Об управлении нашими детьми."С переулка, около садовой калитки, через наш забор на меня смотрело молодое, розовое лицо — чёрные глаза не мигали, и усики забавно шевелились. Я спросил: — Чего тебе надо? Он ухмыльнулся: — Собственно говоря — ничего. — Это наш сад, — деликатно намекнул я. — Ты, значит, здешний мальчик? — Да. А то какой же? — Ну, как твоё здоровье? Как поживаешь? Ничем не мог так польстить мне незнакомец, как этими вопросами. Я сразу почувствовал себя взрослым, с которым ведут серьёзный разговор. — Благодарю вас, — солидно сказал я, роя ногой песок садовой дорожки. — Поясницу что-то поламывает. К дождю, что ли!.. Это вышло шикарно. Совсем как у тётки. — Здорово, брат! Теперь ты мне скажи вот что: у тебя, кажется, должна быть сестра? — А ты откуда знаешь? — Ну, как же… У всякого порядочного мальчика должна быть сестра. — А у Мотьки Нароновича нет! — возразил я. — Так Мотька разве порядочный мальчик? — ловко отпарировал незнакомец. — Ты гораздо лучше. Я не остался в долгу: — У тебя красивая шляпа. — Ага! Клюнуло! — Что ты говоришь? — Я говорю: можешь ты представить себе человека, который спрыгнул бы с этой высоченной стены в сад? — Ну, это, брат, невозможно. — Так знай же, о юноша, что я берусь это сделать. Смотри-ка! Если бы незнакомец не перенёс вопроса в область чистого спорта, к которому я всегда чувствовал род болезненной страсти, я, может быть, протестовал бы против такого бесцеремонного вторжения в наш сад. Но спорт — это святое дело. Гоп! И молодой человек, вскочив на верхушку стены, как птица, спорхнул ко мне с пятиаршинной высоты. Это было так недосягаемо для меня, что я даже не завидовал. — Ну, здравствуй, отроче. А что поделывает твоя сестра? Её, кажется, Лизой зовут? — Откуда ты знаешь? — По твоим глазам вижу. Это меня поразило. Я плотно зажмурил глаза и сказал: — А теперь? Эксперимент удался, потому что незнакомец, повертевшись бесплодно, сознался: — Теперь не вижу. Раз глаза закрыты, сам, брат, понимаешь. Ты во что тут играешь, в саду-то? — В саду-то? В домик. — Ну? Вот-то ловко! Покажи-ка мне твой домик. Я доверчиво повел прыткого молодого человека к своему сооружению из нянькиных платков, камышовой палки и нескольких досок, но вдруг какой-то внутренний толчок остановил меня… «О Господи, — подумал я. — А вдруг это какой-нибудь вор, который задумал ограбить мой домик и утащить всё то, что было скоплено таким трудом и лишениями: живая черепаха в коробочке, ручка от зонтика, в виде собачьей головы, баночка с вареньем, камышовая палка и бумажный складной фонарик». — А зачем тебе? — угрюмо спросил я. — Я лучше пойду спрошу у мамы, можно ли тебе показать? Он быстро, с некоторым испугом, схватил меня за руку. — Ну, не надо, не надо, не надо! Не уходи от меня… Лучше не показывай своего домика, только не ходи к маме. — Почему? — Мне без тебя будет скучно. — Ты, значит, ко мне пришел? — Конечно! Вот-то чудак! И ты ещё сомневался… Сестра Лиза дома сейчас? — Дома. А что? — Ничего, ничего. Это что за стена? Ваш дом? — Да… Вот то окно — папина кабинета. — Пойдём-ка подальше, посидим на скамеечке. — Да я не хочу. Что мы там будем делать? — Я тебе что-нибудь расскажу… — Ты загадки умеешь? — Сколько угодно! Такие загадки, что ты ахнешь. — Трудные? — Да уж такие, что даже Лиза не отгадает. У неё сейчас никого нет? — Никого. А вот отгадай ты загадку, — предложил я, ведя его за руку в укромный уголок сада. — «В одном бочонке два пива — жёлтое и белое». Что это такое? — Гм! — задумчиво сказал молодой человек. — Вот так штука! Не яйцо ли это будет? — Яйцо… На моём лице он ясно увидел недовольство, разочарование: я не привык, чтобы мои загадки так легко разгадывались. — Ну, ничего, — успокоил меня незнакомец. — Загадай-ка мне ещё загадку, авось я и не отгадаю. — Ну, вот отгадай: «Семьдесят одёжек и все без застёжек». Он наморщил лоб и погрузился в задумчивость. — Шуба? — Нет-с, не шуба-с!.. — Собака? — Почему собака? — удивился я его бестолковости. — Где же это у собаки семьдесят одёжек? — Ну, если её, — смущенно сказал молодой человек, — в семьдесят шкур зашьют. — Для чего? — безжалостно улыбаясь, допрашивал я. — Ну, мало ли… Если, скажем, хозяин чудак. — Нет, это ты, брат, не отгадал! II После этого он понёс совершеннейшую чушь, которая доставила мне глубокое удовольствие: — Велосипед? Море? Зонтик? Дождик? — Эх, ты! — снисходительно сказал я. — Это кочан капусты. — А ведь в самом деле! — восторженно крикнул молодой человек. — Это замечательно! И как это я раньше не догадался. А я-то думаю: море? Нет, не море… Зонтик? Нет, не похоже. Вот-то продувной братец у Лизы! Кстати, она сейчас в своей комнате, да? — В своей. — Одна? — Одна. Ну, что ж ты… Загадку-то! — Ага! Загадку? Гм… Какую же, братец, тебе загадку? Разве эту: «Два конца, два кольца, а посередине гвоздик». Я с сожалением оглядел моего собеседника: загадка была пошлейшая, элементарнейшая, затасканная и избитая. Но внутренняя деликатность подсказала мне не отгадывать её сразу. — Что же это такое? — задумчиво промолвил я. — Вешалка? — Какая же вешалка, если посередине гвоздик? — вяло возразил он, думая о чём-то другом. — Ну, её же прибили к стене, чтобы держалась. — А два конца, где они? — Костыли? — лукаво спросил я и вдруг крикнул с невыносимой гордостью: — Ножницы!! — Вот, чёрт возьми! Догадался-таки! Ну, и ловкач же ты! А сестра Лиза отгадала бы эту загадку? — Я думаю, отгадала бы. Она очень умная. — И красивая, добавь. Кстати, у неё есть какие-нибудь знакомые? — Есть. Эльза Либкнехт, Милочка Одинцова, Надя… — Нет, а мужчины-то. Есть? — Есть. Один тут к нам ходит. — Зачем же он ходит? — Он? В задумчивости я опустил голову, и взгляд мой упал на щегольские лакированные ботинки незнакомца. Я пришёл в восхищение: — Сколько стоят? — Пятнадцать рублей. Зачем же он ходит, а? Что ему нужно? — Он, кажется, замуж хочет за Лизу. Ему уже пора, он старый. А эти банты — завязываются или так уже куплены? — Завязываются. Ну, а Лиза хочет за него замуж? — Согни-ка ногу… Почему они не скрипят? Значит, не новые, — критически сказал я. — У кучера Матвея были новые, так небось скрипели. Ты бы их смазал чем-нибудь. — Хорошо, смажу. Ты мне скажи, отроче, а Лизе хочется за него замуж? Я вздёрнул плечами. — А то как же! Конечно, хочется. Он взял себя за голову и откинулся на спинку скамьи. — Ты чего? — Голова болит. Болезни — была единственная тема, на которую я мог говорить солидно. — Ничего… Не с головой жить, а с добрыми людьми. Это нянькино изречение пришлось ему, очевидно, по вкусу. — Пожалуй, ты прав, глубокомысленный юноша. Так ты утверждаешь, что Лиза хочет за него замуж? Я удивился: — А как же иначе?! Как же тут не хотеть? Ты разве не видел никогда свадьбы? — А что? — Да ведь, будь я женщиной, я бы каждый день женился: на груди белые цветочки, банты, музыка играет, все кричат ура, на столе икры стоит вот такая коробка, и никто на тебя не кричит, если ты много съел. Я, брат, бывал на этих свадьбах. — Так ты полагаешь, — задумчиво произнес незнакомец, — что она именно поэтому хочет за него замуж? — А то почему же!.. В церковь едут в карете, да у каждого кучера на руке бант повязан. Подумай-ка! Жду — не дождусь, когда эта свадьба начнётся. — Я знал мальчиков, — небрежно сказал незнакомец, — до того ловких, что они могли до самого дома на одной ноге доскакать… Он затронул слабейшую из моих струн. — Я тоже могу! — Ну что ты говоришь! Это неслыханно! Неужели доскачешь? — Ей-Богу! Хочешь? — И по лестнице наверх? — И по лестнице. — И до комнаты Лизы? — Там уж легко. Шагов двадцать. — Интересно было бы мне на это посмотреть… Только вдруг ты меня надуешь?.. Как я проверю? Разве вот что… Я дам тебе кусочек бумажки, а ты и доскачи с ним до комнаты Лизы. Отдай ей бумажку, а она пусть черкнёт на ней карандашом, хорошо ли ты доскакал! — Здорово! — восторженно крикнул я. — Вот увидишь — доскачу. Давай бумажку! Он написал несколько слов на листке из записной книжки и передал мне. — Ну, с Богом. Только если кого-нибудь другого встретишь, бумажки не показывай — всё равно тогда не поверю. — Учи ещё! — презрительно сказал я. — Гляди-ка! По дороге до комнаты сестры, между двумя гигантскими прыжками на одной ноге, в голову мою забралась предательская мысль: что, если он нарочно придумал этот спорт, чтобы отослать меня и, пользуясь случаем, обокрасть мой домик? Но я сейчас же отогнал эту мысль. Был я мал, доверчив и не думал, что люди так подлы. Они кажутся серьёзными, добрыми, но чуть где запахнет камышовой тростью, нянькиным платком или сигарной коробкой — эти люди превращаются в бессовестных грабителей. Лиза прочла записку, внимательно посмотрела на меня и сказала: — Скажи этому господину, что я ничего писать не буду, а сама к нему выйду. — А ты скажешь, что я доскакал на одной ноге? И заметь — всё время на левой. — Скажу, скажу. Ну, беги, глупыш, обратно. Когда я вернулся, незнакомец не особенно спорил насчёт отсутствия письменного доказательства. — Ну, подождём, — сказал он.— Кстати, как тебя зовут? — Ильюшей. А тебя? — Моя фамилия, братец ты мой, Пронин. Я ахнул: — Ты… Пронин? Нищий? В моей голове сидело весьма прочное представление о наружном виде нищего: под рукой костыль, на единственной ноге обвязанная тряпкой галоша и за плечами грязная сумка, с бесформенными кусками сухого хлеба. — Нищий? — изумился Пронин. — Какой нищий? — Мама недавно говорила Лизе, что Пронин — нищий. — Она это говорила? — усмехнулся Пронин. — Она это, вероятно, о ком-нибудь другом. — Конечно! — успокоился я, поглаживая рукой его лакированный ботинок. — У тебя брат-то какой-нибудь есть, нищий? — Брат? Вообще, брат есть. — То-то мама и говорила: много, говорит, ихнего брата, нищих, тут ходит. У тебя много ихнего брата?.. Он не успел ответить на этот вопрос… Кусты зашевелились, и между листьями показалось бледное лицо сестры. Пронин кивнул ей головой и сказал: — Знавал я одного мальчишку — что это был за пролаза — даже удивительно! Он мог, например, в такой темноте, как теперь, отыскать в сирени пятёрки, да как! Штук до десяти. Теперь уж, пожалуй, и нет таких мальчиков… — Да я могу тебе найти хоть сейчас сколько угодно. Даже двадцать! — Двадцать? — воскликнул этот простак, широко раскрывая изумлённые глаза.— Ну, это, милый мой, что-то невероятное… — Хочешь, найду? — Нет! Я не могу даже поверить. Двадцать пятёрок… — Ну, — с сомнением покачал он головой, — пойди поищи… Посмотрим, посмотрим. А мы тут с сестрой тебя подождём… Не прошло и часа, как я блестяще исполнил своё предприятие. Двадцать пятёрок были зажаты в кулак. Отыскав в темноте Пронина, о чём-то горячо рассуждавшего с сестрой, я, сверкая глазами, сказал: — Ну! Не двадцать? На-ка, пересчитай! Дурак я был, что искал ровно двадцать. Легко мог бы его надуть, потому что он даже не потрудился пересчитать мои пятёрки. — Ну и ловкач же ты, — сказал он изумлённо. — Прямо-таки огонь. Такой мальчишка способен даже отыскать и притащить к стене садовую лестницу. — Большая важность! — презрительно засмеялся я. — Только идти не хочется. — Ну, не надо. Тот мальчишка, впрочем, был попрытчей тебя. Пребойкий мальчик. Он таскал лестницу, не держа её руками, а просто зацепивши перекладиной за плечи. — Я тоже смогу, — быстро сказал я. — Хочешь? — Нет, это невероятно! К самой стене!.. — Подумаешь — трудность! Решительно в деле с лестницей я поставил рекорд: тот, пронинский мальчишка только тащил её грудью, а я при этом ещё, в виде премии, прыгал на одной ноге и гудел, как пароход. Пронинскии мальчишка был посрамлён. — Ну, хорошо, — сказал Пронин. — Ты удивительный мальчик. Однако мне старые люди говорили, что в сирени тройки находить труднее, чем пятёрки… О, глупец! Он даже и не подозревал, что тройки попадаются в сирени гораздо чаще, чем пятёрки! Я благоразумно скрыл от него это обстоятельство и сказал с деланным равнодушием: — Конечно, труднее. А только я могу и троек достать двадцать штук. Эх, что там говорить! Тридцать штук достану! — Нет, этот мальчик сведет меня в могилу от удивления. Ты это сделаешь, несмотря на темноту?! О, чудо! — Хочешь? Вот увидишь! Я нырнул в кусты, пробрался к тому месту, где росла сирень, и углубился в благородный спорт. Двадцать шесть троек были у меня в руке, несмотря на то что прошло всего четверть часа. Мне пришло в голову, что Пронина легко поднадуть: показать двадцать шесть, а уверить его, что тридцать. Всё равно этот простачок считать не будет. III Простачок… Хороший простачок! Большего негодяя я и не видел. Во-первых, когда я вернулся, он исчез вместе с сестрой. А во-вторых, когда я пришёл к своему дому, я сразу раскусил все его хитрости: загадки, пятёрки, тройки, похищение сестры и прочие штуки — всё это было подстроено для того, чтобы отвлечь моё внимание и обокрасть мой домик… Действительно, не успел я подскакать к лестнице, как сразу увидел, что около неё уже никого не было, а домик мой, находившийся в трёх шагах, был начисто ограблен: нянькин большой платок, камышовая палка и сигарная коробка — всё исчезло. Только черепаха, исторгнутая из коробки, печально и сиротливо ползала возле разбитой банки с вареньем… Этот человек обокрал меня ещё больше, чем я думал в то время, когда разглядывал остатки домика: через три дня пропавшая сестра явилась вместе с Прониным и, заплакав, призналась отцу с матерью: — Простите меня, но я уже вышла замуж. — За кого? — За Григория Петровича Пронина. Вдвойне это было подло: они обманули меня, надсмеялись надо мной, как над мальчишкой, да кроме того выхватили из-под самого носа музыку, карету, платки на рукавах кучеров и икру, которую можно было бы на свадьбе есть, сколько влезет — всё равно никто не обращает внимания. Когда эта самая жгучая обида зажила, я как-то спросил у Пронина: — Сознайся, зачем ты приходил: украсть у меня мои вещи? — Ей-Богу, не за этим, — засмеялся он. — А зачем взял платок, палку, коробку и разбил банку с вареньем? — Платком укутал Лизу, потому что она вышла в одном платье, в коробку положил разные свои мелкие вещи, палку я взял на всякий случай, если в переулке кто-нибудь меня заметит, а банку с вареньем разбил нечаянно… — Ну, ладно, — сказал я, делая рукой жест отпущения грехов.— Ну, скажи мне хоть какую-нибудь загадку… — Загадку? Изволь, братец. Два кольца, два конца, а посередине… — Говорил уже! Новую скажи… — Новую?.. Гм… Очевидно, этот человек проходил весь свой жизненный путь только с одной этой загадкой в запасе. Ничего другого у него не было… Как так живут люди — не понимаю… — Неужели больше ты ничего не знаешь!.. И вдруг — нет! Этот человек был решительно не глуп — он обвёл глазами гостиную и разразился великолепной новой, очевидно, только что им придуманной загадкой: — Стоит корова, мычать здорова. Хватишь её по зубам — вою не оберёшься. Это был чудеснейший экземпляр загадки, совершенно меня примирившей с хитроумным шурином. Оказалось: «Рояль»" Щутливо описана технология психологического управления. Дети очень легко управляемы! Чужие имеют свободный доступ к их душам. Понравилось у Аверченко... © Copyright: Владимир Рысинов, 2023.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
