Прощай... Блокадный роман

                                                

           Вторая блокадная зима была уже на носу. Ситуация оставалась такой же тяжелой: голод, холод, обстрелы; нет воды и света, немец почти что в городе... Но оставшиеся в живых после первого года, если ещё не пришли в себя, то уже начали свыкаться с этой за гранью выживания жизнью. Немного (на микроскопические 50-100 грамм) увеличились пайки и, в отличие от прошлой зимы, продовольственные карточки можно было отоварить. Кроме того, прошло лето, ленинградцы подъели и запаслись кое-какой зеленью.
А тут ещё в городе открыли три дома культуры: имени Горького, Первой Пятилетки и Мраморный дворец на Васильевском острове. Работал театр комедии и ансамбль Краснознамённого Балтийского флота. Запомнились две замечательные солистки Зоя Рождественская и Ольга Ковалёва, а также Герман Орлов. С ними я была знакома, так как местом встреч всех молодых ленинградцев и были вечера танцев в этих заведениях.
          Открывшиеся очаги культуры были особенно важны для военных моряков. Корабли, сторожевые катера, минные тральщики, подводные лодки после выполнения боевых заданий возвращались на базы и командам давались увольнительные. Тогда-то молодые офицеры и рядовые матросики устремлялись к этому кусочку мирной жизни, где хоть на несколько часов можно было забыть о войне, о смертельной опасности, поджидавшей их в свинцовом море.

          Надо сказать, что для нас с подругами поход на танцы был связан с кучей проблем: во-первых, следовало отработать свои 10-12 часов на производстве, затем ещё 2-3 часа подежурить в госпитале, а уж потом, если ноги держали, собираться на танцы. Одежка у девушек была никакая- так, обноски из довоенного времени. Всё ещё ничего, если бы не проклятые чулки – все в дырах таких, что уже никакая штопка не помогала. Поэтому приходилось напяливать по 4-5 пар чулков, чтобы дыры на них взаимно перекрывались. На головы танцующих девчат были накинуты разноцветные косынки. Увы, это была не мода, а суровая необходимость: мыть часто голову было громадной проблемой, а каждую неделю специальные санитары проверяли девичьи головки ... Выдаваемая в случае обнаружения насекомых крошечная бутылочка керосина ничего не решала и густые, красивые волосы приходилось стричь. Мои тугие косы были гордостью мамы и тёток. Наверное, именно поэтому, благодаря их стараниям, моя прическа прошла нетронутой через всю войну...

         ...В тот вечер я пришла на танцы в Пятилетку с двумя подругами – Кларой и Марийкой. Танцевальный зал по своему оформлению соответствовал тому суровому времени: дощатый пол, расставленные по периметру стулья, в центре-печка-буржуйка, которой предстояло отопить всё помещение. Танцевали, как правило, под патефон и лишь изредка поигрывал духовой оркестр.
            И что за чепуху танцуют сейчас молодые – топчутся на одном месте, как слоны в зоопарке. А тогда на дощатом полу вальс сменяло танго, полька следовала за фокстротом, а уж о вальсе-бостоне или мазурке говорить не приходится!.. Но высший пилотаж танцев военной поры, которым даже тогда владели единицы, была чечётка.
        Когда девчата  зашли в зал, там звучала мелодия вальса-чечётки, который исполнял единственный солист: высокий и стройный, красивый флотский, ловко отбивая начищенными до блеска ботинками и заметая широким матросским клёшем ритм вальса, двигался по кругу любовавшихся танцем зрителей.
Мне этот парень сразу понравился и я, не выдержав, шепнула Кларке:
          -  Ах, вот если бы он пригласил меня на танец!
И, словно по мановению волшебной палочки, музыка умолкла, когда морячок был рядом с нами. Заиграло танго и моя мечта, окинув беглым взглядом подруг, пригласил меня в круг. Так красиво и вдохновенно я никогда не танцевала – мне казалось, что весь зал смотрит только на нас. Патефон умолк и Веня (так звали моряка) отвел свою даму к подругам.
Здесь меня ждал холодный душ. Кларка, возбужденно прижавшись, вдруг зашептала мне на ухо:
         - Любка, мне страшно нравится этот парень. Познакомь нас...
У советских девушек дружеская солидарность была превыше всяких личных симпатий. Поэтому, когда Веня пригласил меня на следующий танец,  я порекомендовала ему потанцевать с Кларой. Он выполнил мою рекомендацию, но после этого привёл в компанию своего товарища Серёжу и уже не отходил от меня весь вечер.
Сергей тоже был видным парнем, но сама Кларка глаз не спускала с Вениамина.
        - Глянь-ка , Клар, а Серёжа-то вроде в тебя втюрился. – заметила я подружке.
         - Ну да, конечно, - ответила та. - как себе, так красавцев отбираешь, а мне уродиков подсовываешь...
В конце вечера, видя, что Веня не «клюёт» на Кларку, я решила сбежать с танцев и таким образом проявить солидарность с любимой подругой. Не тут-то было: морячки уже ждали в гардеробе, галантно подали пальтишки и пошли нас проводить: Веня - меня, а Серёжа - Клару. Всю дорогу я переводила разговор на подругу, пока парень недоуменно не спросил:
        - Послушай, причём здесь Клара? Мне нравишься ты и никто другой.
Это меня ещё больше ощетинило (я всё больше и больше нарушала дружеский этикет!.
У парадного нашего дома, когда Вениамин приблизился чтобы попрощаться, я возьми и брякни:
        - А ты мне и вовсе ни к чему. Так и знай, что ничего у нас с тобой не выйдет!- и убежала домой.

