3. 5. Скользкий путь
Став на скользкий путь бл=дства приходится быть и хитрым, и наглым и изворотливым. Некое дуновение сквознячком прошло по аудитории. Профессор дописал формулу и огляделся. Лица внимательные и со смешинкой, словно у него штаны треснули, когда он наклонялся за упавшим мелком, но откровенно рассмеяться никто не смел, но что-то произошло... Лица внимательные у всех, то-то и странно. Никто не задремал как обычно. Неужели он сказал вслух то, о чем постоянно думал. Никогда не предполагал, что он начнет двойную (двуличную!) жизнь в свои солиднейшие годы. Говорят, что на переправе коней не меняют, это правда, она тоже так думает. Переправа-переправа, берег левый и мы правы… Одно время на всех. Одно на всех, а всех слишком много. Они послужили нам, мы им, на этом можно бы и остановиться, но годы… Думать о них не хочется. Уже не поднять новый бизнес, не уйти красиво, оставив все второй жене и ее детям; а там цербер – первая жена ждет наследства для детей и внуков, которым было безразлично, когда она выставляла его из дома в никуда по той лишь причине, что он не смог наторговать на рынке на новую квартиру, как они с дочкой… 1993 год – профессор без зарплаты и квартиры, время было жесткое. Он выжил и преуспел, и устал, и забросил бизнес, думая о покое. Лишь привычка преподавать, ходить на кафедру, слушать анекдоты бабника Мещерского, избегать похорон сослуживцев. После заседания, друг заметил ему, что он сильно изменился, как-то неуместно помолодел. Аркадий промолчал. Чудом не хвастаются, его таят.
- Что там было? Я опоздал, знаешь пробки…
- Да знаю я твои пробки. Что-что?! Измеряли расстояние от П до Ж. Мнения разошлись.
- Действительно, все зависит от того, чем измерять.
- Чем-чем? Членом. Можно в квадрате. Движение прямо перпендикулярное, поступательное.
- Вращательно-поступательное?
- Ну, ты совсем извращенец… Смотрю на заседании на этих, помнишь две аспирантки: белая и черная, не дали, суки, морды воротили, а время-то ушло. Смотрю сегодня на них: две клячи, страшные, вредные, кривые, обе седые, одна с клюшкой.
- Да, а не дали даже мне… Б=ляди. Злые стали, всех режут. Скоро переаттестация, контракт на пять следующих лет, если мы их проживем.
- Жить надо, как теперь без зарплаты на пенсию-то прожить. Я вот не представляю и взяток не беру.
- Нашей кафедре не дают взяток из-за таких как ты коммунистов. Не приучили, а зря… все хлеб. За соображаловку надо платить. Ты пить-то сегодня будешь или опять торопишься на дачу, буржуй советский?
- Да, господа, я вас покидаю.
На скользком крыльце еле успел отделаться от приятеля и студентов, как позвонила жена с жалобами на Тимея, соврал, что кафедра еще не кончилась и после сабантуй такой, что не отвертеться, что он и машину бросит у ВУЗа, переночует в городе, а утром рано лекции отчитает, приедет и разберется. Наконец-то он смог набрать ее новый номер, специально купленный вчера для скрытного общения, услышав звонкий голос, гнал как юнец, нарушая правила, чтобы скорее увезти ее с условленного места на собачьей площадке.
- Ко мне?
- А его куда денем? Натопчет, гад.
- Полы помою, да и все. Моя раскудахталась, что замерзает, что Тимей совсем ее заморозил, зачем он сам на балкон не выйдет, а бродит туда-сюда. Что за чушь?
- Палитру в тепле держит, акварель же. Так удобней. Когда он работает, ему окружающий мир безразличен. Кому там, что не нравится…
- А вот она свалит с дачи, нам трудно будет общаться и ему станет голодно. Хотя, тут три молодухи ему позируют, чуть не дерутся за его внимание, жена рассказывала…
- Жена-жена! Жена наша, только о ней и переживаешь.
- Переживаю. Мы же решили – не разводиться, не афишировать отношения, нам не жить вместе, это ясно, слишком много трагедий обрушится на нас…
- И проклятий… Сами себе не простим. Извини, я тоже ревную.
- К кому? Зачем? Я лет пятнадцать назад как увидел отвислый дряблый зад, так и объявил себя импотентом.
- Ой, не смеши, кто тебе поверит с этакой потенцией. И ты не скучал, она всегда у тебя на даче сидит.
- Все ноет, о смерти говорит, невыносимо рядом находиться. Сначала боялась, что Тимошка сумасшедший, теперь видит, нормальнее некуда, баб и покушать любит. Ей не привыкать - хозяйством заниматься, у нее-то легко получается, не мучается как ты, но холод ей совсем некстати. Это проблема назревающая. Вторая – пес, если Тошка уйдет в армию, тебе совсем тяжко будет управляться, ты такая слабенькая, хрупкая… А твой старший не думает тебе помогать? Они бездетные что ли?
- Они очень умные. Они Тошку нянчили, не горят желанием нянчить его собаку и делиться от продажи сквекровиной квартиры, видно, не собираются. Старшего понять можно, ему мои разводы и творчество, романтика сведения детей от разных браков в одну семью им поперек горла. Он всегда все понимал, всем уступал, своих всех хоронил: деда, отца, бабку, а теперь нас избегает. Антон бесится, теперь все трудно дается: и работа, и деньги, и здоровье уже не то.
- Всегда все трудом дается, мужику грех жаловаться. А он пристает к тебе? Лучше не отвечай, я ведь с ума схожу, как представляю, что он трогает тебя… Я бы приставал.
- Не пристает, успокойся… Деньги его волнуют больше.
- Я бы приставал. День и ночь.
