась вверх, заполняя узкие рамки тела, распирая его в разные стороны, разрывая на мелкие кусочки, фонтанируя…
     Коротко вскрикнув, Катя бессознательно перевернулась на живот, вытянулась, расслабилась, выпустила из рук одеяло и забылась крепким сном.
    Бра в виде тюльпана пару раз на мгновение моргнул, вспугнув ночную птицу-мрак, и уснула.
    Электричество, не до конца изученное природное явление, как всякая живая материя, имеет право хоть иногда показать разные стороны своего многогранного характера.
     Неизвестно, догадался ли кто, что произошло между Анисимом и Катериной тем вечером. Они вели себя как обычно. Ничем не выдавая общей тайны. Масонская ложа любви двух молодых сердец умела хранить тайны. С этой тайной они прожили до конца учебного года. Сдали экзамены. Отправились на каникулы. Встретились первого сентября.
     Известное двоим со временем известно всем.
     Обладающая изумительной интуицией по части отношения полов Агнесса Ираклиевна внезапно, перед новогодними каникулами разлучила влюблённые сердца. Практически всех в классе она подвергла своеобразному остракизму, ротация учеников не прошла незамечено и безболезненно, не учитывались её холодным и безразличным сердцем интересы и симпатии учеников. Зачем расчётливая и бессердечная Агнесса Ираклиевна так поступила, могла объяснить только она сама. Что выгадала она, что пошло кому на пользу, что во вред, тогда было неизвестно. По-прошествии лет является тайной и поныне.

     Внезапно, как извержение вулкана, возобновилась переписка. С новой силой, необузданной энергией. От слов абонентов веяло жаждой общения, будто они проснулись ото сна или нарушили после долгих лет, даденный необдуманно обет молчания.

     Катя
     Почему редко пишешь? Неужели не о чём рассказать, поговорить? Например, школу вспомнить.

     Анисим
     Что ж, есть, что рассказать. Школьные годы, особенно последние перед выпускным, очень часто приходят на ум. Вечеринки…

     Катя
     Ну, да! а школьные дискотеки, тематические вечера, праздники!

     Анисим
     Эх, Катя, когда это было! Время не вернуть, к сожалению, вспять. Вспоминаю и ностальгирую. Старею, наверно.

     Катя
     Стареешь?! Не смеши! На тебе ещё пахать можно!

     Анисим
     Неужели так хорошо сохранился? Удивила.

     Катя
     Не пролёживать же бока на диване с газеткой.

     Анисим
     Никаких препятствий помассажировать диван не вижу. Представь только: с пивком да с вяленой рыбёшкой!

     Катя
     С пивом там поаккуратнее. Не в курсе что ли, что западные ученые обнаружили в пиве?

     Анисим
     Так вот ты, какой олень лесной?!

     Катя
     Это серьёзно!

     Анисим
     Клянусь, в сей момент я сама серьёзность.

     Катя
     Женский гормон! Опасность для всех мужчин, увлекающихся пенным напитком, они постепенно превращаются в женщин!

     Анисим
     Пустое!

     Катя
     Блин, буду!

     Анисим
     В моркови, в брюссельской капусте и в чём-то там ещё нашли те же гормоны. Едим, как видишь, бабами не становимся.

     Катя
     Фи! Как вульгарно – бабами.

     Анисим
     Отбрось ложный стыд! Женщины брюки носят и, почему-то, мужчинами не стали…

      Катя
      Нашёл сравнение!

      Анисим
      За что боролись.
      
      Общение в сети по времени суток всё чаще стало переходить в более поздние часы. Две недели спустя переписка достигла пика ближе к полуночи. За годы разобщения они соскучились по живой беседе, будто держали воду во рту. Рискнули, выплюнули, и оказалось, обычные звуки прекрасней торжественной немоты.      
      Тем для разговора нашлось, лопатой не разбросать. Касались любого интимного – не путать с сексом – момента.
      Иногда из суперактивной стадии переписка сходила на нет. И тогда плотный информационный поток эфира бороздили встревоженные группы вопросительных знаков. В ответ, бальзамом для души и амброзией для эфира неслись через сжатые моменты позитивные стройные ряды восклицательных знаков, сглаживая волны и воцаряя штиль.

