Зотов

Было раннее утро. Лучи солнца прокрались в спальню и остановились на сосновых брёвнах недалеко от моей детской фотографии. Которая аккуратно была вставлена в рамку. Об этом позаботился еще мой отец, который невероятно любил меня и от этого, готов был хоть все стены увешать моими фотографиями. Сколько я себя помню, так она и висит, все на том же месте, под старинными часами, которые неумолимо продолжают отбивать ход времени, и по сей день. Пора вставать. Зачем? Я  и сам не знаю. Но меня всегда волнует наступление дня. Это, как новая жизнь. Все с чистого листа, если ты, конечно, не успел вчера его усердно запачкать, то начинаешь все сначала. Это только вечером понимаешь, что день прошел, как и сотни других, похожих друг на друга, как братья близнецы. Но утром теплится надежда, что такого больше не повторится, и что именно сегодня все будет как-то иначе. Вот и сейчас, я как всегда, переполнен надеждами на новые свершения. Но для этого надо хотя бы встать, что я и делаю.

Спешу открыть входную дверь и выхожу на улицу. И первым делом, полной грудью вдыхаю в себя свежий утренний воздух, напоенный запахом опавших листьев, сухой травы и костров. Почему-то осенью всегда жгут костры. Я люблю приезжать на дачу в это благодатное время. Это особая пора, пора раздумий и тишины, когда можно спокойно побыть с самим собой и, конечно, поработать. Я люблю по утрам расхаживаться, по еще спящим, улицам посёлка и всматриваться в дома, разговаривать с ними, потому–что каждый из них, как человек проживший жизнь, имеющий свою неповторимую историю. Вот почему мне так не по душе современные застройки под благозвучными названиями – «Ивушки», «Роднички»… А на самом деле, напоминающие собой, скорее, некие резервации, набитые однотипными домами-колумбариями, где люди, за немалые деньги, должны доживать свой земной век, глядя из окон-бойниц  на свет Божий… Эх, Зотов, Зотов… Когда я его видел в последний раз? Уже и не помню. Да-да, скорее всего, это было в начале лета. Я мыл машину, обернулся, вижу, идет вдали, наверное, с электрички. Я сразу признал его. И если раньше, как всегда, я оборачивался, радостно махал рукой, в знак приветствия, то теперь отвернулся и сделал вид, что очень увлечен своей работой. Почему? Почему мы так быстро отворачиваемся от людей, если они, хотя бы на толику  становятся непохожими на нас. Наверное, по разным причинам. Вот и я поступил так. Да просто почувствовал, что разговаривать не о чем, а о главном уже как года два тому назад переговорили, да вот только толку никакого. Размышляя о нем, незаметно для себя  я оказался у его дачи, или, скорее всего,у того, что от неё осталось: старый, покосившийся на бок финский домик, наглухо заросший кустами акации. Изгородь обветшала и давно требовала ремонта, как и все тут. Калитка была приоткрыта, и я решил зайти, проведать. Может, и хозяин дома. Но входная дверь встретила меня небольшим навесным замком, который красноречиво указывал на отсутствие людей, живущих в доме. Печально было смотреть на тлен и запустение. Огород зарос травой выше пояса. Яблони засохли и торчали «корявым» укором по углам. Только  как бы  наперекор всему этому  в дальнем углу сада, около сарая, росла великолепная ель. Сажал её еще его дед, в те времена, когда мы были маленькие. Сейчас она величественно возвышалась не только над заброшенным  участком, но и над всем дачным поселком, символизируя собой, что жизнь продолжается, не смотря ни на какие трудности.

