Олеся Николаева.
Оказывается, Пушкину дети не нужны...
Прочитала еще один кусочек из романа Алексея Варламова «Душа моя Павел». Там два филолога-аспиранта спорят о Пушкине. Один из них подвергает сомнению его реализм, который, как он считает, таковым не является. Отрицает он и утверждение Белинского об «энциклопедии русской жизни», выдвигая свои резоны: у Пушкина нет отражения многодетности русских дворянских семей, практически все его герои – это единственные дети. Петруша Гринев и Маша Миронова, Евгений Онегин и Евгений «Медного всадника», Марья Гавриловна и Марья Кирилловна, Германн и Параша из «Домика в Коломне», Барышня-Крестьянка Лиза и Алексей, Дубровский и Сильвио – все они не имеет братьев и сестер. А меж тем, рассуждает аспирант, такие семьи с единственным ребенком были бОльшей редкостью, чем сейчас – многодетные. И, значит, не такой уж «наше все» – отражатель русской жизни.
Я остановила на этом рассуждении свое внимание, потому что последнее время для меня особенно важно в художественном произведении отсутствие или сознательное отсечение ЛИШНЕГО в нем. Мы с моими студентами рассуждаем о том, почему Мандельштам вычеркнул две (а то и три, сейчас не помню) прекрасных строфы (а ведь у него невозможно найти что-то несовершенное) из стихотворения, в котором он оставил только одну:
О небо, небо! Ты мне будешь сниться.
Не может быть, чтоб ты совсем ослепло,
И день сгорел, как белая страница:
Немного дыма и немного пепла.
Или – почему перфекционист Гумилев убрал целых шесть великолепных строф из стихотворения «Леопард»? Строфы-то и правда – отточенные и великолепные, но они растягивают и утяжеляют всю художественную ткань, отчего звук начинает напоминать волынку и притупляют слух.
Так и Пушкин. Правда жизни ведь не есть правда искусства, и поэт выбирает лишь то, что работает на художественную идею, не засоряя текст и не отвлекая внимание от главной темы. Вот у Лариных – две дочери, но вторая – Ольга – ему здесь нужна, поэтому она есть!
Так и Толстому, у которого уже полно у героев и сестер, и братьев, важны для его романных идей все: помимо Наташи Ростовой, и Николай Ростов, и Петя, и старшая холодная Вера, и кузина-бесприданница Соня. Важно и братско-сестринское родство Элен и Анатоля Курагина, князя Андрея и княжны Марьи. У каждого их них – своя линия, своя дислокация в словесной архитектуре. То же и в расстановке героев в «Анне Карениной»: у Анны – Стива Облонский, у Левина – умирающий кощунник брат Николай, у Кити –многочадная Долли. У каждого – свое лицо, свой характер, своя повадка, своя судьба, своя функция и свое место в этом художественном мире.
Повторяя вслед за Чеховым: если на сцене висит ружье, оно должно обязательно выстрелить, прибавляю: а если оно не стреляет, оно должно выстрелить тем, что оно не стреляет. И не стреляет именно потому, что это понадобилось автору.
А если персонаж существует в художественном пространстве лишь номинально, то он должен уйти, исчезнуть, не замусоривать внимание своим присутствием, и это куда важнее, чем слепое следование тому, что представляется автору «правдой жизни».
Поэтому я часто советую студентам – неважно, пишут ли они стихи или прозу, безжалостно вычеркивать, сокращать, ужимать текст, чтобы в нем не осталось ничего приблизительно-надуманного, необязательного и случайного.
И с аспирантом Алесея Варламова я бы с радостью поспорила… Впрочем, ему и так возражает другой персонаж, правда, приводя иные аргументы.
Фейсбук, 08.07.2018.
Другие статьи в литературном дневнике:
