***
Стихи Цви Прейгерзона
Публикация и перевод: Рахель Торпусман
В Литературном архиве имени Лауры Кипп в Тель-Авивском университете хранится тетрадка, исписанная аккуратным мелким почерком. Это почерк Григория Израилевича Прейгерзона, кандидата технических наук, автора книг «Дробление и грохочение полезных ископаемых», «Обогащение угля» и других книг и учебников по инженерным специальностям. Но в этой тетрадке – не технические тексты, а стихи на иврите поэта Цви Прейгерзона.
Ц. Прейгерзон – ученик гимназии «Герцлия».
Тель-Авив, 1913 год В отличие от большинства советских сионистов, для которых Израиль был более или менее абстрактной мечтой, для Прейгерзона Эрец-Исраэль была чудесной теплой страной детства, где он провел лучший год своей жизни: в 13 лет родители отправили его учиться в Тель-Авивскую гимназию. Иврит был для него не только языком литературы, но и языком живого общения с учителями и друзьями – будущей элитой Государства Израиль. Это был 1913 год. В 1914 году он поехал к родителям на каникулы – и тут началась мировая война... Прейгерзон чудом пережил погромы и гражданскую войну и всю жизнь мечтал вернуться в любимую страну, но так и не сумел. Он умер в Москве в 1969 году, а его вдове и детям разрешили уехать в 1971-м.
Всю жизнь он тайком, по ночам, писал на запрещенном в СССР иврите: в молодости – короткие стихи и рассказы, в зрелости – романы. В 1949 году его «преступление» было раскрыто, и Цви арестовали как «буржуазного националиста» (сам он напишет об этом позже: «Мои произведения вовсе не были националистическими! Они просто были на иврите»). Его произведения сохранились только благодаря подвигу жены, надежно спрятавшей рукописи, чтобы их не нашли при обыске. В годы оттепели, после освобождения из лагеря, ему удалось передать некоторые рукописи в Израиль, и они были опубликованы. После смерти Прейгерзона потрясенные дети обнаружили в архиве отца его книгу на иврите, вышедшую в Израиле в 1966 году под псевдонимом А. Цфони. Тайна этого псевдонима сохранялась еще долго и после смерти автора – пока весь его архив не был переправлен из СССР в Израиль.
Ц. Прейгерзон с семьей за месяц до ареста. Слева направо: Веньямин,
Нина, Лея, Аталия, Цви (Москва, февр. 1949 г.)
Рассказы и особенно романы Прейгерзона довольно традиционны, следуют лучшим образцам реалистической русской литературы. Чего нельзя сказать о его стихах или по крайней мере об этом цикле верлибров, написанных в 1934 году. В них всё экспериментальное, всё новаторское: и тематика, и метафоры, и интонация, и даже грамматические формы. Насколько мне известно, этот цикл пока не переводился на русский язык (кроме последнего стихотворения). Благодарю дочь писателя, Нину Липовецкую-Прейгерзон, за возможность познакомиться с этими стихами, и представляю на суд читателей «МЗ» свои переводы.
Рахель Торпусман, Иерусалим
Цви Прейгерзон
В ДЕСЯТЬ СТРОК
Благодаря сплетению нитей,
Натянутых меж нами с сотворения мира,
Я прыгаю к вам, господа и дети,
Кувыркаюсь семь с половиной раз
То в одну сторону, то в другую
Под грохот вашего смеха.
А на верхотуре этого цирка,
Среди солдат, лузгающих семечки, и их подруг,
Неподвижно стоит мой желтый брат
С тяжелым взглядом.
Среди лесных тропок Малаховки
Стоит старая сосна с кривым стволом,
Тяжелораненая, залатанная,
Стоит молча.
А на заплатах вырезаны любовные письмена:
«Дорогая моя Наташа»,
«Коля и Маруся, лето 1843 года»...
О, как скрипит, как скрежещет
Раненая сосна,
Кладбище сердец.
Девушка с бледным лицом
И добрыми глазами,
Милая моему сердцу,
Любимая моя и сестра моя,
Теплое солнце
Дней моих!
...Снова мне приказано скитаться.
Прощай, прощай,
Бледная девушка!
Живи счастливо!
Своей теплой детской ручкой
Весна обертывает каждую веточку
Ожерельем зеленых почек.
Каждый парень – герой, каждая девушка – лучница,
Сердца пускаются в пляс!
Солнечный день скачет с улыбкой –
Чье сердце устоит перед синим всадником?
Скоро и вечер настанет, как сон...
...Зина, я знаю,
Почему ты смотришь на цветы и плачешь.