А тогда она, жизнь эта, только начиналась.Была бесшабашная юность. Заканчивались 60-тые. Подходили к концу школьные годы. Наступало время принятия решений. Но хотелось просто жить и не о чем не думать. Мы были уверены, что наши родители, давно все решили, что делать. И обязательно поставят нас в известность, когда это будет необходимо. А сейчас лето. Барышниково. Этот прекрасный уголок земли, всего лишь в каких–то 60км от Москвы. Как прекрасно было здесь проводить свои летние каникулы. Ну, что еще надо? А посещать дом Зотовых – эта была особая радость. Ты попадал, как в другой мир, как будто пересекал границу. Дед, главный хирург престижного военного госпиталя в Москве, светило, лично знал самого Сталина. Трое его детей, двое из которых сыновья, стали преуспевающими дипломатами и годами не  вылезали  из-за границы, а дочь вышла удачно замуж и тоже далеко не бедствовала. Вот её-то сын и был как раз Андрюха, носивший фамилию отца – Зотов. Почему я так, в прошедшем времени? Просто отец Андрея давно умер. Ребенку и пяти не было. Смерть его была покрыта тайной, а мы никогда и не спрашивали, а он и сам ничего не знал. В те времена было выгоднее ничего не знать и ничего не видеть. Вот Андрей ничего и не знал. На работе, при исполнении – была официальная версия. Каждое лето Андрей уезжал с матерью на юг. Приезжал всегда  загоревшим, довольным, совсем не похожим на нас. Пока мы здесь прозябали на местных прудах, он объезжал все Черноморское побережье от Адлера до Одессы. Как-то, его мать спросила у меня:

– Саша, ты тоже был на море? – рассматривая мой деревенский загар.

-Да, бывал. На Желтом  море, и то  в далеком  детстве.

Я решил вспомнить свои  китайские корни: отец несколько лет работал там, помогал молодым китайским специалистам строить корабли. А вместе с ним была и вся его семья.

Она с удивлением подняла брови, видно, вспоминая уроки по географии. Маргарита Ивановна очень сильно курила. Почти всегда я видел её с зажженной сигаретой в руках. Она чем-то напоминала  Гадюку  из одноименной повести Алексея Толстого. Ей еще только  кожанки  не хватало и маузера – ну чем не комиссар. Андрей в своем постоянном джинсовом костюме, загорелый, лениво, жующий  вечную  жвачку, выглядел на её фоне мальчиком из Голливуда. Они часто появлялись на улице вместе – мама и сынок.

-Нет, Саша, какая там  мореходка, мы будем пробовать в МГИМО. Андрюша вполне достоин туда потянуть. Спецшкола. Что я зазря столько денег вбухиваю. Он должен стать нормальным человеком, каким был его отец. Царство ему небесное. – Маргарита Ивановна нервно затянулась.

Я видел, как глаза её погасли и ушли вовнутрь, в воспоминания о прошлом. В это время её лучше было не трогать. Какой радостью было приходить к ним в гости. На участке стоял теннисный стол, и мы постоянно играли до изнеможения. Дача всегда была переполнена народом и гудела словно пчелиный улей. Все были счастливыми, самодовольными и уверенными в себе людьми. Как же! Семья дипломатов. И родители, только что вернувшиеся из–за границы, и их отпрыски, обрядившиеся в импортные  шмотки, важно расхаживали по участку, являя собою вид редких павлинов, выпущенных на волю.

Женька, парень с черными курчавыми волосами, не большого роста, но всегда, с надменно поднятой головой, старался держать лидерство в нашем  трио, тем более ему позволял возраст. Он был на целых полтора года старше нас, а родители его работали  в русском посольстве в Японии. Его отец  как раз был один из сыновей старого хирурга.

-Ну, чего, братухи.  «Предки» новый  кассетник  «Sony»  привезли.  Винила  пять штук, ну там по мелочам всякого. Так что музыки наслушаемся. 

И он самодовольно нажал на кнопку магнитофона. Из динамика послышалось завораживающее вступление «Smoke оn the Water»…

...Я и не заметил, что стою посередине заросшего высокой травой сада в полной задумчивости, ушедший мыслями туда, далеко, в начало семидесятых годов прошлого столетия. Было ли все это? Или я сейчас все придумал? Не знаю. Но солнце поднялось уже высоко, и заброшенная дача уже не напоминала дом Ашеров из Эдгара  По. Надо было что-то делать. Не стоять же здесь вечность, мало ли что люди подумают.

-Молодой человек, а что это вы здесь делаете? – послышался женский голос за моей спиной.

Я обернулся.

