Тайна

         Отче наш, сущий на небесах, - летело в бесстрастное серое небо, - да святится имя Твоё...

       - Молчать! – и томагавком – в лицо.

       - Да приидет царствие Твоё, да будет воля Твоя... – еле слышно, окровавленными губами...
    1.                                                                    1637 год.
   Всё знает свой путь.
 
   Восходит и заходит Солнце; зажигаются и гаснут звёзды; птицы улетают зимовать и возвращаются, когда приходит тепло; деревья стоят там, где стояли давным -  давно. Всё знает свой путь – только не человек.

   Шаман неподвижно сидел на поваленной старой сосне. Ветер ли повалил её? Бобры подточили могучие корни?   
   Не забредёт сюда медведь, не придёт человек, не забежит карибу - потому что только шаман знает путь в это место, где Боги говорят с человеком. Охраняют его гремучие змеи, окружают ядовитые папоротники, защищает зыбкая топь... Никто, кроме шамана, не найдёт невидимую тропу: её показал ему старый шаман перед тем, как уйти, а тому – самый старый шаман.

   А кому покажет дорогу он, когда придёт его время?  Кто заменит его в деревне?  Предскажет погоду; назовёт день, когда нужно сажать маис?  Кто станет лечить больных? Кого научит шаман тому, чему учили его? И останется  ли, кого учить?  Простят ли Боги за то, что принёс он сюда девчонку?

   Страшная болезнь* забрала всех в деревне. Не помогали ни травы, ни анеда - кора белого кедра, ни скорлупа ракушек, ни змеиная кожа. Шаман метался от одного дома к другому, бессильный помочь... а когда в живых остались только он и девчонка, взял её на руки и ушел туда, куда он один знал дорогу. Построил маленький типи**, наладил очаг – и так они жили, пока не замёрз ручей.

   Шаман неподвижно сидел на сосне. Он не замечал времени – потому что сам был, как время; ничего не ждал – потому что сам был ожиданием.

   Вот так же сидел он лет восемь назад, когда родилась девчонка.
 
   Как только у женщины рода вендатов*** начинались схватки, шаман уходил от людей: без него ей помогут родить; без него проколют нежные ушки ребёнка; приготовят костёр и зажарят карибу. Дело шамана - услышать имя: в крике ли птиц, журчанье воды, шелесте листьев... имя, которое скажут Боги.
 
   Долго ждал тогда шаман. Ушло Солнце, пришла Луна; и снова – Солнце, и снова – Луна.
 
- Кими, - прокричал пересмешник.
- Кими, - прошептал слабый ветер.
- Кими, - прозвенел ручей.

   Кими. Что значит – тайна.

***

   Ночью шаман видел сон: какие-то странные люди чужого племени разжигают в его деревне костёр. Дров совсем мало; они просят шамана: «Принеси нам дров – и мы научим тебя разводить огонь одним взмахом руки».

   Сон для шамана – не просто сон: во сне к шаманам приходят Духи.

- Кими, - спросил утром шаман, - ты хочешь вернуться в деревню?
- К маме? – вспыхнули глаза девчонки.
- Нет, Кими. Далеко твоя мама. – Он помолчал. – Теперь запомни, что я скажу. Что бы с тобой ни случилось, какая бы ни грозила опасность – никогда, никому не показывай сюда путь. А покажешь – умрёшь. Повтори.

- Никогда, никому... – повторила Кими. - Я не хочу умирать.
***

                                                                         1646 год.

   Медленно зажигались чужие звёзды; солёный ветер бил в паруса галеона. Куда ни кинь взгляд –мрачные  воды в белых барашках волн...

  Сколько дней уже длится их плавание? Месяц? Больше? А впрочем, не всё ли равно? Когда-нибудь и оно закончится; и то, что ждёт его на незнакомой  земле, закончится тоже.

  Как закончился танец. И музыка. И любовь.

