Мостик

Матвей стоял у окна и курил. Эта вредная привычка – стоять у ночного окна – появилось после того, как его бросила первая жена – Людмила. И что за удовольствие всякий раз торчать  вот так перед стеклянной ночью, созерцать тусклые светляки фонарей и с тоскою глотать горький дым Америки. Неужели что-то можно поправить? Куда-то бежать, кому-то звонить, просить прощения… «Ленка, Ленка! Что ты наделала?..» Вопрос риторический.
Вероятно, ему казалось,  что он вовсе не замер у окна, а летит в сырую, кое-как подсвеченную огнями черноту, как в пропасть. И перед смертью по давней традиции вспоминает всю свою кособокую жизнь.
Нет, он не слишком боялся умереть. Скорее, не верил в это, как не верят в НЛО или заговоры. Но иногда на какую-то секунду ему становилось страшно от мысли, что он когда-нибудь не сможет сидеть за столом, разглядывая витиеватый узор на чайной ложечке. Уже не вдохнет бензиновый запах только что проклюнувшейся весны. Не откроет бутылку любимого вина. Или… Простые мелочи, придающие вкус жизни.
…С Людмилой они близко познакомились на пятом курсе. До  этого встречались, конечно, но более двух минут никогда не разговаривали. Учились на разных специальностях: он осваивал электротехнику, она - машиностроение. Ничего особенного в девушке  не было. С веснушками, дородная, волосы заплетала в две жиденькие косички. Одевалась просто, почти не красилась. Как-то на вечеринке первая подошла, пригласила на танец. Чувствуя себя джентльменом, Матвей решил проводить до общежития. Долго стояли у подъезда. С ней действительно было интересно. Она много читала, пела в институтском хоре и посещала театральный кружок при ДК им. Малунцева. Так начались их встречи, гуляния по набережной, слова, слова, слова… Где-то через месяц он оказался в ее комнате, а соседок там как раз не оказалось. И они, словно в морскую пучину, ухнули в казенные, со штампиками, простыни. Жутко скрипела кровать. С потолка сыпались тараканы. А влюбленные то падали на самое глубокое дно, то вновь поднимались на гребне волны, не замечая мелких бытовых неурядиц.
И нельзя было сказать, что Матвей испытывал сильные чувства к Люде. Он, пожалуй, не любил ее… И даже не жалел. А так, плыл по течению. Инициатором во всем была Людмила. Вскоре она объявила, что ждет ребенка. Примерно в одно время они получили дипломы и расписались. Людмила была приезжей, поэтому стали жить у родителей Матвея в маленькой двухкомнатной «хрущевке». Прожили там недолго. Мать постоянно бубнила сыну, что Люда ей не нравится, что она неряха и хамка, ребенка  нагуляла на стороне, а его, дурачка, захомутала… Пришлось съехать. Стали снимать жилье. Зарплаты инженера (102 рубля), конечно, не хватало. Поэтому по ночам Матвей разгружал вагоны. Приходил под утро, падал без сил, а через несколько часов нужно было идти в КБ. Он исхудал, почернел, стал бриться через день. Люда же, напротив, хорошела день ото дня.
Через год совместной жизни начались упреки: «Мало денег!», «Надоело снимать угол», «Когда все это кончится?», «Неудачник!» и т.д. Матвей скрипел зубами и молчал. Он знал, что больше, чем теперь, зарабатывать не сможет.
Скоро из деревни приехала теща. Матвей, погруженный в свой бесконечный цейтнот, не почувствовал подвоха. А если бы оказался чуть внимательнее, непременно заметил, что жена по вечерам стала куда-то отлучаться. Уже потом, после развода, ему рассказали «добрые люди», что Люда оставляла ребенка своей маме, а сама ходила на дискотеку, дабы «обрести, наконец, семейное счастье». Вскоре подходящий вариант был найден. Продавец в овощном. Недавно развелся. Своя квартира в центре. Детей не было, но очень хотел иметь. В общем, сплошные плюсы и радужные перспективы…
Развод для обоих прошел как-то безболезненно. Большой любви с самого начала не было, и сердце Матвея не разбилось, подобно глиняной чашке. Он даже вздохнул с облегчением. Только сынишку было немножко жаль. Впрочем, говорили, что новый папа с него пылинки сдувает. А значит, и здесь все сложилось благополучно.
Матвей вернулся к родителям и решил теперь не жениться вовсе; но как-то, распивая чаи со старым другом Иваном, который уже несколько лет служил священником в небольшой сельской церквушке, вновь переменил свои взгляды на брак. Иван тогда говорил много и убедительно, осуждая развод, но заметил при этом, что нехорошо быть человеку одному… «Здесь два варианта: либо жениться снова, либо идти в монастырь. Одинокий человек – это пропащий человек, уж слишком много соблазнов в миру, вредно для души, очень вредно…»
Инженер в ту пору мало думал о спасении души и загробной жизни, был в религиозном смысле человеком темным, для монастыря, конечно, не годился, но рассудил, что, в самом деле, крест на своей судьбе ставить рано. Возможно, где-то сейчас тоскует одинокая девушка, ждет его, бродягу (сразу представилась Алёнушка с картины Васнецова). И они могут стать друг для друга судьбой. И это будет уже по-настоящему, а не так, как получилось с Людмилой - одно недоразумение.
…Таню он встретил в библиотеке. Зашел туда за справочником по ремонту холодильников и обратил внимание на одну из девушек, выдававших книги. Вела она себя очень скромно, предупредительно, но никому не улыбалась. А ему вот улыбнулась. Он до сих пор не знает – почему… Светлые волосы, невыразительные черты лица, серенькое платье – все это  почему-то тронуло сердце холстяка. Любовь, тоска, жалость к этой мышке – все  смешалось в одно жгучее чувство, которое вытравить было уже невозможно.
Слово за слово, пригласил в кино. Проводил до дома. Матвею теперь постоянно казалось, что подобное с ним происходило не так давно. Кажется, в науке это называется «де-жа-вю». Все вернулось на круги своя, только теперь ему приходилось всякий раз брать инициативу на себя. Это было правильно. И это было приятно. Он, наконец, почувствовал себя мужчиной, самцом, охотником. Стал красиво ухаживать… Немного настораживала холодность, некоторая отстраненность девушки, однако через пару месяцев бастионы пали. Матвей и Таня поженились.
Попробовали жить с родителями, и – удивительное дело! - нынешняя жена Матвея пришлась его маме по сердцу. Немногословная, вежливая, любящая чистоту Таня в первый же день совместного проживания покорила сердце свекрови, приготовив на ужин пирог с рыбой. Жизнь стала налаживаться. Матвей, казалось, обрел долгожданное счастье.
Но в июле, после очередного «трудового десанта» на дачу, Таня переменилась. Что-то стало расклеиваться в отношениях. Матвей, по своему обыкновению, сначала не замечал этого, затем, заметив, попытался со свойственной мужчинам прямолинейностью прояснить ситуацию. Жена только пожала плечами…
В сентябре дважды вытащила Матвея в театр. Он оба раза дико скучал. А на концерте органной музыки случайно заснул, чем привел в бешенство обычно уравновешенную супругу. Она сменила тактику: стала подсовывать мужу книги. Это, как правило, были увесистые «кирпичи» классиков русской и зарубежной литературы. Но Толстой показался Матвею многословным и нудным, Достоевский отталкивал своим пессимизмом и стремлением разобраться в том, в чем разобраться нельзя – в тайнах человеческой души. У Гессе он смог осилить только один абзац и на всю жизнь возненавидел немецкую литературу.
Таня пробовала обсуждать прочитанное, но Матвей в подобные минуты смотрел на жену с удивлением и тоской, искренне не понимая, чего от него хотят. Так смотрит старый заслуженный кот, которого ребенок пытается дрессировать.
Последней каплей, вероятно, стало наивное предложение Матвея заменить очередное посещение театра походом в цирк. После этого Таня в течение двух недель не проронила ни слова, а затем состоялся «последний и решительный» разговор. Суть разговора, а точнее, монолога состояла в следующем: Матвей оказался редкой свиньей, которую необходимо занести в Красную книгу; такого черствого, недалекого, ограниченного существа днем с огнем не найти даже в Гарлеме; Матвей не интересуется ничем, кроме чертежей; вероятно, он даже не знает, как звали Ремарка; в свете сказанного выше она уходит к известному художнику Василию, соседу-дачнику; этот человек наверняка сможет оценить ее тонкую душевную организацию, а не потащит в пропахший навозом цирк.
После того как эти страшные слова были произнесены, Таня собрала вещи и ушла. Через месяц Матвей снова был холостым.
В очередной свой приезд, выслушав историю друга, священник развел руками и глубокомысленно произнес: «Один раз – это случайность, но два раза наступить на одни и те же грабли… Это уже судьба. Мне кажется, ты для женщин как мостик, по которому они перебегают к лучшей жизни… Миссия у тебя, конечно, благородная, но слишком уж обременительная… Подумай об этом…»
Матвей подумал и решил жениться в третий раз, то ли наперекор своей печальной судьбе, то ли с целью проверить Иванову догадку…
Его третьей спутницей жизни стала проводница Катя. Было Катерине тогда уже хорошо за тридцать; пышнотелая русская красавица-разведенка. Правду говорят, не родись красивой… И куда только до Матвея мужики смотрели. Впрочем, куда они смотрели, нам известно, а вот инженер, заглянул ей в душу, влюбился сам и женщину в себя влюбил…
Дело было в ноябре. Отправили Матвея в командировку, нужно было в Саратове заключить договор на поставку оборудования. Выдали денег на плацкартное место да крохи командировочных - не забалуешь, одним словом. Около часу ночи услышал инженер возню возле купе проводников, выглянул в коридор, свесившись с верхней полки, и увидел, как подвыпивший пассажир пытается объять необъятное, в смысле, облапать Катерину.
- Слышь, ты, отстань от нее, - сказал Матвей, стараясь казаться суровым.
- Не вякай там. Сопи в две дырочки, - был ответ.
И тут Матвея как током ударило. «Ах ты, сволочь такая! Вот я тебе!..» Не за проводницу он вступался, а захотел выместить накопившуюся злобу на этом неудачнике. Ненависть была такой сильной, что он мог сейчас сбросить подлеца с поезда… И нисколько об этом не пожалел бы. Но если бы сбросили его самого, если бы он полетел в мерзлую непроглядную пустоту и здорово расшибся, был бы только рад. Тоже ведь выход…
В одно мгновение спрыгнул с полки, подскочил к обидчику и, развернув его лицом к выходу, отвесил крепкого пинка. Удар был такой силы, что пьянчуга пулей вылетел из вагона, почти не задев дверь. Матвей подождал немного, в надежде, что ворог сейчас вернется, но тот постыдно ретировался, оставив поле боя победителю.         
Тогда Матвей обернулся к проводнице и увидел, что ее трясет мелкой дрожью, она готова расплакаться.
- Ну-ну, перестаньте, он больше вас не тронет, я прослежу…
Но слова не помогли, плечи женщины задрожали, она беззвучно заплакала, хватая ртом воздух. Матвей обнял пострадавшую и завел в ее собственное купе.
- А не выпить ли нам чайку? – спросил вдруг бодро инженер.
Это предложение подействовало на проводницу самым неожиданным образом. Она быстро кивнула, перестала плакать и принялась готовить бодрящий напиток, ловко поворачиваясь в тесном пространстве купе. «Вот что значит профессионал».
Они долго согревались чаем с коньяком, закусывали горьким шоколадом и говорили – каждый про свое… Катерина была замужем, но развелась. Муж оказался садистом. Детей не нажили. Чтобы забыть двухлетний кошмар замужества, пошла в проводницы, надеялась, что смена обстановки, новые города и люди помогут ей залечить душевные раны. Но надежды не оправдались. Грязь, суета, ругань, пьяные лица пассажиров – все это не располагало к обретению душевного равновесия. А последнее время начальник поезда стал изводить своими придирками, на каждой «летучке» пред всеми отчитывает за что-нибудь…
- Приду после смены, уткнусь лицом в подушку и плачу-у-у… Некому пожалеть меня. Одинокая я, несчастна-а-я…
В окне зияла глубокая безлунная ночь, внушавшая страх и тоску. Катерина принялась горько плакать, обхватив голову руками. Матвей, озаренный жалостью, обнял женщину и стал целовать ее круглое, в потеках паленой туши лицо.  Им было жаль себя, жаль друг друга… Но во всей Саратовской области не нашлось бы в эту минуту людей более счастливых, чем они…   
Вскоре Катерина и Матвей поженились, но прожили недолго. Проводница ушла к начальнику поезда, тому самому, который изводил ее придирками. Оказалось, что это примитивный способ ухаживания, знаете, как в школе, когда мальчик, которого переполняют странные чувства, дергает девочку за косу, не в силах эти чувства выразить иначе. А Катя сразу-то не поняла. Не разглядела своего счастья, еще и жаловалась - потому что дурная была. Но начальник поезда, наконец, решился и признался ей в любви.
И так тоже случается…
Потом была Юля, экономист – ушла к бизнесмену. Журналистка Вероника оставила Матвея ради вратаря местной футбольной команды. А в прошлый вторник Леночка, с которой они прожили душа в душу два с половиной года, сообщила, что уходит. К кому – не сказала, но призналась, что этого человека ждала всю жизнь. И все: ни «прости», ни «до свидания».
Известное дело, человек – не скотина, ко всему привыкает. Но Матвей болезненно переживал каждый разрыв. А к Лене был привязан всем сердцем, уже не мыслил себя без ее смеха, ямочек на щечках, мягкого поцелуя перед сном. Как жить дальше, он не знал…

* * *
Инженер не спал в эту ночь. Хотел, но не мог заснуть. Его терзал, сотрясая все тело, сухой, надсадный кашель. Ни таблетками, ни микстурами его нельзя было заглушить. Что-то разладилось организме, где-то глубоко в легких поселилась упрямая болезнь. Часа в три ночи он, преодолевая слабость, прошлепал на кухню, налил себе крепкого несладкого чая и выпил все в несколько глотков, давясь и обжигаясь. Снова лег. На несколько минут кашель прекратился. Матвей, было, поверил, что обошлось, прикрыл глаза, но тут все повторилось с новой силой…
Он кашлял страшно, до тошноты, выворачивая себя на изнанку. В редкие секунды       затишья с тоской смотрел в потолок, проклиная все выкуренные сигареты, себя, свое глупое существование.
Видимо, утром, когда это закончится, когда будет светить солнышко, а рядом с Матвеем окажутся люди, он посмотрит на все с улыбкой. Так обычно бывало: бессонная ночь покажется пустяком. Но сейчас, лежа в бесконечной, густой темноте, он очень боялся не дожить до утра, вернее, был почти уверен, что утро никогда не наступит.
В разное время жизни смерть то приближается к человеку, то удаляется от него. И Матвей чувствовал, что сейчас самый подходящий момент поставить точку - покинуть свое измученное, жалкое тело.  Это совсем не страшно. И сразу станет легко и спокойно…
 Но тело умирать не собиралось, только сотрясалось при каждом приступе, напоминая своему владельцу о том, что жизнь – штука непростая, что надо потерпеть,  пострадать… А уж потом освобождение…
Сознание, определяемое не слишком радужным бытием, туманилось. Под утро стали приходить какие-то видения, неясные и бессвязные. Одно из них Матвей все-таки запомнил. Будто идет он по мосту (опять этот ненавистный символ!), а навстречу ему по берегу бежит девушка, что-то кричит, машет рукой и, кажется, улыбается. Было похоже на сцену из фильма пятидесятых годов, только - в цвете… Что кричала незнакомка, зачем бежала к нему, понять было решительно невозможно. Очевидным было только одно: пора лечиться… И когда в дверь постучали, Матвей не сразу сообразил, что это уже эпизод из реальной жизни (часы показывали четыре минуты шестого…)
Когда постучали второй раз, сильнее, он, бранясь, поднялся и тяжело побрел к двери… «Милиция? Жулики? Затопленные соседи?» Это ж надо - притащиться в такую рань!
- Кто? – спросил строго Матвей. Кашель тут же согнул его в три погибели.
- Дядя Матвей, это Зина… Соседка ваша бывшая… Из Пологрудово… Помните?
Матвей не помнил, но дверь открыл. На пороге стояла румяная девушка лет восемнадцати с чемоданом в одной руке и плащом в другой. Девушка как девушка, только мокрая с ног до головы. Улыбалась…
- А что, на улице дождь? – машинально спросил Матвей, постепенно приходя к мысли, что стоит перед ночной гостьей в одних трусах.
- Да нет, что вы! Это меня из машины поливальной облили, когда я ваш дом искала. Хулиганы, что возьмешь…
И Зина стала еще румяней – то ли от воспоминаний о пережитом, то ли от дядиного вида.
- А я на кой ляд тебе сдался?
- Так поступать приехала… В училище. А пока не дадут общежития, надо где-то ночевать… Тетя Люба дала ваш адрес… Вы не подумайте…
И Зина, стоя на пороге, стала речитативом рассказывать свою жизнь, начиная с первого дня в детском саду.
А инженерово сердце вдруг застучало звонко и радостно. В голове прояснилось.
«Она!» - опалила шальная мысль. – «Это она! Теперь все!»
Она!..