– А, это ты Саш, а я уже испугалась. Думаю, кто здесь в такую рань расхаживает?
 
Это Лиза, соседка Андрея. Я очень обрадовался этой встречи. Может она, что знает. Надо спросить.

-Андрюху давно видела? - поинтересовался я.

-Этим летом приезжал как–то раз. Так, видела  издалека. Как всегда, под хмельком. Смурной весь. Он и из дома не выходил, как заляжет телевизор смотреть, так до утра его не выключает. Видно, и засыпает с ним.

Я не стал дослушивать Лизу, попрощавшись, пошел домой. По дороге, в голову лезли тяжелые мысли. Всякое может быть. Давно уже не работает. Живет со старой больной матерью, которая, между прочим, продолжала  чадить  как паровоз, а ей уже давно за 80 перевалило, и ничего. Старший сын, которому под тридцать, уже давно на него крест положил. Младший, которому недавно исполнилось 25, ходил с палочкой -  попал в аварию. Два друга, сидевшие в машине погибли, а он отделался переломами, которые только через год срослись и то не правильно. Вот и стала одна нога короче другой. Ну да ладно, жив и то счастье. Маша, жена Андрея пашет одна день и ночь, а он только работу ищет. И чтобы обязательно престижная была, а то  как же, с его-то самолюбием. А этого самолюбия у него с избытком. Ещё из прошлого тянется, от родственников своих унаследовал – дипломаты, одним словом.

Сколько у него поклонниц было, не перечесть. Красивый парень, длинные, чуть волнистые волосы. Всегда в дорогом джинсовом костюме, всегда с гитарой. Всегда песни, обязательно на английском. Девчонки, конечно, ничего не понимали. Да что им до этого. Вот они за ним  табунами и ходили. Как уж он там отсев производил, не знаю, и мы все этим мало интересовались, у нас своих забот хватало.

В институт он поступил, но только в педагогический, и то в областной, конечно, на английский. Пришлось с этим смириться. Но после окончания попал в МИД – мама постаралась. Вложила все, что могла. Правда, года полтора он проработал в школе  как молодой специалист, но бежал, сказав при этом матери, что лучше в армии в  учебке, чем в классе с этими  уродами. Каждому своё. Но в МИДе он рос. Его стали посылать в командировки  за границу. Он стал зазнаваться. Терять старых друзей. Появлялись новые, которые больше напоминали собутыльников.

Командировка в Штаты, в то время - заканчивались 80-ые - была равносильна полёту в космос. И он улетел, но только в страну под названием «кайф». Начал пить. Пить систематически. В США – вискарь, приехав в Россию – водку. От счастья крышу сносило, не знал, как себя вести. Но финал оказался банальным: наркологический диспансер. Месяц постельного режима, когда вышел, уволили.

Жена обрадовалась. Думала, что это работа его затягивает, но ошиблась. Пить он хоть и перестал, но водку. Зато пиво не переводилось дома ящиками. «Я разве пью?» - удивлялся Андрей. –  Это же пиво». Он начал терять свою квалификацию. Да и вид его больше напоминал пиджак из секонд-хенда. С такой физиономией на престижную работу попасть становилось всё сложнее. Стал месяцами не работать- предлог прост:    поиск работы. Купил факс и стал рассылать своё резюме в организации, но когда приходил на собеседования, красное лицо предательски выдавало его.

Машка, жена его, работала не покладая рук. Но молчала, скрипя зубами. А что делать? – двое детей, да и муж красивый. Бабы и сейчас на шею вешаются, а что в молодости было и говорить нечего – из чужих постелей вытаскивала. Она и сама не понимала, как она всё это могла терпеть. И терпела, а куда теперь с двумя пацанами деваться? Кому нужна с таким  грузом?  Вон, незамужних, пруд пруди, а тут….Сиди, матушка, и не рыпайся. Думать надо было раньше, а сейчас уже поздно.

