ЕГОРИЙ И ЗМЕЙ
*
Над Москвою-рекой равновесный полдень стоит,
а над Иерусалимом на чаше другой – Луна.
Рыба осетр волну, как чугун кипятит,
и всадник в себя сгустился, как в гул юла.
Дева лежит на ладони родной земли.
Мускулистей конского крупа репейник звезд,
и плывут вокруг нее рыбы да корабли,
изо лба и до неба встал белой радуги хвост.
А дракон хрящеват, из всех он смотрит окон,
за всякой кормою плывет, в устах говорит,
и вяжет петлю, и гонит в Сибирь вагон,
подколодным небом хвалится и корит.
Вяжет деву-еленя в кольцо и глядит в лицо,
а Егорий копьем касался его лица,
и вошли они вместе в синих небес кольцо,
а очнулись в Ерусалиме звездой крыльца.
А дева руки срастила в один цветок,
да ноги в один синий плавник-крыло,
и стала она теперь, как перед смертью глоток,
каждой пропащей душе, что вошла в село.
Крутится змей, как лицо, как огни-васильки,
а Георгий со рта, раз начал – кораллом растет,
и ходят они вдоль города, босяки,
ожидая, кто первый родится, а кто умрет.
Колокольня стоит, птица на ней Черногар,
синева над полями крепнет, как бицепс, растет,
и в глазах у Георгия чудный стоит пожар –
не понять, то ли пламя, а то ли елень идет.
Высвобождена, расплетена,
как капитана Немо ее глубока душа,
и одна у нее глубина
с цветком занебесного камыша.
А Егорий четырехрук, как биплан,
в небе летит, и кто его отпоет?
Русь-сторона, неведомый миру стакан
с водой многорукой, кто пил, уже не умрет.
И в красный кирпич все стучится ружье-удод,
и Егорий лежит, как кирпич, положён сплеча,
и Новый Иерусалим над стеклянным челом растет,
и лапы его держат воздух, как два грача.
