Зеленая трава луга

  Вера-Санна работала санитаркой в городской больнице. Большая, грузная с зычным голосом, она, казалось, заполняла все пространство в отделении. Когда она приходила утром на работу, просыпался даже "мертвый". Отделение оживало, ночные сестры стряхивали с себя остатки ночного сна, старушки, которых "забывали" забрать родственники или которым негде было жить, опорожняли судна и утки больных, хватались за швабры, мыли, вытирали, застилали, так что Вера-Санна, как генерал, обходя территорию, грозно на них посматривала и ее "так - так" разносилось по палатам, приводя в трепет старух. Они жили здесь месяцами, помогали чем могли, разносили еду и кормили лежачих, изо всех сил стараясь быть полезными.
  Врачи смотрели на это сквозь пальцы, санитарок не хватало, жалкие деньги и тяжелая работа не прельщала и желающих было мало. Те, что приходили, не задерживались.Только Вера-Санна работала здесь еще с девичьих лет и чувствовала себя в отделении хозяйкой.
  Старушки и любили ее, и боялись. Попадая сюда по болезни, некоторые, подлечившись, старались остаться здесь подольше, жаловались врачу на хворь, боли, помогали больным, и старух держали сколько могли. Их выписывали, но через какое-то время они снова появлялись, виновато глядя на Веру-Санну. Хвори у них хватало.
  Наблюдая, как какая-нибудь окрепшая старушка бодренько семенит по коридору, неся утку, Вера-Санна громко заявляла:
  - Петровна, завтра на выписку, врач сказал! - Старушка бежала к своей кровати, как к крепости, ложилась, стонала, закатывала глаза, так что назавтра она была совершенно больной и протягивала здесь еще недельку-другую.

  Однажды зимой выписавшуюся старушку нашли водопроводчики на чердаке больницы. Иссохшая, она полусидела, прислонившись к печной трубе, и ее скромный узелок с пожитками был изъеден крысами. Этот случай с бездомной старались замалчивать, но тайна передавалась больными из уст в уста, а Вера-Санна стала мягче к своим невостребованным больным  и, по распоряжению заведующего отделением, старушек стали развозить по домам  на "скорой", для уверенности.

  Сегодня Вера-Санна шла, тяжело шлепая, по коридору, и старушки прятались по своим палатам, стараясь не попадаться ей на глаза. Время к обеду, как раз время решения - кто на этот раз?
  - Семеновна, готовься, выписываем, - приговор вынесен, и три оставшиеся в отделении старушки счастливо вздохнули.
 
  Семеновна была больна тяжелой болезнью, о которой врачи не говорят. Здесь ей делали уколы, боль уходила, и Семеновна старалась подольше здесь пробыть, щадя семью от своего присутствия, невольных стонов и тесноты. Семья жила в комнате  большой коммуналки, которую получил когда-то ее муж, Петр, токарь  Балтийского завода. Ради плана он часто оставался работать после смены, был из тех, кто любил свое дело.
  Когда они с Катей получили эту комнату и переехали из общежития, счастию не было конца. Их первенец, Ваня, родился уже здесь, в "хороших условиях". Катя тоже работала на заводе, но, как неквалифицированному специалисту, ей ничего "не светило". Она устроилась на завод сразу после семилетки, сначала курьером, а потом перешла в цех. Как сироте, ей дали общежитие, где они с Петей и поженились. У Кати был кроткий, покладистый характер и, несмотря на детдомовское детство, сохранила врожденную деликатность. Детей своих, Ваню и Петю, она очень любила, была с ними добра и заботлива.

  Однажды бог дал ей счастье не работать целый месяц, а не две недели отпуска, и она провела его вместе с детьми в деревне. У Петиного начальника родители уехали отдыхать на самое Черное море и надо было кому-то следить за живностью - козой, курами да собакой.
  Катя удивлялась простору избы, радовалась двору, траве, ветру, бабочкам, комарам и мухам, как будто этого никогда не знала в жизни. Она пела, бегала босой вместе с детьми по полю, а сельская работа была ей в радость.
  Петр приезжал на электричке по субботам, и они втроем шли встречать его на станцию.
  - Папа, папа приехал, - бежал,раскинув руки, вихрастый Ваня по зеленой траве луга, Петя отставал, падал, но тоже бежал, бежал на кривых ножках... Катя, счастливая, шла сзади, душа ее пела и она смеялась, запрокинув голову.
 
   Петр умер внезапно, от тромба. И теперь она жила в этой комнате с семьей сына Вани - его женой и двумя внуками-школьниками. Когда на нее свалилась эта болезнь, она, как и всегда, старалась быть незаметной, лежала на узкой кровати, втиснутой между шкафом и буфетом. Она старалась не стонать ночью, но днем, когда никого не было, она позволяла себе роскошь вслух извергать свою болезнь. Внуки подходили к ней редко - у них свои заботы. Больница была ей отдыхом от боли и радостью не мешать родным.
   
   Назавтра, к концу рабочего дня, Зав. отделением налил Вере-Санне неполный стакан разведенного спирта "для храбрости" и сказал:
  - Давай, Вера-Санна, Семеновну. Скорая пока свободна.
 Семеновну положили на носилки и два дюжих санитара "скорой" бойко внесли ее по узкой лестнице пятиэтажки. Вера-Санна позвонила. Дверь открыл мальчик лет десяти. Вера-Санна резко отодвинула его в сторону и скомандовав, - Заноси!, - вошла в комнату, огляделась и, увидев дерматиновый диван,сказала:
  - Вот сюда и положите, мягко будет. И чтоб ни-ни! - погрозила она мальчику и пошла к двери.
  - Быстро все получилось и скандалить не пришлось, хорошо, что взрослых не было...

   Семеновна была в беспамятстве. Ей стало хуже, когда она услышала свое имя на выписке. Сестра сделала укол и боль ушла. Она лежала, закрыв глаза и ей чудилась зеленая трава луга и маленький вихрастый мальчик. Сын ли? Бежал, бежал...

  Наутро Веру-Санну на работе ошарашила новость: Семеновну опять привезли.
  - Что ж это вы, Вера-Санна, к чужим людям не по адресу Семеновну сгрузили? Они вызвали вечером "скорую", увидев незнакомого человека в квартире, а Семеновна ничего объяснить не может, все говорит: - Трава, сынок...
  - Как же это я, -думала Вера-Санна, идя в палату к Семеновне, -адрес перепутала? Если некуда ей, возьму ее к себе.
  Подошла к Семеновне. Та молча лежала, укрытая линялым больничным одеялом, такая маленькая и плоская, что только холмик ног выдавал ее тело. Вера-Санна села на кровать и тихо сказала:
  - Прости, Семеновна, никуда тебе не надо ехать, ко мне поедешь, не волнуйся больше, вместе жить будем, - и добавила, помолчав, - Будешь мне мать...

  Но Семеновна уже не слышала ее. Она уходила в то единствнное счастливое лето ее жизни, в тот молодой летний день, где ветер колыхал зеленую траву луга.
4 ноября 1987 г.