Мягкой звездной ночью
Ты погружаешься в водопад милосердия и мудрости
Русской женщины, прекраснейшей из женщин,
И прелесть ее грудей отпечатывается в твоем сердце,
Как дорогой подарок в далеком детстве,
Когда ты подчинялся ветхим книгам и старому раввину...
Русская женщина –
Мать, друг, возлюбленная, дрожащая в сладком объятии
Счастливой ночью на берегу синего моря, – Будь благословенна!
От дивной музыки я открыл глаза,
И ты бросила в мою темницу целые пригоршни свободы,
И ласковой щекой вытерла пот с моего лба
И лишила мой труд счастья.
И вот я вдруг вижу мир, как он есть:
Тени от бегущих облаков,
Бурную суматоху зелени,
Девичьи платьица и тайны...
И слышу, как во мне звучит странная песня о тебе –
Самой милой из моих цепей.
Пойдем вдвоем по проторенным дорогам,
И в слабом свете звезд «завтра» мерцает как «вчера»,
И душистая блузка покрывает загар твоих плеч,
И блеск твоих зубов предвещает законную постель.
Сколько же дней ещё предстоят нам,
Если завтра будет, как вчера!
И в слабом свете звезд я запоминаю наши лица,
Прислушивающиеся к дрожи, завладевшей нашими сердцами...
И дай Бог, чтобы никто из нас
Не начал мечтать о разлуке.
Ты стонала на моем ложе,
И твой смех возвещал о мгновениях,
О которых мечтает юноша утром и вечером...
Я касался тебя, и глаза твои сияли,
И в них пела женская благодарность,
И старый мир благословлял нас...
А всего через несколько секунд
Я увидел тебя – усталую куклу на моей кровати,
И услышал,
Как тиканье часов пилит комнату.
По всей земле
И по всем временам
Разбросаны вы, женщины,
Которым не быть моими.
И ночью, когда звезды печальны
И по садам бродят тени –
Не ваша ли то любовь,
Не древнее ли ваше влечение
Взмывает в небо
И уносит за собой сердца?
Эй, старость!
Враг, подстерегающий меня на дороге!
Считанные годы назад я любил молодых девчонок –
А теперь вижу, как к глазам их приближаются морщины,
И гуляя по городскому саду, они держат за руку детей.
Пришло новое поколение, и новые поцелуи
Звучат в городском саду,
И сидя на скамейке на заброшенном бульваре,
Я чувствую лишь одно утешение:
Ревную, черт возьми!
Моя первая жизнь не погребена,
Не отпета командой плакальщиков,
Не закрыта могильным камнем,
Поминальных молитв по ней не пели.
Мое поколение было расколото вдребезги,
Смех моего бледного детства был оборван,
И сам я был среди обрывавших...
И лишь изредка, ночью, во сне,
Ко мне приходит, рыдая, чудовище моего местечка
И душит меня.
Не прощай нас,
Не отпускай наши грехи –
Кто простит тебя самого?
Милостивый и милосердный, ты бросил
Своих израненных детей!
С высот своего покоя ты пролил на нас
Отсутствие жалости,
Старый слепой бог!
Так что, если мы забыли тебя –
Это наименьший из наших грехов!
Горько быть западной стеною,
Заросшей кустиками майорана,
Прячущей в морщинах камней стародавние слезы.
Всемеро горше быть рогами жертвенника,
Утешением для теней человеческих жертв
Самых древних времен.
Но ещё горше быть мыслящим и животрепещущим
Убежищем живых воспоминаний,
Беженцем от бури, гремящей до сих пор,
И последней струной для детской песни.
Прячущийся в далеком прошлом,
Окруженный светящимися тенями,
Я боялся родиться во времена разрухи
И провести юность в хаосе.
Но то, чего я боялся, сбылось.
Я еще не посмотрел на мир,
Я еще не узнал своего счастья,
Я еще цыпленок желтоперый –
А уже лишь половина меня бежит,
А другая половина лежит на плахе.
С незапамятных времен я с вами,
Племя плакальщиков!
Со мной целый короб прекрасных надежд:
Много их истлело
За дни, годы и века.
Где смех девушки, чьи глаза когда-то
Освещали мне дорогу?
Будь проклят его создатель!
В этой пустынной тьме давайте оплачем
Жизнь, которой не было.
Ты –
Неведомый властелин,
Cоздающий и сталкивающий народы и эпохи,
Проносящий грохот своих шагов через поколения...
А я –
Забытая овечка,
Заблудившаяся среди малых дорожек,
Несу твое проклятие и незримый дар твоего духа...
Кто рассудит нас?
Где та мудрость, что в силах рассудить нас?
Меня подложили под копыта несущихся коней,
И душа моя ни жива, ни мертва.
Меня поставили биться с Голиафами,
А у меня – ничего, кроме стона.
Жизнь мою наполнили бедами
И велели: «Иди пророчествуй!»
Мимоходом размозжили мне голову
И велели: «Дерзай и разрушай!»
Перерезали мне горло
И сказали: «В крови своей живи!»
Точка надежды,
Рокочущая из-под земли!
Среди ударов отчаяния,
Дождем льющихся на мою жизнь,
Раненую и раздавленную, –
Ты пылаешь в глубине,
Как цветок на могиле дорогого человека,
Точка надежды, Зрачок последнего
Утешения.
Легкими шагами
Подходит ко мне вал воспоминаний.
Сейчас ты протянешь ко мне руки,
Мертвое поколение:
Распалишь свои ужасы,
Напомнишь о далекой родине
И с печальным напевом
Вручишь мне дар тоски...
Какой умелец
Навсегда замкнет твою могилу?
Прощаюсь с вами,
Старые-престарые годы,
Заржавевшие мои дни,
Первая моя жизнь.
Ах, поколения предков моих,
Заря мироздания!
Пусть будет растоптана память о вас
И затихнет ваш крик –
Крик ребенка в мешке,
Бросаемого в пропасть.
Конец!
Конец долгой дороге,
И звенящим нервам,
И расстоянию, и времени,
И прошлому, и судьбе.
Где мать, на кого смотреть с надеждой?
Чьи уста промолвят доброе слово?
Чья рука сжалится?
...Моих братьев ведут на эшафот,
И меня среди них.
***
СЛУЧАЙ В ПРОКУРАТУРЕ
Анна Исакова.
Было это в 1971 году в Москве. Насколько я помню, мы захватили приёмную прокуратуры. А, быть может, и не прокуратуры, а чего-то не менее звучного или важного. Командовали этой сионистской акцией москвичи, но были там и ленинградцы, и южные люди, а литваков было аж штук тридцать – еврейская Литва была уже вся в порыве, мобилизовать это племя было несложно. Итак, мы – всесоюзная сионистская акция - полдня тусовались в сравнительно небольшой приёмной, прокричали там на прощание своё: «Отпусти народ мой!» и расселись в автобусах под присмотром растерянных Швейков в полном зимнем обмундировании с шапками-ушанками на головах. Если я помню правильно, была весна и, возможно, Швейки в зимних шапках должны были напомнить нам о вышках, снеге и колючей проволоке, но, скорее всего, кто-то просто забыл проставить правильную дату на приказе сменить зимнюю форму на летнюю. Ассоциации со снегом, волкодавами и колючей проволокой мы отгоняли сионистскими гимнами, включая «Тум-балалайку».
Привезли нас в какой-то медвытрезвитель и рассадили по камерам – дам в дамскую, джентельменов – в мужскую. Вытрезвитель был явно политический. На стенах красовались надписи в основном диссидентского содержания. И ни одного душевного крика раскаявшегося алкоголика. Ручек почему-то ни у кого не оказалось, писали на стенах сионистские лозунги обгоревшими спичками, истратили три коробка, четыёртый убрали подальше с глаз – большинство дам и дамзелей были курящими. Стало скучно и начали требовать походов в туалет и витаминную пищу под угрозой срочного авитаминоза. В туалет пускали по двое, Швейк посередине. Одна из дамзелей застряла в кабинке, Швейку пришло время сменяться, он оставил её там и увёл товарку. А наша разведчица увидала солдатский ботинок, вылезший из-под стенки кабинки, и полезла на эту стенку, умирая от любопытства.
Увидала она сверху вот что: очередной Швейк, стоя на коленях и оттирая пот, струящийся из-под зимней шапки, вылавливал из очка сеточкой для аквариумных рыб смятые и разорванные бумажки, распрямлял их и складывал, пытаясь найти то ли шпионские коды, то ли революционные призывы. Дамзель прибежала в нашу дамскую комнату, Швейк-охранник смущенно её пропустил, как-никак имело место служебное нарушение со стороны охраны. И началось. Теперь мы бегали в туалет беспрерывно. Вскоре к нам присоединились наши джентельмены. По дороге в камеру бойкая дамзель спёрла где-то шариковую ручку. И мы писали. Всё, что в голову приходило. Потом стали писать словно для БиБиСи – читают же в той же гебухе! И рвали эти бумажки на мелкие кусочки. И кидали в очко. И наслаждались видом коленопреклонённых Швейков с аквариумными сачками, и хохотали в голос. А они, бедные служаки, только сжимали кулаки.