  Как же она танцевала, его Камилла! Тоненькая – как лоза Шардоне; смуглая – как неспелый каштан; лёгкая – будто пёрышко птички. На Сену опускался вечерний туман; звонили, заглушая флейту Матиса, Соборные колокола; падали в кружку монеты. Матис взял последнюю ноту – и увидел, что Камилла упала. Он подумал – так нужно: танец велел ей упасть. Но она не вставала. Он склонился над ней - и вздрогнул под безжизненным взглядом.
   Они выступали вместе: Камилла танцевала, Матис играл на флейте. Потом она отдыхала, а он жонглировал: яблоками, шариками, факелами...
 
   Нет больше уличной танцовщицы. 
   Не нужна музыканту флейта.

   Он пришел в Собор, опустился  перед распятием на колени. Почувствовал на плече чью-то руку.

- Святой отец, как мне жить?
   Через месяц  Матис - будущий донэ**** - отправился  за океан: в Новую Францию.
        * Эпидемия бубонной чумы в 1637 – 1638 годах;
      ** Типи – дома вендатов, изготовленные из коры деревьев; 
    *** Вендаты – название племени гуронов до прихода на их землю французов;
  **** Донэ (donne) – с ударением на последний слог: помощник иезуитов – миссионеров  в Новой Франции (теперешней Канаде).
    2.                                                                    1647 год.
    Скоро год, как живёт Матис на земле гуронов.

    Год назад он бежал от Парижа, где каждый камень кричал о Камилле; от одиночества; от маячившей впереди бессмысленной долгой жизни.
 
   «Святой отец, как мне жить?»

   «Нести свой крест, - ответил святой отец. – Уезжай - туда, где только Бог, ты и молитва». 

   Среди пассажиров галеона, направляющегося в Новую Францию, Матис  был единственным, кто не торговал пушниной, и единственным, у кого не было с собой багажа. Да и какой ему нужен багаж? Разве что флейта. Багаж нужен, если ждёшь будущеe. А его будущее осталось лежать на холодной Соборной площади.

  Путь в Гуронию оказался нелёгким. На галеоне - через океан, потом на каноэ - по безбрежной реке Святого Лаврентия. Водопады, отвесные скалы, долины... где против течения, где по течению, а где и пешком по индейским тропам с каноэ и грузом на вытянутых руках. Восемьсот миль по пушному коридору, как называли вояжёры эту долгую дорогу в Гуронию.
***

   Озеро в пенных барашках свинцовых волн – бурливое, будто море; неспешные реки; ручьи в бобровых запрудах. Сосны вершинами в небо; клёны, под разлапистыми ветвями которых можно спрятаться от дождя. Лоси, медведи, олени; голосистые птицы с песнями, похожими на соловьиные. Индейцы-вендаты, чьи взъерошенные жёсткие волосы напоминали французам гуре – головы кабанов. Так и пошло: гуроны. Озеро Гурон. Страна Гурония.
   
   Гурония богата пушниной: вояжёры вывозят ее в Европу, а назад везут ткани, бисер, лопаты, ножи, топоры... и свою веру.

   За высоким забором из остроконечных кольев – длинные домики; двухэтажная церковь, венчаемая колокольней; несколько типи; крохотное кладбище; ещё одна церковь – маленькая, с земляным полом - для обращённых в христианство индейцев.  Миссия Святой Марии.

   Восемь лет, как живут здесь французские миссионеры.
   Восемь лет, как летят в предрассветное небо слова христианских молитв. Ровно в четыре утра все становятся на молитву: и отец-настоятель Жан де Бребёф, и миссионеры-иезуиты, и донэ, и гуроны.

   «Бог, ты и молитва». Некогда плакать о прошлом, и некогда думать о будущем.

   Чего только ни приходится делать донэ: и выделывать шкуры оленя, и каноэ долбить, и железо ковать; шить мягкие мокасины; ловить на озере рыбу; выращивать маис и бобы... А вечерами, освободившись от нескончаемых дел, донэ собирались на верхнем этаже церкви: учить гуронский язык и слушать отца-настоятеля.
 
- Мы - только гости на этой земле, - говорил им Жан де Бребёф. – Гуроны здесь жили веками. Вы садитесь к индейцу в каноэ – отряхните песок с ваших ног, потому что каноэ – это часть его дома. Вас угощают – примите угощение без колебаний, каким бы странным оно ни казалось: не обижайте хозяина дома отказом. Встретились с незнакомым индейцем – улыбнитесь, покажите, что пришли в его дом без оружия. Не идите к индейцам без огнива – они уважают тех, кто умеет развести огонь одним взмахом руки. Они терпеливы. Они наблюдают за нами; верят первому впечатлению и никогда его не меняют. У них есть земля. У нас есть вера, и это самое ценное, что мы им принесли...

   Жан де Бребёф, удивительный человек.

   Он знал гуронов лучше, чем кто-то другой. Знал, что индейцы почитают вооруженного человека – и шел к ним безоружным. Они смеялись над ним, передразнивали слова, которые он произносил на их языке – а он смеялся вместе с ними и слово за словом составлял гуроно-французский словарь. Его хотели сжечь – а он стоял у костра и рассказывал им о счастье быть принесённым в жертву Христу, и рассказывал так, что варвары передумали: зачем отправлять врага на небо, если там так хорошо? Он был нездоров; его дважды отправляли лечиться во Францию, но он возвращался, чтобы обращать в свою веру гуронов. На их языке он написал Христианский гимн HURON CAROL* – и вечерами донэ и миссионеры пели его на музыку старинной французской песни...
***

   В индейской деревне – праздник.
   Висят под потолками длинных домов початки маиса; закопаны в ямы кабачки и бобы; высушены звериные шкуры; сварен кленовый сок... Всё готово к приходу зимы.

   Искры костра летят в бледное небо; седые индейцы бьют в огромные барабаны; пляшут индейцы, и среди них – чернокосая девушка, которая приходила в Миссию вместе с шаманом пригласить на праздник соседей-французов.

   Матис достал свою флейту, поднёс к губам и заиграл, не отрывая глаз от танцующей девушки.

   Как же она танцевала! Тоненькая – как веточка клёна; смуглая – словно спелый каштан; лёгкая – будто пёрышко птички...

   Слабело весёлое пламя костра; сквозь густые кроны деревьев проступили бледные звёзды.
    Пляски кончились; смолкла дробь барабанов, шаман опустил свой бубен... и только мощно и нежно пела флейта Матиса.

   Вечером, когда в Миссии все уснули, Матис пришёл в церковь.
- Господи, за что ты так добр к человеку? Я ехал сюда за смертью, но ты даришь мне надежду.

***

   Как чудесна весна на Гуроне!

   Журчит в тростнике вода, ветер гонит лазурные воды...
   На прошлогодних листьях, что усыпали берег, - капли, как бриллианты; алеют кораллами кленовые почки; роскошная радуга отражается в озере, и воздух звенит от пения кардиналов.

- Матис,  почему  вы зовёте кардиналами этих птичек?
- Потому что они похожи на кардинала - главного святого отца  в красной мантии, - ответил Матис. – Точь -в -точь, как у этих птичек.

- А в Париже поют кардиналы?

- Нет, у нас соловьи. Самые звонкие птицы.

- Звонче, чем флейта Матиса?

- Звонче.

- Неправда! Ничего нет звонче, чем флейта Матиса! Даже шаман так сказал, а шаман знает всё!

- Почему он назвал тебя Кими?
 
- Так Боги велели. Это по-нашему «тайна».

- Какая тайна?

- Не знаю. Я  живу, как и все. Зимой плела короба и шила теплые мокасины. Скоро буду сажать бобы, а потом – маис.

- Кими,  шаман – твой отец?

- Нет. Или да. Я не знаю.
 
- Ты придёшь завтра, Кими? Вечером, как всегда.

- Я приду. Янаумойе**, Матис.

