***

Тамара Квитко: литературный дневник

Поэтический язык Сергея Золотарёва:



***


Ты видишь то, что выхвачено фарами


из темноты, пустой осенней тарою


стоящее в забытой Богом местности


в полнейшей неизвестности.



Тогда, как содержанье настоящего


давно забито в крашеные ящики,


хранящие надежной упаковкою


молчание неловкое.



***
Сезон дождей. В коттеджах сухо.


Но страсть в природе разлита -


над церковью Святого Духа


ночами стерта в кровь вода.



Как если, взятая на вырост,


реальность несколько мала


Тому, кто Сам разводит сырость


при виде съемного угла.



Там капли, острые как щебень,


обкатываются дождем,


как если служится молебен


за всех, кто в сухости рожден.



Там сумрак нежностью поваплен,


и быт нехитрый и простой,


благодаря сердечным каплям,


сидит на людях, как влитой.



***



Все когда-то садится: голос, солнце, дома...


По ступеням — как птица —


кто-то сходит с ума.



По ступеням, по склонам,


по пологим холмам.


По уступам Сиона...


По головам.



Дождь спускается с крыши


водосточной трубой.


Перезрелые гроздья кишмиша


сходят сами собой.



Прыг да скок — трясогузка


гузкой — шлеп — в водоем.


И стопа, что со спуска


начинает подъем.



Сделав шаг с этой кручи,


ты оставишь свой след,


как и (хуже ли, лучше)


все, что сходит на нет.



***



День — от сих,


и ночь — до сих.


Этих пор на всех не хватит.


Оттого-то в крайней хате


ветер воет, точно псих.



Оттого-то день-деньской —


мимо рта — что в рот попало.


Оттого и горя мало


тем, кто кормится тоской.



И приметы — по усам —


превращаются в предметы.


Расставляя то и это —


там и сям.



НАРОЖДЕНИЕ



Страшный сумрак, редкий сумрак,


истоптавший шар земной,


как из Красной книги зубры


ходит сумрак надо мной.



Облака луну и звезды


и несущий небосвод


он вдыхает через ноздри,


выдыхая через рот.



Этот сумрак как-то связан


с тем, чем дышит 1-й мед:


с раздвигающимся тазом,


с появлением на свет.



Ляжет припорох на кальку,


дунет ветер, обнажив


годы, спящие вповалку,


жизнь над пропастью во ржи.



В электрическое поле,


залетая, светлячки


расширяются от боли,


как ослепшие зрачки.



Хрустнут бабочки - как чипсы,


раскрошатся на ветру.


Если в сроках не ошибся,


быть по-твоему к утру.



Ночь отпета петухами


и уже погребена


в положенье вертикальном


в позе утреннего сна.



Улыбнулась, осветилась,


стенки маточной трубы


заплела, как наутилус


по условиям резьбы



и, из сумрачного геля


взяв, чего там больше нет,


25 апреля


дописала мой портрет.



***



Умирают голуби повсюду —


убирает Бог свою посуду:


в неглубоких глиняных телах


остывает святость, лизоблюдам


отдавая толику тепла.



Кажется, из глиняных свистулек


взят обратно с присвистом фистульным


Дух Святой. Над проводами ЛЭП


корабельный воздух на ходулях


крошит белый хлеб.



Площади полны Его изделий:


костяных бочонков от лото.


Мастера пошивочной артели,


словно пуговицы из петелек,


лапки вынимают из следов


(видно, жаль им взнузданную пташку!),


раскрывая землю нараспашку,


обнажая бездну подо льдом,


ложкой попадающую в чашку,


в ложку — ртом.



***



Получая справку в БТИ


о своем земном существованье,


думаешь, как о небытии,


как о мрачных опытах Гальвани



над лягушкой (сокращенье слов


наблюдая в воздухе посмертном) -


о тоске раздельных санузлов


по своим пяти квадратным метрам.



Думаешь о шкафе духовом


и материальности цыпленка,


и о веществе, как таковом,


и о существительном продленка.



***



Мой бедный город выполнен из цельного


куска воды — горячей и кривой,


жилье связавшей трубами котельными


с центральною системой корневой.



Дожди, как аппараты Илизарова,


поддерживают парки на весу.


А там, где сверху площади базарные, —


колодцев терракотовая армия


осадков ждет, как приступа, — внизу.



И люди, состоящие на семьдесят


процентов из сочащейся воды,


пытаются к истокам присоседиться —


на восемьдесят устьем испиты.



ЦЕНТРАЛЬНОЕ ОТОПЛЕНИЕ



Когда, чуть потрескивая, остывает батарея,


кажется — это твой домовой


теплую воду бреет


бритвой опасной


кривой:


мертвую воду – живой.



Звуки, скользящие тем скорее,


чем заостеннее слух,


падают, как срезанные вереи.



Капли рассыпались на ковре и


не собираются больше двух -


желтой звездой на щеке еврея,


переводящего дух


стрелками на часах - на время


зимнее, дабы условный вектор


был соблюден: чтоб трижды кричал петух


(или алектор),


прежде, чем свет потух


ночи — и солнечной тьмы прожектор


высветил каждому новый срок!



Бреет до гладкости синих щек


воду в окладистой батарее


маленький жиденький толстячок



могущий запросто, коль приперло,


вечности перерезать горло


и превратиться в сливной бачок.



***



Поднимаясь вверх по лестнице,


понимаю, что консоль


и ступени — лишь последствие


шага, крупного, как соль.



Шага, движимого посолонь


по спирали по дуге,


вызывающего в воздухе


соответствие ноге.



Натяженье — суть поверхности —


держит, только натяни,


состоянье общей верности


в частном случае ступни.



Главное, чтоб одинаковым


оставался интервал,


образующийся вакуум


чтоб отсутствия не рвал.



Чтобы ты держалась рядышком,


с пятки звёздного луча


без боязни мне на радужку


всю себя перенося.






Другие статьи в литературном дневнике:

  • 17.03.2019. ***