Они часто приезжали в Барышниково. Вдвоём прогуливались по тенистым улочкам посёлка и обязательно с собачкой, которая была на поводке и придавала этой паре особую солидность. Я никогда не заговаривал с Андреем, когда они были вдвоём. Наверное, не хотел разрушать их идиллию. Да и вид их был достаточно не преступен. Но, скорее это была внешняя сторона, а внутри давно назревал серьёзный конфликт. Она хотела спокойную семью, а он – вечеринки, встречи с друзьями и, главное, достойную работу. О которой, в его положении надо давно было забыть. Поезд ушёл. Наступал новый век. Приходили новые порядки. Начальниками организаций, куда он приходил устраиваться на работу, всё чаще попадались молодые люди до тридцати, а Андрею незаметно подваливал «полтинник». И с этим надо было считаться, а он не мог. Он по-прежнему видел себя молодым, красивым, не в меру заносчивым парнем, легко говорящем, на английском, играющим на гитаре, в кругу своих поклонниц. Да, это было, но только в прошлом.

«Андрюха, опустись на землю» - часто говаривал я при наших редких приватных встречах, которые происходили, как правило, на даче. И то, когда он приезжал без жены. Можно было хоть душу излить и поболтать спокойно. Но в основном наши разговоры сводились к одному и тому же: что в очередной раз их  фирма  развалилась, и он оказался на улице, и вот уже  как три месяца без работы. Но не унывает. А чего унывать. Он всегда под небольшим хмельком. В бодром рабочем состоянии…

Но в очередной его приезд, я его не узнал. Он как-то весь осунулся и постарел на лицо лет на пять.

-Что с тобой?  - спросил я –  Умер, что ль кто-то?

-Нет, Машка ушла…

-Да ладно. Куда ушла? Вы же жили душа в душу. Чего ты заливаешь?

Мы сидели на поваленном дереве в лесу. Он курил без передыху. Докуривая  очередную, долго думал, куда её бросить. Но не найдя глазами нужного места, долго втирал окурок в землю, наверное, считая, что это лучший исход. Я попросил его толком изложить хронологию событий.

-Да всё я, дурак. Надо мне было с ней ругаться? Всё из-за ерунды какой–то. Пьяный был. Довёл её, ну понимаешь, как это всегда бывает. А потом ещё сказал: если не нравится, то можешь проваливать. Но просто… Что с пьяного дурака взять. А она собралась и ушла. Да ещё и вещи все забрала.

-Ну, и где она сейчас? - поинтересовался я.

-Как, где? У себя на Курской. В квартире матери. Там ещё и брат  живёт. Нигде не работает, зашибает. Она туда и сына  младшего перетянула. Против меня настраивает. Говорит, чтобы с отцом не виделся, а то плохо будет.

Я, ошарашенный  этой, казалось, банальной историей, думал о том, что если Машка ушла  (это безропотное создание, я по сей день её тембра голоса не знаю), то до какой степени нужно её было довести.

Андрей раскуривал новую сигарету, а я смотрел на него и не понимал, где тот холеный хлыщ в импортных штанах, за которым  всё женское население Барышниково становилось в очередь…

Солнце давно поднялось над лесом. Домой идти не хотелось. Зотов не выходил из головы, и я побрёл в лес, подышать свежим воздухом и спокойно отдаться воспоминаниям, которые как не прошеные гости ворвались в моё сознание и стали требовать, чтобы я впустил их...

Воскресные встречи продолжались. Он сам искал их. Просто ему необходимо было выказать наболевшее. И я старался выслушать его, хотя понимал, что помочь ничем не могу. Советы часто бесполезны, тем более  если о них и не просят. Вот и я молчал, а говорил в основном он.

-Но ты пойми, я каждое утро езжу к ней, на Земляной Вал. Я знаю, когда она выходит гулять с собачкой, а потом уходит на работу. Я стараюсь подойти,            заговорить, но она делает вид, что не замечает меня, что я пустое место. Нет,   но ты можешь понять меня? Что я ей такого сделал. Мы толком и не ругались никогда…. Ну если так, по мелочам. Ничего не добившись, я уезжаю домой. И так  почти каждое утро. Из дома я посылаю ей на работу факс. Так, мол, и так, Маша, давай сегодня вечером встретимся, там-то и там-то, и обсудим  сложившиеся между нами отношения.

-А почему факс? - поинтересовался я. – Чего позвонить трудно? 