- Янаумойе, Кими.
    * http://www.youtube.com/watch?v=DgPeEvUl06Y
  ** Я люблю тебя (Язык гуронов)
3.                                                               15 марта 1649 года
   Матис ждал Кими на берегу, как ждал её каждый вечер. Чуть слышно зашуршали шаги...
 
- Кими! Что-то случилось? Ты на себя не похожа.

- Мне тревожно, Матис. Я видела сон. Я видела много крови.

- Не тревожься, малышка Кими, - Матис прижал к себе дрожащую девушку. – Ты со мной. А сон – это только сон. Посмотри, как красиво заходит солнце, и пойдём в наш шалаш, там тепло...

- Матис! Ты слышал?

- Что, Кими?

- Вот опять! Ты не мог не услышать!

- Кими, - засмеялся Матис, - что с тобой? Я слышал, как ухнула сова...  ну и что?
- Она произнесла твое имя!

- И что? Кими, что происходит?

- Я не знаю, Матис. Этот сон... И сова...  Она называет по имени того, кому суждено умереть. Я не хочу, чтобы ты умирал.

- Что с тобой, Кими? О чём ты?

- Ты не понимаешь, Матис. Я отведу тебя в одно место – туда никто не знает дороги, только я и шаман. Ты побудешь там  день или два – и я приду за тобой. А если я не приду – придёт шаман. Он поймёт, что я не сберегла свою тайну.

- Какую тайну, Кими?

- Не спрашивай. Просто иди за мной. Шаг в шаг. Особенно там, где тропинка исчезнет.

   Куда они идут?  Что за тайна? «Я не хочу, чтобы ты умирал». Он тоже не хочет умирать – особенно теперь, когда Бог дал ему Кими. Он не хочет умирать – как не хочет никто. Ни отец-настоятель, ни миссионеры, ни донэ, ставшие ему друзьями. Может быть, Кими права, и Миссии грозит опасность? Он останется жить, а они...

- Кими! Стой! Я никуда не пойду.

- Матис!

- Прости меня, Кими.

   Ветер рвал косматые тучи. Зловеще чернели леса; кроваво-красный закат окрасил воду в малиновое и золотое...

- Янаумойе, Матис.
- Янаумойе, Кими.
***

   Ирокезы напали на рассвете.

- Уходите! – сказали французам гуроны. – Это – не ваша война.

   Они  не ушли. Спасали детей и женщин, помогая им уходить в леса; лечили раненых; крестили тех, кого не успели окрестить... Ворота не выдержали напора врагов; частокол оказался совсем не высоким. Убили донэ и монахов; пленили отца-настоятеля и его помощника Габриэля Лалемана.
   Их пытали. Сначала огнём; потом облили кипящей водой – как надругательство над крещением.
     Отче наш, сущий на небесах, - летело в бесстрастное серое небо, - да святится имя Твое...      

   - Молчать! – и томагавком – в лицо.

   - Да приидет царствие Твоё, да будет воля Твоя... – еле слышно, окровавленными губами...
   Жан де Бребёф.

   Небесный покровитель Канады.
***

   Осенью, когда берега Гурона схватились льдом, Кими родила сына.

- Жди, дочка, - сказал ей шаман. – Я ухожу, чтоб услышать имя твоего малыша.

- У него уже есть имя, - ответила Кими.

- Я ухожу, чтоб услышать имя твоего малыша, - повторил шаман. – Не забывай, что ты – дочь гуронов.
***

   Всё идет, как должно идти: река продолжает свой бег; ветер гонит по озеру пенные волны; скрипят сосны и клёны; и внимательно вглядывается в лица людей седая сова – полуночница...

   Шаман неподвижно сидел на поваленной старой сосне. Ветер  ли повалил её?  Бобры подточили могучие корни?

   Ушло Солнце, пришла Луна; и снова – Солнце, и снова – Луна...

- Матис, - прокричал пересмешник.

- Матис, - льдинками прозвенел ручей.

- Матис, - повторил слабый ветер.
   Матис.  Что значит – подарок Бога.
Рисунок Александра Терентьева - за что моя ему огромная благодарность.