И почему мне это вдруг вспомнилось? А потому, что именно так выглядит охота всякой рвущейся к власти субстанции на Биби Нетаниягу с надеждой найти в очке какой-нибудь компромат на него. Не поймите неправильно – у меня нет никакой причины любить или не любить нашего премьера. Он ничего мне не должен, я ничего не должна ему. Последний раз мы с ним виделись лет двадцать назад, он наверняка не помнит, кто я, а что до меня – он не Биби и даже не Биньямин Нетаниягу, а успешный и мудрый глава правительства. Которому за эти два качества можно простить всё остальное и даже автократические выходки. Потому что история создания Израиля еще продолжается. Потому что идут тайные переговоры по Сирии. Потому что заявка Трампа о признании Иерусалима и Голан израильскими – это не пи-ар-акт и не предвыборный лозунг, а часть переговорной техники. Раздел Сирии неминуем и Израилю очень важно получить свои территориальные и политические преимущества. Никто из нелепой израильской политической оппозиции Нетаниягу не показал себя способным выстроиться наподобие него в один ряд с президентом США; открыто противостоять левонастроенной ЕС, теряющей свой политический авторитет не по дням, а по часам; установить тайные и даже явные связи с арабскими государствами того или иного мировоззрения; найти независимый, но обоюдопочтительный тон в обращении с современной Россией, которая не то, чтобы только терпит Путина, но большинством своим видит в нём гарантию не перехода к гражданским противостояниям и т.д.
На данном этапе всё это намного важнее, чем глупости, связанные с небрежно состряпанными обвинениями против Биби. Израиль еще не имеет признанных границ, он еще не утвердился в своих социально-экономических направлениях. На мой взгляд Биби слишком верен либеральной фридманской политике полного отстранения государства от экономических проблем и передаче этих проблем социальному сектору. Но у этих вопросов всё еще впереди. Сначала нужны твёрдые границы, устранение иранской угрозы при помощи США (или наоборот – роспуск режима аятолл при помощи и даже активном участии Израиля). Кто из соревнующихся в деле управления страной способен пусть даже только приблизиться к возможностям Нетаниягу в этих вопросах? Кто из них доказал свою компетентность в международных связях и отношениях? За каким чёртом нужен был этот дурацкий очередной экспромт Либермана с очередными выборами? Ну, не пользовался наш геройский соплеменник авторитетом у военных, оставаясь министром обороны не у дел, и что? Не нужно было лезть выше собственной крыши.
Да ладно! Наш соплеменник перестал быть политическим фактором уже не в эту каденцию, а в прежнюю. Что до генеральской хунты в компании с местечковым бонвиваном , кто из них доказал хоть на десятую долю заявляемые способности управлять государством в столь судьбоносный период, когда решаются вопросы не стоимости овса и сена, а границ и международных связей? И кто сказал, что израильский раматкаль управляет армией, в виду чего хунта требует себе правительственных привилегий? Примерно после Даяна раматкали – один за другим – были договорными кандидатурами наименьшего влияния. Так хотела самоуправляемая армия. По чести сказать, видела я вблизи, кем и как она управляется. И если армия слушается Биби, это уже большой рывок в нашей центробежной системе управления. Вот и оставили бы его в покое и в должности до тех пор, пока никто другой не в состоянии выполнить актуальную на данный период миссию. А когда вопрос существования Израиля в удобных границах и на достаточно удобоваримых началах будет хотя бы международно признан (чем Биби и занимается) можно будет заботиться о социальных удобствах и прочих важных, но терпящих отлагательства, делах. Господи, ну не дай ты потерять столь давно вымечтанные основополагающие основы еврейской государственности из-за мелочной игры в политический бисер. Или из-за бессмысленного копания уже израильских швейков аквариумными сачками в туалетном очке.
История человечества не о взлете и падении империй, ни об их войнах и их завоеваниях. Речь идет о битве другого рода, битве за то, принадлежит ли Создатель этого места здесь внизу или на каком-то небесах выше.
Те, кто верит, что Он принадлежит на небесах, разрушают землю. Те, кто верят, что Он принадлежит на земле, строят здесь небеса.
Это битва, в которой участвует каждый из нас, и это история всего человечества. И это все, что действительно имеет значение. Ибо это все, что есть для любого человека.
Цви Фриман
Из мудрости Любавичского Ребе, из праведной памяти; слова и конденсация раввина Цви Фримена. Подпишись и получай дозу ежедневно. Чтобы заказать последнюю книгу раввина Фримена «Мудрость для исцеления Земли», нажмите здесь.The history of humankind is not about the rise and fall of empires, nor about their wars and their conquests. It is about a different sort of battle, the battle over whether the Creator of this place belongs here below or in some heaven above.
Those who believe He belongs in heaven destroy the earth. Those who believe He belongs on earth are building heaven here.
That is the battle each one of us fights, and that is the story of all humanity’s journey. And that is all that really matters. For that is all there is to any human being.
By Tzvi Freeman
Другие статьи в литературном дневнике:
