Я всех любил, без дураков.

В нынешнем сентябре поэту Борису Рыжему исполнилось бы 45 лет. 7 мая 2001 года в квартире своих родителей в Екатеринбурге Борис покончил жизнь самоубийством. Он оставил записку: «Я всех любил, без дураков». На вопрос, почему он принял такое решение, из его близких ответить никто не может.
В 2000 году в интервью у Рыжего спросили: «Человек вы скорее жизнерадостный, солнечный и веселый, чем наоборот?» Он ответил: «Даже если наоборот, человек все равно должен быть жизнерадостный и веселый».
***
Неужели жить? Как это странно —
за ночь жить так просто разучиться.
Отдалённо слышу и туманно
чью-то речь красивую. Укрыться,
поджимая ноги, с головою,
в уголок забиться. Что хотите,
дорогие, делайте со мною.
Стойте над душою, говорите.
Я и сам могу себе в два слова
нашептать в горячую ладошку:
«Я не вижу ничего плохого
в том, что полежу ещё немножко —
ах, укрой от жизни одеялко,
разреши несложную «задачу».
Боже, как себя порою жалко —
надо жить, а я лежу и плачу.

***
Я вышел в улицу. Квартал,
во рту зажав платочком осень,
ребенком нежным крепко спал
и с неба смоляные косы
свисали облака и сны,
как над бумагой виснут штампы...
И мошкорою вокруг лампы
кружилась ночь вокруг луны...
Я вышел в улицу. И поздно
мне было жить для новых дней...
Кружилась ночь. Дрожали слезы
в железных веках фонарей...
Сочились с неба боль и тишь
сквозь рыжих звезд косые ранки
и город нес как сердце Данко
седой закат в ладонях крыш.

1992

***
Ах, что за люди, что у них внутри?
Нет, вдумайся, нет, только посмотри,
как крепко на земле они стоят,
как хорошо они ночами спят,
как ты на фоне этом слаб и сир.
...А мы с тобой, мой ангел, в этот мир
случайно заглянули по пути,
и видим — дальше некуда идти.
Ни хлеба нам не надо, ни вина,
на нас лежит великая вина,
которую нам бог простит, любя.
Когда б душа могла простить себя...

1996, март

***
С мертвой куколкой мертвый ребенок
на кровать мою ночью садится.
За окном моим белый осколок
норовит оборваться, разбиться.

«Кто ты, мальчик?» - «Я девочка, дядя.
Погляди, я как куколка стала...»
-«Ах, чего тебе, девочка, надо,
своего, что ли, горя мне мало?»

«Где ты был, когда нас убивали?
Самолеты над нами кружились...»
-«Я писал. И печатал в журнале.
Чтобы люди добрей становились...»

Искривляются синие губки,
и летит в меня мертвая кукла.
Просыпаюсь - обидно и жутко.
За окном моим лунно и тускло.

Нет на свете гуманнее ада,
ничего нет банальней и проще.
Есть места, где от детского сада
пять шагов до кладбищенской рощи.

-«Так лежи в своей теплой могиле -
без тебя мне находятся судьи...»
Боже мой, а меня не убили
на войне вашей, милые люди?

1995, декабрь

***
Мне город этот до безумья мил -
я в нём себя простил и полюбил
тебя. Всю ночь гуляли, а под утро
настал туман. Я так хотел обнять
тебя, но словно рук не мог поднять.
И право же, их не было как будто.

Как будто эти улицы, мосты
вдруг растворились. Город, я и ты
перемешались, стали паром, паром.
Вот вместо слов взлетают облака
из уст моих. И речь моя легка,
наполнена то счастьем, то кошмаром.

...Вот розовое - я тебя хочу,
вот голубое - видишь, я лечу.
Вот синее - летим со мною вместе
скорей, туда, где нету никого.
Ну, разве кроме счастья самого,
рассчитанного, скажем, лет на двести.

...Вот розовое - я тебя люблю,
вот голубое - я тебя молю,
люби меня, пусть это мука, мука...
Вот чёрное и чёрное опять -
нет, я не знаю, что хотел сказать.
Но всё ж не оставляй меня, подруга.

***
Я по снам по твоим не ходил
и в толпе не казался,
не мерещился в сквере, где лил
дождь, верней – начинался
дождь (я вытяну эту строку,
а другой не замечу),
это блазнилось мне, дураку,
что вот-вот тебя встречу,
это ты мне являлась во сне,
(и меня заполняло
тихой нежностью), волосы мне
на висках поправляла.
В эту осень мне даже стихи
удавались отчасти
(но всегда не хватало строки
или рифмы – для счастья).

***
Вот и зима, мой ангел, наступила —
порог наш черный снегом завалило.
И в рощу обнаженную ресниц
летят снежинки, покружив над нами,
и наших слез касаются крылами,
подобными крылам небесных птиц.

И сад наш пуст. И он стоит уныло.
Все то, что летом было сердцу мило, —
как будто бы резиночкой творец
неверный стих убрал с листа бумаги —
бог стер с земли. И простыни, как флаги,
вдали белеют — кончен бой, конец.

Мы в дом войдем с последнею надеждой,
что в нем еще жива любовь, как прежде,
но вновь увидим, за окном — зима.
Я думаю, что спать должны зимою,
как бурые медведи, мы с тобою —
чтоб дальше жить, чтоб не сойти с ума.

И потому, укрыв тебя овчиной,
шепчу: «Не принимай всерьез кончину.
Мы пережили тысячу смертей,
и мы еще увидимся при жизни».
О, спойте колыбельную, пружины,
нам. Усыпите нас до теплых дней.

1994

***
В России расстаются навсегда.
В России друг от друга города
столь далеки,
что вздрагиваю я, шепнув «прощай».
Рукой своей касаюсь невзначай
её руки.

Длиною в жизнь любая из дорог.
Скажите, что такое русский бог?
«Конечно, я
приеду». Не приеду никогда.
В России расстаются навсегда.
«Душа моя,

приеду». Через сотни лет вернусь.
Какая малость, милость, что за грусть —
мы насовсем
прощаемся. «Дай капельку сотру».
Да, не приеду. Видимо, умру
скорее, чем.

В России расстаются навсегда.
Ещё один подкинь кусочек льда
в холодный стих.
…И поезда уходят под откос,
…И самолеты, долетев до звёзд,
сгорают в них.

1996, апрель

***
1.
…мы с тобою пойдем туда,
где над лесом горит звезда.

…мы построим уютный дом,
будет сказочно в доме том.

Да оставим открытой дверь,
чтоб заглядывал всякий зверь

есть наш хлеб. И лакая квас,
говорил: «Хорошо у вас».

2.
…мы с тобою пойдем-пойдем,
только сердце с собой возьмем.

…Мы возьмем только нашу речь,
чтобы слово «люблю» беречь.

Что ж еще нам с собою взять?
Надо валенки поискать —

как бы их не поела моль.
Что оставим? Печаль и боль.

3.
Будет крохотным домик, да,
чтоб вместилась любовь туда.

Чтоб смогли мы его вдвоем
человечьим согреть теплом.

А в окошечко сотню лет
будет литься небесный свет —

освещать мои книги и
голубые глаза твои.

4.
Всякий день, ровно в три часа,
молока принесет коза.

Да, в невинной крови промок,
волк ягненочка на порог

принесет — одинок я, стар —
и оставит его нам в дар,

В знак того, что он любит нас, —
ровно в два или, скажем, в час.

5.
…а когда мы с тобой умрем,
старый волк забредет в наш дом

хлынут слезы из синих глаз,
снимет шкуру, укроет нас.

Будет нас на руках носить
да по-волчьему петь-бубнить:

«Бу-бу-бу. Бу-бу-бу. Бу-бу…», —
в кровь клыком раскусив губу.

***
Пока не зажигают свет,
звезды на небе нет.
Смотри: меня с тобою нет,
тебя со мною нет.
Но только это не беда,
вернее — полбеды.
Поможет музыка, когда
ни друга, ни звезды.
Музыка в зеркальце лежит,
дрожит в твоей руке.
И отражение дрожит
в блестящем кругляшке.
Лети, не мучайся. Ресниц
наилегчайший взмах.
Тебя там встретят, кроме птиц,
и друг, и бог, и Бах.

***
Я не люблю твои цветочки,
вьюнки и кактусы, болван.
И у меня растёт в горшочке
на подоконнике тюльпан.
Там, за окном, дымят заводы,
там умирают и живут,
идут больные пешеходы,
в ногах кораблики плывут,
там жизнь ужасна, смерть банальна,
там перегибы серых стен,
там улыбается печально
живущий вечно манекен,
там золотые самолёты
бомбят чужие города,
на облака плюют пилоты,
горит зелёная звезда.
И никого, и никого не
волнует, господи, прости,
легко ль ему на этом фоне,
такому стройному, цвести.

1996

***
Я в детстве думал: вырасту большим -
и страх и боль развеются как дым.
И я увижу важные причины,
когда он станет тоньше паутины.
Я в детстве думал: вырастет со мной
и поумнеет мир мой дорогой.
И ангелы, рассевшись полукругом,
поговорят со мною и друг с другом.
Сто лет прошло. И я смотрю в окно.
Там нищий пьёт осеннее вино,
что отливает безобразным блеском.
...А говорить мне не о чем и не с кем.

Жизнь поэта Рыжего: https://takiedela.ru/2019/09/zhizn-poeta-rizhego/?fbclid=IwAR190N0M76TUNLje6gEtbhSQT08Vf94AeC_LQYQ2xalDrLZzJjbJDViqMEk

Другие статьи в литературном дневнике:

• 12.09.2020. Я всех любил, без дураков.