- Да, она трубку не берёт! 

И теперь, каждый приезд  он только и ныл о том, какой он одинокий. И что никто его не понимает. И как жить дальше?

Однажды, я заговорил с ним о Боге. Он сразу и не понял, о чём я говорю.

-Ты понимаешь, как это не страшно звучит для ушей простого мирского человека, но  ведь, на всё воля Божья, - продолжал я. – И то, что от тебя Маша ушла, это тоже его воля. Понимаешь?

-Не-а. 

Я понял, что это бесполезно. И он начал опять мне про факсы, которыми он забросал всю её работу, а у неё никакой реакции, как чужая. Не на какие уговоры не идёт. Говорит, что только сейчас и почувствовала настоящую жизнь. А я слушал его и думал о том, до какой же степени ей надоела эта неустроенность, безденежье, а тут, ко всему прочему, его гонор, идущий ещё от тех  голубых  кровей.

-Слушай, может ты в школу пошёл бы преподавать. Какие-никакие, а деньги, и постоянные, заметь.   

Он посмотрел на меня такими глазами, как будто я зачитал смертный приговор. Всё было бесполезно. Он продолжал ныть, "искать"  работу и ездить в магазин на велосипеде за очередной дозой пива. Потом ложился спать в холодной даче, т.к. газ они не провели вовремя, а сейчас и денег нет, да и желание отсутствует. Куда ушли деньги? Да очень просто. Он выкупил у своих двоюродных братьев их доли в доме. И теперь он один здесь хозяйничал. Именно один, потому что кроме него на дачу никто не приезжал. Когда младший сын посещал Барышниково, то ночевал у друзей, где придётся, но к отцу не приходил. После аварии, он и вовсе возненавидел его. Часто можно было увидеть его фигуру с палочкой, медленно плетущуюся по улице. Старший сын не вылезал из Москвы. Весь в компьютере и на работе. Когда однажды его бабка упала в кухне, он обратил внимание на это только через час и то, в дверь позвонили. Пришлось отрываться, идти открывать. Вот тут-то он её и приметил. Подняли с другом, усадили на табурет, а сами за компьютер пошли, как ни в чём не бывало. Каким образом она жива осталась, один Бог знает.

А младший Сергей, тихоня всегда, мухи не обидит. Как-то ночью, пожалуй, уже светать начало, сели в машину  впятером, и решили прокатиться  с ветерком. Ну кто в такую рань по деревенским дорогам ездит? Конечно, все пьяные, в том числе и тот, кто за рулём сидел. Как им попалась одна машина на дороге? Мужчина с женой решили из Москвы пораньше выехать, чтобы по пустой трассе на юг проскочить. Да не тут-то было. Лобовое столкновение. Ребята, двое, что впереди сидели, скончались до приезда милиции, а трое остальных, среди которых и Серёга был, покалечились страшно. Вот и Сергей еле выжил. Но жив, Слава Богу! Ходит уже. А отец с бутылкой пива всё работу ищет, и  обязательно  чтобы престижная была, забывая, что уже шестой десяток разменял, хотя и крепок ещё. При этом  не уставая повторять, что находится в великолепной  «мужской» форме. А кто, из женского пола решает проверить это, все остаются довольны. Я, как правило, молчал в таких случаях, старался его не обидеть не к месту обронённым словом, так  как вид его часто стал напоминать бомжа, но только интеллигентного.

-Ты помнишь Нину, ну Нину, этого скульптора знаменитого внучку, - как-то раз начал он. – Ну так вот. Я тут как-то заезжал к ней. Ты знаешь, у нас ещё с ней шуры-муры и всё такое…. Вот я и решил молодость вспомнить. Цветочков купил, бутылочку, конфетки. Пришёл. Ты не поверишь, я её не узнал. Квартира вся обшарпанная. Мебели почти нет. Один комод только старый стоит, в котором она, видно, всё и держит, что ещё осталось и то, наверное, только бутылки пустые. Конечно, обрадовалась мне. А ещё больше, наверно, бутылке моей, которую сама половину на кухне, пока я раздевался из горла и выпила. Я думал, хоть столик накроем…. Ну сам понимаешь, туда-сюда…. Я на неё, как посмотрел, мне страшно стало. А ты помнишь, какая она в молодости была? Кровь с молоком. - Андрей замолк, наверно, воспоминания нахлынули разом. – Так вот, посидели не много. Поговорили ни о чём. Я собрался и ушёл. А бутылку- то она одна выпила. Мне даже не предложила. А когда я уходить стал, она уже в кровати дрыхла. Даже не пошевелилась.

Наши случайные встречи с Зотовым на даче повторялись, похожие одна на другую. И  казалось, что мы и не расстаёмся, а сидим на лавочке и ведём один и тот же разговор – о поиске его работы, о том,  что Машка,  по-прежнему живёт у себя на Земляном Валу, хотя стала, изредка наведываться на дачу. И, что он предъявляет ей претензии, что та не исполняет свой супружеский долг, хотя обязана это делать по закону.

-Нет, ну ты сам посуди. Мы не в разводе. Она моя законная жена, а не даёт. А я же мужчина, мне для здоровья полагается. Я, что теперь, по чужим бабам ходить должен? Да я только свистну, ко мне знаешь, сколько набегут.
 
Я старался молчать, а он говорил, но в основном  одно и то же. Чаще всего в его лексиконе звучало слово «факс». У меня оно  почему-то ассоциировалось с чем-то  собачьим. И поэтому постоянно раздражало.

-Ну,так вот, - он продолжал, –  я ей говорю, что так нельзя, ты должна войти в моё положение. А она так преспокойно отвечает: тогда плати. Нет, ты слышишь, родная жена, и плати. Я сначала разозлился, а потом притих и говорю: а сколько? А она говорит: на  билет до Москвы дашь, и то хорошо. Ты представляешь, всё, что на пиво откладывал, пришлось ей отдать. Это грабёж среди бела дня». 

Вот так они и жили в последнее время. Встречались только на даче. И она буквально за всё просила деньги: убраться по дому, сосиски сварить, другие какие работы. В общем, обложила данью. И он шёл на это, делать было нечего.

С каждым летом, я стал видеть его всё реже и реже. Что с ним, как он там, даже соседи и то не ведали. Недаром говорят: сегодня пан, а завтра пропал. Кто бы мог подумать тогда, в далёкой нашей молодости, что такой парень, от которого все девки сохли, превратиться в согбенного жалкого человечка, который, наверное, и по сей день всё работу ищет. Но если теперь, только дворником в МИДе, и то навряд ли. Уж больно вид  непригляден.

Наступил ноябрь. Я решил заставить себя на этот раз заклеить окна на зиму. А то в холодные зимы, да ещё  когда ветер дует, впечатление, что ты на улице спишь. Стало вечерять. Побросал всё, решил пройтись по воздуху. Я люблю прогуливаться на вечерних зорьках, пока солнце ещё не закатилось за соседние дачи, и не станет совсем  темно. Люблю смотреть на закат, любоваться вечерними красками.  Прогулка оказалась короткой. Не рассчитал с одеждой. Начал замерзать. Пришлось возвращаться.

Дом Зотова, который не преминул попасться мне на пути, ввёл меня совершенно подавленное состояние. Огромные, вековые кусты акации давно облетели и открыли неприглядный вид, который скрывали все лето. Деревянный забор покосился влево, от этого полуразрушенная калитка приоткрылась, как бы приглашая войти, но я не испытывал никакого желания это сделать. Тем более, что продрог до мозгов костей. Солнце уже село, а со стороны леса показалась огромная малиновая луна, которая, как смогла, окрасила своим цветом окрестности, но при этом сам дом погрузился в полную темноту, представляя собой обитель мрака и безысходности. Окна были темны, и по заросшей тропинке было видно, что его давно  никто не посещал. Вдруг, моё внимание привлекло какое-то белое пятно на заборе. Я решил подойти. Этим белым пятном оказался  лист бумаги, неуклюже вырванный из ученической тетради. На нём простой шариковой ручкой, видно второпях, было написано – «ПРОДАЁТСЯ!»