       Вечером на следующий день влетела взволнованная Клара – Серёжа оказался хорошим, умным и обаятельным парнем и очень ей понравился . Они договорились встретиться в следующий четверг на танцах и, конечно же, чтобы Люба и Веня были тоже.
Моё настроение упало: зачем же тогда я обидела Веньку, ведь он мне тоже очень понравился. Теперь-то он и видеть меня не захочет...
Так вышло, будучи уже взрослым (21 год!), Вениамин не  придал значения капризам шестнадцатилетней девчонки и в очередной танцевальный четверг морячки, наутюженные, в зеркального блеска ботинках ждали нас в Пятилетке. Серёжа и Веня не были обычными моряками, но подводниками – самая почетная и смертельно опасная морская профессия. Мало того, были они из экипажа легендарной подводной лодки Щ-406. Знаменитой эта лодка была вот почему. Опасаясь грозных и бесстрашных балтийских подводников, немцы сетями загораживали выходы из устья Невы и из Финского залива, Попадание в такой капкан было верной смертью. Как-то возвращаясь с успешно выполненного боевого задания, Щ-406 попала в эти сети.
Благодаря самообладанию и мастерству капитана и его команды, лодка спаслась. Командир подлодки Осипов был удостоен звания Героя, а команда- награждена орденами и медалями. И это в начале войны, когда советское правительство ой как скупилось на награды!
        На груди у Вени тоже сверкал орден, и каково мне, пигалице, было идти с ним рядом. Вместе с тем ребята понимали, иногда говорили о том, что шансов добраться живыми до победы у них очень мало...

        Наступил декабрь, Неву сковало льдом и наши рыцари пешком по льду, в тоненьких матросских ботиночках спешили на свидания к своим Джульетам. В Ленинграде тогда был клуб подводников и мы с ребятами часто бывали там в гостях. Они познакомили нас со многими моряками, впоследствие ставшими известными героическими людьми, и даже с самим капитаном-героем Евгением Осиповым.
        Стояла зима, река и залив были покрыты льдом, флот ждал весны для активизации боевых действий. Ребята довольно часто ходили в увольнения. Однажды у Вениамина случился незапланированный отпуск и он неожиданно нагрянул к нам. Шел он по ночному городу, когда уже начался комендантский час и парня вполне мог замести патруль. До окраины, где мы жили, он добирался практически наугад, с помощью одного только ручного фонарика-динамки..
До этого случая Веня не бывал у меня в гостях. Жили мы по-прежнему в Раиной комнатенке под парадной лестницей впятером.. В комнатушке (если так можно назвать чуланчик 3х3) стояла железная кровать, шкаф с буфетом для посуды и отделением для одежды и вещей, длинный кованый сундук. В углу теплилась печка-буржуйка, а посредине стоял большой деревянный табурет, заменявший стол, и две чурки в роли стульев.
На кровати в положении «только на боку» спали три сестры, а мы с мамой размещались на кованом сундуке, на ночь покрываемым тонким матрасом. Приставленный к сундуку стол-табурет служил удлинителем для ног.
В такую «хижину» и зашел щеголеватый Венька. Он даже и представить себе не мог, что в таком помещении может размещаться столько народу,  а потому прошёл через комнатушку и попытался открыть дверь на противоположной стене. Увы, дверца открылась в темный угол под самой лестницей. Веня растерянно стоял посреди комнаты: не было места не то чтобы принять гостя, но его просто усадить!
        Выход всё-таки нашелся. Несколькими соседствующими домами командовал управдом Артём Игнатьевич, который, несмотря на все беды и собачью службу, сохранил доброту и отзывчивость. К нему мы и пошли со своей незадачей.: была ночь, мороз  под 30, транспорт не ходил и моему ухажеру было никак не добраться на базу.
Добрый дядя Артём отправил нас в Красный уголок, где обычно собирались жильцы поделиться своими бедами, помочь друг другу, кто чем мог.
Увидев флотского, люди бросились к нему с расспросами: вести с фронта, с передовой (а подводники были вообще легендарными личностями) для них были наравне с осьмушкой хлеба... Весь вечер Веня разговаривал с людьми, отвечал на их вопросы и под конец влюбил в себя всех присутствующих, отстучав чечеткой матросское «яблочко». Вскоре люди разошлись. Управдом дал мне ключ от маленькой каморки рядом с Красным уголком. Там стоял столик, две табуретки и узенький диван, где мог разместиться один человек. После долгого препирательства я настояла, чтобы Венька лёг спать – ему с самого спозаранку нужно было бежать на базу, а я могла поспать подольше.

     ...Дело молодое, я начала тормошить парня и растормошила до того , что он совсем распалился... И вот, что я хочу сказать: думаю, для красивого и крепкого парня не стоило большого труда овладеть влюбленной девчонкой. Но была у этих людей, в общем-то простых по своему происхождению, каждый раз смотревших смерти в лицо, какая-то внутренняя чистота, ответственность за доверившегося им человека, какое-то высшее благородство. Веня меня не тронул, но сказал, что теперь в походе будет думать только обо мне и жить ради нашей встречи...

         ...А тем временем события у Клары и Сергея развивались более стремительно. Закончилась зима, наступила ранняя весна, а вместе с нею пора выходить подлодкам на боевые задания. Ребята решили пожениться. Была надежда, что женатого Сергея не возьмут в поход- об этом обещало похлопотать его непосредственное начальство.
         И вот пришел день их свадьбы. Собрались все в комнате, где жила Клара: света, воды, тепла не было, всё было покрыто тёмной тканью (для светомаскировки, а также из-за отсутствия мыла для стирки). Светлыми были только люди – гости той блокадной свадьбы.
Стол по блокадным меркам был накрыт роскошно: тарелки с винегретом, варенная картошка с солёными огурцами, принесенные краснофлотцами пайки (сало и черный хлеб), даже соевые конфеты и плитка шоколада на десерт. Выпивки тоже хватало – бутылка грузинского вина и две баклажки водки. Подарки, принесенные молодоженам были поистине царскими: матросы подарили им свою месячную норму – по куску хозяйственного мыла, а офицеры – два куска мыла туалетного!
Кушали понемножку, зато веселились от души. Сергей чудесно играл на гитаре и пел цыганские песни, Вениамин блистал со своей чечёткой, да и  другие ребята были задорны и веселы.
       В разгар свадебного торжества кто-то включил репродуктор и оттуда раздались музыка и слова только-только написанной и впервые исполняемой песни Соловьёва – Седого:

                          Прощай, любимый город,
                          уходим завтра в море.
                          И ранней порой мелькнёт за кормой
                          знакомый платок  голубой.

В комнате стояла тишина. Я смотрела на этих ребят, как теперь понимаю, совсем мальчишек, которым в ближайшие недели предстояло именно это прощание с любимым городом перед трудным и смертельно опасным походом. Лица их стали суровыми, глаза потупились – каждый молча думал о своём...
        Вениамин сообщил, что придёт попрощаться перед выходом в море в 12-00. До этого он никогда не опаздывал и, когда его еще не было в два часа, я заволновалась. Пришел Венечка через час какой-то поникший и подавленный-таким никогда прежде я его не видела. Мы говорили о чём-то, я гладила его волосы, тормошила, старалась как-то развеселить, но всё это было безуспешно. Так он и ушел-отрешенный и чужой, от чего сердце моё сжалось.Клара тоже была расстроена – ходатайство начальства не помогло и Серёжа уходил на лодке в боевое дежурство...
         Из похода мы с Кларкой получили по одному письму. Веня писал, что всё идёт нормально, экипаж успешно выполняет боевую задачу:
         -  Всё свободное время думаю, Любушка, о тебе. Жалею, что не решился сделать предложение – тогда бы на берегу меня ждала жена, и это было бы верной приметой нашей скорой встречи...
      Я ответила Венечке сразу же:
        -  Родной мой, люблю только тебя и, хоть я тебе не жена, но так же, как Клара Сергея, молюсь за тебя и жду, как ждала бы любимого мужа. Только возвращайся живым...
Видно моё письмо запоздало. О судьбе героической подлодки Щ-406 мы с Кларой узнали случайно в госпитале, где дежурили по вечерам после рабочей смены, от раненного краснофлотца. Он был подводником с другой,  тоже запутавшейся в немецких сетях, но уцелевшей лодки. Щ-406 вторично попала в немецкий капкан и спастись на этот раз не смогла...
           Клара вырастила сына, как две капли воды похожего на Сергея, а я до сегодняшнего дня, спустя шесть десятков лет, сохраняю нетронутой ту частицу сердца, где поместилась память о Вене, моей первой, блокадной любви.