      Катя
      Давно в разводе?

      Анисим
      Почитай, третий год. Ты?

      Катя
      Успела забыть. Вырастила и воспитала двух дочек. Как у тебя с la femme?

     Анисим
     Entante cordiale.

     Катя
     Поясни, не поняла чего-то.

     Анисим
     Не монашествую.

     Катя
     Аналогично. Часто?

     Анисим
     Придумать или соврать?

     Катя
     Букетом. Правду сказать никто не решится.

     Анисим
     Надоумил кто, али сама догадалась?
      Катя
      Мужики все на одно лицо.

     Анисим
     Можно речь то же самое и о женщинах, но принципиально не согласен. Сколько женщин, столько лиц, миловидных, красивых и загадочных … после третьей рюмки водки.

      Катя
      Эка ты обошёл вокруг по периметру тетракаэдра!

      Анисим
      Изгаляюсь, мизантропствуя.       

      В ответ прилетел эскадрон вопросительных знаков. Оригинальничать Анисим не решился и выдал клише.

      Анисим
      Спокойной ночи!

      Катя
      После всего вышесказанного ты не желаешь на мне жениться?!

      Анисим долго просидел в тягостном раздумье, как же ответить, как всегда выручил звонок другу. Он посоветовал…
      Анисим
      Пожелай мне ночи не заметить
      И другим очнуться в небесах,
      Где б я мог тебя достойно встретить
      С соловьиной песней на устах.

      Катя
      Будет ли после этих слов она спокойной?

      - Старая любовь не старый друг, - Сеня залакировал водку пивом и с сомнением посмотрел на кухоль пива. – Старый друг, знаешь, лучше новых двух.  – И снова посмотрел на бутылку и, спохватившись, продолжил. – Что сказать, даже не знаю. Слов сочувствия не нужно. Сам-то что думаешь?
     Анисим повертел рюмку водки пальцами, вздохнув, выпил.
     - Столько лет прошло, как она, - пожал плечами, - ну, понимаешь. Со временем меняются и люди.
     Сеня опрокинул вторую дозу и изрёк:
     - Ну да, как там у древних: - Tempur mutantur…
     - В том то и дело, дружище, я – изменился за многие прожитые годы. Ты – тоже. Мы меняемся ежедневно, ежечасно, ежеминутно…
     Сеня, в процессе вдохновения опрокинувший третью рюмку, завершил:
     - Ежесекундно!
     Анисим чуть не прослезился от взаимопонимания друга:
     - Именно!
     - Ик! – отреагировал моментально Сеня. – А… А… Как ты думал?!
     Анисим умилялся другом:
     - Так. Так и думал! И, понимаешь, я и сам порой не рад изменениям в себе.
    Сеня пьяно воззрился на Анисима.
     - В натуре?
     Анисим и сам после третьей рюмки без закуси слегка поплыл:
    - Ага! А она?
     Сеня округлил глаза и выдал:
     - И чо? Застыла в юношестве, что ли?
     Анисим скривился, будто съел подряд десяток лимонов, взял папиросу, прикурил, глубоко затянулся, закашлялся, дым пошёл не туда.
     - Она тоже изменилась.
     Надежда в голосе друга не блеснула мудростью.
    - Боишься, не в лучшую сторону?
    - Она не замужем, - прокашлялся Анисим.
     Сеня встал из-за стола, измерил кухню мелкими и суетливыми шагами, жестикулируя, что-то говорил про себя и, без перехода:
     - Так и ты не женат.
     Анисим:
     - А я о чём!
     Сеня почесал затылок. Снова возобновил измерение пространства кухни. На просьбу Анисима не мельтешить, не отреагировал никаким образом. Ходил и ходил, чесал затылок, скрёб заросший трёхдневной щетиной подбородок и думал-думал…
     - Тяжка, друг, твоя ноша! – выдал в совершенно не присущей ему философской манере.
     Анисим опешил; такой глубины мысли он никак не мог ожидать от своего, не прельщающегося никакими соблазнами друга. А друг и сам, поначалу не поняв, что произнёс, осёкся и, смотря на Анисима искоса, ждал ответной реакции.
      Всклокоченный внешними раздражителями разум не заставил себя ждать. Анисим поднялся с табуретки. Поправил приборы. Почему-то снова покрутил рюмку, она издала слабый певчий звук, пригладил волосы.
     - Нести не могу – и несу мою ношу. Хочу её бросить – и знаю, не брошу!
    - Ты – гений! – всё, мог произнести Сеня.
    - Маяковский, Сеня, не я.
    - Однако ж! – друг обвёл глазами свою, в старых финских фотообоях кухню. – А согласись, будь она замужем, ты был бы на седьмом небе от счастья! А?!
     Анисим ответил, подумав, неопределённо:
     - Даже не знаю.
     - Постой! – запротестовал друг. – Ты как-то заикался о какой-то Ванде. Кобелина, признавайся, кто сия особа?!
     - Сотрудница…- робко начал Анисим.
     - Сотрудница?! – возликовал Сеня. – Уж, не с нею ли отношения из вертикальной плоскости перешли в горизонтальную?

      На вопрос, почему давно в офисе не видно Ванды, секретарша Ниночка округлила глазки. Закрыла ладошкой рот и, после минутного созерцания Анисима, предположила:
     - Так вы ничего не знаете?
     - Не знаю чего?
     - Такое несчастье…
    - Ванда заболела? – встревожился Анисим.
     - Нет. С ней как раз всё в порядке. Для вас, Анисим Петрович, такой удар! – Ниночка промокнула набежавшие слёзки на ангельски чистые глаза. – Как я вас понимаю!
      - Да что случилось? – взорвался Анисим. – Нина, не тяни.
      - Между вами были нежные чувства, серьёзные отношения…
      - Между кем? – удивился Анисим.
      - Между Вандой и вами, - констатировала Ниночка.
      - Кто сказал?
      - И тут такое, ножом по… - продолжала Ниночка, не слушая Анисима. – Такие раны не заживают  годами.
       Сделав вывод, ничего худого с Вандой не случилось, дослушал до конца все гипотезы Ниночки и спросил серьёзно:
      - А всё же, где Ванда?
      - Вы только крепитесь…
      - Нина! – не сдержал эмоций Анисим.
      - Вандочка вышла замуж за дипломата.
     Анисим наклонился над Ниночкой так низко, что со стороны было похоже, он собирается ею овладеть, беззащитной, безответной голубицей как грубый хищный стервятник. С нескрываемым интересом воззрился на вестницу:
       - Где она с ним познакомилась, у нас даже представительства худого заграничного нет!
      Ниночка засияла неземным светом.
      - Он российский дипломат. Приехал к родителям погостить. Решил за хлебушком сходить и встретил нашу красотулечку Вандочку. И где? не догадаетесь! Как Судьба благосклонна к своим чадам! На трамвайной остановке! – Нина развела в экстазе руки в стороны. – Вот, значит, как. Вспыхнула между ними божественная искра высокого чувства…
     Ничего вразумительное от неё можно было не ожидать. Анисим остановил поток её слов:
     - Без пафоса, Нина, - предупредительно попросил её Анисим. И, сознательно, произнёс, - ближе к телу.
     - Так вот, ближе к телу, - Ниночка набрала в лёгкие побольше воздуха. – Через неделю расписались. И уехали.
      Побарабанив пальцами по столу, Анисим задумчиво произнёс.
      - Причём здесь удар?
      - Так вы что… получается… только девушке голову… морочили! – предположила Ниночка и, правдивыми и выверенными словами закончила. – Бездушный и чёрствый вы человек, Анисим Петрович! – вынесла свой вердикт.

     Время прошло незаметно. Весну сменило лето. Установилась устойчивая в меру жаркая погода, вечерами наполненная свежестью и пением сверчков.
     После работы Анисим совершал поездки на велосипеде. Чего был лишён в браке. Супруга считала, все детские забавы не приличествуют добропорядочным семейным парам.
     Анисим ездил близко и далеко. В основном загород. В район близлежащих дач и посёлков-спутников. Выбор для бивуака всегда совпадал с точкой, с которой можно было без затруднения, расположившись на пригорке, смотреть на расстилающийся перед ним красочный вид ускользающей вдаль перспективы  в сгущающемся мареве и молчал.
     Пенье ветра, шелест травы, чириканье птиц настраивало на медитативный лад. Напитавшись успокоительной энергией, возвращался домой. В суету городских улиц. В напряжённый рабочий график жителей, рабов каменой тайги и техногенной поросли.
     Жизнь текла. Жизнь течёт. И будет течь.
     Сомневаетесь, поинтересуйтесь у тех, кто однажды уходил за горизонт событий. Уж они-то вам такого понарасскажут… Уши бантиком свернутся. И развернутся. Перфорированной тканью для обнадёживающихся невежд.

      Анисим
      Мы будем жить с тобой в маленькой хижине…

      Катя
      На берегу очень дикой реки?

      Сердце Анисима радостно ёкнуло. Катя приняла правила его игры. Не будучи страстным поклонником ролевых игр, предпочитал вести партию первой скрипки. Ну, кто ещё жаждет комиссарского тела?

       Анисим
       Никто и никогда не будет обиженным…

       Катя
       На то, что когда-то покинул пески?

       Снова на неопределённое время прекратился обмен сообщениями.
       В далёком Приморске Катерина Рыбак делала карьеру, восполняла пробелы в воспитании детей, спорила с начальством, не проронив ни звука, внимала несколько запоздавшим нравоучениям матери, часто кивала головой и снисходительно улыбалась.    
      
       Если вы свели лошадь к водопою и сумели уложить её на лопатки, вы достигли небывалых высот.
      
       Если ваша ручка вдруг перестала писать, стержень в ней замени и реши сам, стоит ли писать дальше, не чувствуя подвоха со стороны производителя.
      
      Если кофе в кружке горячий, ложился ли ты вообще спать?
      
      Если твоя зубная щётка в чужой ванной, кто к кому собрался в гости и задержался на неопределённое время?

      Если сосед по площадке смотрит на тебя, злорадно улыбаясь, вспомни, не приходила ли к тебе за солью или сахаром его жена?

      Пять «если», необходимых для.

      Измеряя расстояния световым днём, легко крутя педали старого «Аиста», Анисим наматывал на колёса велосипеда пыльные километры грунтовых загородных дорог. Всё, что отвлекает от отдыха, оставлено дома: мобильный телефон, Bluetooth-гарнитура, планшет и ушные телефоны. Только ветер в лицо и только песни природы в уши. Брал с собой бинокль, рассматривать дальние дали, и старенький «ФЭД». Максимальный минимум из всего необходимого и сопутствующего. Редкие встречные автомобили не в счёт. Кому из водил есть дело до одиночки-велосипедиста, скромно жмущегося к обочине на своём двухколёсном друге, едущем не спеша, да, вдобавок, дышащий октаново-пыльным дыханием железных коней.
     Ближе к вечеру находил уединённое место. Или небольшую берёзовую рощицу, заросшую подлеском и кустарником диких ягод, или невысокий обрывистый берег небольшой речушки, заросшей камышом,  в густых зарослях которого даже в безветренную погоду слышится тихий шёпот листьев, а вечером – раздаётся далёкая грустная песня.
     Сидя у небольшого костерка, прихлёбывая из жестяной кружки ароматный крепкий чёрный чай с листками дикой малины или шиповника, грызя пресные галеты, с умиротворяющей нежностью смотрел на закат, наползающий оранжево-алым пламенем на ускользающий горизонт, подбитый густым мехом вечернего тумана.
     Провожая искорки от костра, улетающие в  тёмное ночное небо на встречу со своими сёстрами-звёздами, думал о своём или ни о чём, что удавалось крайне редко.    
      Засыпал далеко за полночь, укутавшись в старое потёртое байковое одеяльце возле костра. Просыпался с рассветом, всякий раз, зачарованно глядя на медленно поднимающееся светило. Робким алым румянцем окрашивались окружающие предметы на самый малый миг, самое замечательное мгновение из наступающего за ним дня. Природа примеряла сарафан тишины, который резко сбрасывали первые звонкие звуки проснувшегося мира.

     Выслушав эмоциональный и длинный рассказ дочери, во время повествования беспокойно шагающей взад-вперёд по просторному залу и резко, отрывисто куря, до конца, выдержав паузу, сказала.
    - Доченька, даже не знаю, что тебе и сказать, - начала рассудительно мать. – Конечно, я помню Анисима, этого светловолосого улыбающегося мальчика, но, не всегда всё в зрелом возрасте кажется милым и желанным, как в овеянное юношеским  романтизмом и максимализмом время.
     - Мама! – взмолилась Катерина.
     - Что, милая моя дочурка, мама, - продолжила тем временем мать. – решение должна принять ты и только ты. Не куковать же тебе в одиночестве свой век?!
     - И?
     - И если он свободен, как ты утверждаешь, то почему бы вам не встретиться и не поговорить начистоту. Глядишь, и смоется грим, и разочаруешься в нём.
    - Мы общаемся в «Собеседниках».
    - Полно, доченька, не глупи, - неосторожно махнула рукой мать, чуть не опрокинув чашку с остывшим чаем. – Эти ваши социальные сети – имитация общения. Как с зеркалом разговариваешь. Видишь себя, беседуешь с собой. Клиника!
     Сдерживаясь, Катя заявила в уважительно-ультимативной форме, что свои медицинские вердикты может оставить для пациентов. Я же, Катя прикурила новую сигарету, прошу только совета, жду, что скажешь.
     - В таком случае, - мягко улыбнулась мама, сказывается опыт работы, - метнись…
    - Мама, что за вульгаризм!
    - …метнись на кухню, принеси рюмки, ром и фисташки, – закончила мать.
    Катя с подозрением посмотрела на маму. 
      - Это ещё зачем?
      - Как у нас в народе говорят, - мама азартно потерла руками, - в трудном деле без ста грамм не разобраться.
       Запивая ром маленькими глотками свежесваренного ароматного кофе, мама поведала дочери историю знакомства со своим мужем, её отцом. Эту историю Катя знала наизусть, но слушала внимательно, куря, деликатно пускала в сторону и вверх светлые ментоловые струйки. С седьмого класса средней школы и, вот, до нынешних дней мы вместе живём, отпраздновали золотую свадьбу. Когда была поставлена точка в конце длинной истории, Катя поинтересовалась, а вывод-то какой. Мама терпеливо повторила, что выбор за ней. «Конечно, - то ли успокоила, то ли что ещё хотела этим сказать, - золотую свадьбу вы не сыграете. При лучшем раскладе – вместе доживёте до серебряной».
     Дома вечером Катя долго стояла перед книжным шкафом, перебирала тонкие и толстые томики, чихая от накопившейся пыли, настойчиво лезущей в нос. Что она искала, не могла объяснить и себе самой. Пока рука не наткнулась на тоненькую брошюрку с пожелтевшими листками, потрёпанными и скругленными на концах, в ней были собраны стихотворения о любви женщин-поэтесс. Пролистнув страницы, остановилась на Веронике Тушновой. Из пяти представленных стихотворений ей понравилось одно, ещё в школе она от руки переписывала его в дневник, которые вели все девчонки в классе, вплоть до выпускного.

      Катя.
      Улыбаюсь, а сердце плачет
      В одинокие вечера.
      Я люблю тебя.
      Это значит –
      Я желаю тебе добра.
      Это значит, моя отрада,
      Слов не надо и встреч не надо,
      И не надо моей печали,
      И не надо моей тревоги,
      И не надо, чтобы в дороге
      Мы рассветы с тобой встречали.
      Вот и старость вдали маячит,
      И о многом забыть пора…
      Я люблю тебя.
      Это значит –
      Я желаю тебе добра.
      Значит, как мне тебя покинуть,
      Как мне память из сердца вынуть,
      Как не греть твоих рук озябших,
      Непосильную ношу взявших?
       Кто же скажет, моя отрада,
       Что нам надо,
       А что не надо,
       Посоветует, как же быть?
       Нам никто об этом не скажет,
       И никто пути не укажет,
       И никто узла не развяжет…
       Кто сказал, что легко любить?

      Прочитав стихотворение несколько раз, Анисим задумался, что Катя хотела сказать. Что, как феникс из пепла, из осколков минувшего возродилась любовь? «Мы жили по соседству, встречались просто так», - напел под нос давно забытую мелодию. «Анисим, Анисим, - проговорил он. – Что ж ты маешься?»
      Свет на кухне не включил. Достаточно освещения из камеры открытого холодильника. Сел перед ним, как перед витриной, ревизируя содержимое. Пикули. Вот. Нарезка сырная. Ага! Колбаска, понюхал, вполне пригодная. Ну-с! Хлебушка нет. Жаль. Водка? Почти целая поллитровочка. Настроение, как пузырьки газа в бокале с шампанским, начало оптимизироваться. Рюмка водки. Пикуль захрустел на зубах. Ненавязчиво завяз ломтик сыра. Незаметно проскользнул кусочек сервелата.
      Анисим озвучил мысли:
     - Катя, Катенька, что ты хочешь? Неужели думаешь, всё можно вернуть вспять?
    Задумался и снова в предыдущей последовательности: водка, пикуль, сыр, сервелат. Закурил, что делал очень редко.
     - Ничего не вернуть. Ни школу, ни юность. В одну реку не ступить дважды.
     С сожалением препроводив пустую бутылку в ведро, позвонил другу. Тот откликнулся оперативно. Выслушав почти трезвый бред, отреагировал адекватно. «Пулей ко мне!» – приказал Сеня. «Жена дома?» «Приболела. Спит в дальней спальне». «Тогда как же?» «Сядем тихонечко на балконе. Заодно оценишь, как из типовой лоджии слепил уютный кабинет».
     По тому, как отворилась дверь, едва Анисим ступил на площадку, понял – его ждали.
     Сеня, отчаянно жестикулируя и, корча мимикой лицо, осторожно и тихо, не разбудить бы жену, пропустил Анисима внутрь. Затем на цыпочках, босиком, неся в руках тапочки, проследовали через квартиру на балкон.
     К ремонту Сеня отнёсся серьёзно. Стеклопакет, утеплённые стены, обитые сосновыми панелями, морилкой, крашенные под дуб, тёплый пол.
     Маленький круглый столик, два стула кресла. Светильники-бра по углам создавали мягкую иллюминацию, способствующую атмосфере непринуждённой беседы.
     Сеня был весь во внимании. Задумчиво слушал, кивая головой и покачивая ногой, ни разу не перебил рассказчика. Только когда Анисим в заключение упомянул про стихотворение, Сеня удивлённо вскинул брови. Тишину нарушало тиканье раритетных бабушкиных ходиков, скрип кресел.
      - Ну? – не вытерпел Анисим.
      - Не запрягал, не понукай, - тотчас отозвался Сеня. – Я думаю.
      Время тянулось до безобразия медленно. Стрелки на циферблате будто уснули, увязли в загустевшем воздухе ожидания.
      - Ну? – снова не выдержал Анисим.
      Друг ответил медленно, раздельно произнося каждое слово:
      - Подковы гну!
      Наклонившись через стол к другу, Анисим горячо зашептал:
      - Подскажи, помоги, друг ты или куриная ляжка!
      Сеня кинул взгляд в густой мрак зала, где блуждали тени дня, разбуженные приглушённым светом бра.
     - В таких делах, - он постучал по груди, - сердце лучший советчик!
      Анисим не издал ни звука.
      - Полагаться в таких случаях на советы друзей, сознательно ехать по рельсам, ведущим в тупик.
      Анисим упорно молчал, внимая словам друга.
      - Тут ведь как, - изрекал истины друг, - это как палка о двух концах. Например. Срослось у вас. Это как?
      - Хорошо, - отозвался Анисим.
      - С какой точки местности посмотреть. – Сеня раскрытой пятернёй лохматил волосы и приводил причёску в порядок. – Хорошо, это мало. Следуя советам друга, ты понимаешь, ошибся. Что делать? Это вопрос не только русской прогрессивной интеллигенции, а и всего мужского здравомыслящего населения! А если с первых ходов не в дамки, а пешка – бита? Ну, мало ли что у вас там, в детстве любовь-морковь и прочая петрушка. Кому претензии предъявишь? Советчику! Кто советчик? Друг. Что ж ты мне насоветовал, а оно вона как вышло…
      На минутку лицо Анисима свела судорога.
      - Не приду я к тебе. Спасибо скажу прямо сейчас. За совет.
     - Не, ну ты непробиваемый! – ударил руками по ручкам кресла Сеня. – Совет хочешь?
     - Да!
     - И любовь?
     - Да!.. – выпалил и сразу осёкся Анисим. – Позже.
     - Видишь, - нравоучительно произнёс вкрадчивым голосом Сеня. – Сам не знаешь, чего хочешь.
     Тяжело вздохнув, Анисим опустил взгляд
     - Понимаю, тяжело, - успокоил Сеня.
     Не поднимая глаз, Анисим прошептал:
     - Помоги! – и столько было мольбы в голосе.
     - В отпуске в этом году не был, - скорее подтвердил, чем спросил Сеня, Анисим кивнул согласно. – Значит, во-первых, пишешь ей и предлагаешь встретиться. Здесь, у нас, или у неё в, как его…
    - В Приморске, - подсказал Анисим.
    - … или у неё в Приморске. Во-вторых, встречаетесь, расставляете точки над «i». И, наконец, всё встаёт на свои места. – Отгородившись от Анисима руками, заключил. – Не надо аплодисментов! Не напоминайте мне, что я гений!
     Прощаясь у двери, Сеня сказал с щемящей грустью в голосе, что ему кажется, друга он уже потерял. Как это, удивился Анисим. Да вот так, разбрасываюсь тут советами, усмехнулся Сеня. После прощального рукопожатия Анисим подбодрил друга, что никто никого не потерял. Подумаешь, уеду. Вернусь же! Нет, без колебаний в голосе проговорил друг, нет, знаешь, похлопал ладонью себя ниже пояса, этим местом чувствую. А оно никогда не подводило.
      На предложение встретиться Катя согласилась.

     Катя
     Когда приедешь?

    Анисим
     Отпуск в августе.

     Катя
     Раньше?

     Анисим
     Никак. В графике.

     Катя
     Жду. Пиши. Не теряйся.

     Всё это время они жили ожиданием. Тревожным. И – торжественным. Радостным. И – грустным. Взволнованным. И – весёлым.
     Июнь. Июль. Пролетели они быстро. Ускользнули из жизни, как песок сквозь пальцы. Чем ближе был заветный отпуск, тем медленнее тянулось время.
     Полёт прошёл без происшествий. Так, немного потрясло, ну, зона турбулентности, сами понимаете. Чай, кофе, вода и сок, горячий обед, вежливые и предупредительные стюардессы. Три часа в воздухе и на горизонте цель полёта. Бархатный голос стюардессы сообщил, что самолёт прибывает в пункт назначения город Приморск. Анисим пропустил мимо ушей историко-информационный хлам и сведения о температуре в Приморске.
      Выйдя из зоны прилёта с небольшой сумкой через плечо в общий зал, сразу увидел Катю. Она смотрела в противоположном направлении, выискивая его в толпе прибывших пассажиров. Что-то почувствовав, она обернулась. Их взгляды встретились.
     И будто не было их, тех лет, безумно быстро пролетевших после выпускного бала.