- Не зли меня или давай разводиться, гробить всех и себя.
- Ну, прости… я пытаюсь понять. Как можно обходить вниманием такую красавицу?
- Кеш, я ведь давно состарилась, я на пенсии, я бабуля, красота иссякла, ты один этого не видишь.
- Глупостей не говори, бабуля… У тебя кожа шелковая на 25 лет, а уж про любовное огниво я вообще молчу, не насытиться, не налюбоваться. Богиня!
- Сам красавец, люблю тебя!
- Ох, как я то тебя жду, не налюбиться никогда. Все лекции какой=то автомат-двойник читает, а я с тобой все мурлыкаю, рассуждаю. Вот ведь домой зайдем, некогда слова будет сказать, пацан с вечера дежурит.
- Как ты с этим жил, ходил, учился, танцевал?
- Стыдно, мешал, гад, вот только шахматами и отвлекался. Коммуналка, просыпаешься, все трусы мокрые, тут мачеха и бабка, стыдоба. А в транспорте, как притиснут. Жуть как натерпелся от хулигана. А девки, суки, не давали. Всем дают, а мне – нет. Уж и на дачу к бате возил, фигушки. Так и женился на первой, что дала. Дурак был.
- И это профессор МГУ! Хулиган николаевской закалки. Слушай анекдот про двух дедов, которым в кадетском корпусе бром в еду подсыпали. А на тебя и сейчас не действует?
- Так ведь рано еще, девяносто лет не исполнилось. Только семьдесят три, а чувствую себя только на сорок восемь, как в те годы, когда освободился от семейства, от партии, страхов-стеснения, научился деньги зарабатывать мозгами. Конечно, батяня, выручил этой дачей. Ну вот представь меня – в чем есть – остаться на улице. Где спать, в чем завтра на работу идти, где помыться, на что проезд оплатить, а я профессор: мне библиотека нужна, статья недописанная осталась на кухне, а меня в ментовку – унитаз спер и продал. Унитаз-то на месте стоит, говорю... Проверили, беги, мужик, от этих стерв, пока они тебя не посадили. Подумал, постоял у ментовки, послушал внутренний голос, поехал к бабуле… А все-таки, объясни, у вас-то как так получилось, что ты с Антоном в разных комнатах живешь? Кажется, ради него ты Тимку оставила в покое. Мы-то ждали, что он приедет из Германии и разведется ради тебя. Ты же была свободна от первого брака, довольно необременительного…
- У тебя полное досье на меня?
- Что ж, батя шпиЁн под дипприкрытием, по-другому быть не могло. Ты как злой гений, семейная тайна старого дома. Это он окрестил портреты твои – герцогиня Альба. Их много было, пока мачехин сынок не разбазарил дом, мало памяти осталось о предках. Ты очень похожа на мою маму, сейчас я тебе альбом покажу, единственный, довоенный. Она дворянка, разорившийся род, от голода вышла замуж рано, да и спряталась за рабоче-крестьянского парня, то есть уже батю. А тут неудачные роды и снова роды в сорок втором году, второй голод она уже не вынесла, неженка была. Меня несла из родильни, речку вброд переходила, меня упустила, потом выловила, занесла в первую избу, а тетка там все причитала: ой, не жилец, не жилец, а я только пузыри пускаю, наглотался воды… Так вот жилось мне. А батя работал на заводе, в выходной пошел за кедровыми орехами в тайгу, три дня блукал, но вышел, чуть не посадили. Поверили, да он еще и учился, что наверно, и спасло. Японский мало кто мог освоить. Это сказки, что в эвакуации не надо было хозяевам за комнату платить. И за жилье, и за детей, и за прокорм, и за присмотр. Суровая школа. Бабуля у меня молодец, все мне рассказывала, да наказывала, чтобы знал и помнил. Поэтому я так жить люблю, короткая она всегда, сколько ни положи Господь.
- Кеш, ты так с кем-нибудь откровенничал?
- Нет… никогда. Накопилось, видно. Устал в себе держать… И все-таки, почему врозь? Потому что Тимей нашелся? Не смогла?
- При чем тут Тимей? Не терплю сцен ревности, знаешь же… Как-то при переезде уже на новую квартиру упал и раскрылся его дневник, где он пишет о любви и тоске к другой женщине замужней, и записано было в тот день, когда мы только вдвоем смылись на концерт «Машины времени», собственно, с чего он начал ухаживание за мной. То есть, он вернулся с концерта и писал ей, а меня уже понуждал порвать с Тимеем? Зачем эта ложь? Мне непонятно, а уж теперь неинтересно. С ним удобно, практично и комфортно. Никогда не лезет в душу, не пытает.
- А я пытаю?
- Иногда, хотя сам знаешь ответ, и чувствуешь меня, что иначе быть не может. Тебе ли сомневаться, радость моя ненасытная?!
- Я так люблю тебя, так скучаю, что готов завыть как наш Кабыздох. Все-таки его надо Тимею на дачу определить, мешает он нам. Вот опять гулять с ним, а тебе домой уходить. Может быть, придумай себе этюды, уедем дня на три отдохнуть?
- Его Дуся зовут. Придумаю… Собираемся уже?.. Или пробки переждем? Хотя, можно и на метро, намордник есть.
- Иди ко мне, прижму тебя к сердцу и никуда не едем. Нас нет. Этот мир не существует, это иллюзия.
- Этот скользкий путь бл=дства разрушит звонок наших ближних, и мы их великодушно пощадим в угоду этому миру.
- Зачем ты так грубо выражаешься? Фу…
- За тем, что это так и называется в этом мире. А мир, в котором живем мы, еще более иллюзорный, скользкий до неуловимости, опасный для жизни.
- Не надо говорить о плохом, я уже не буду жить без тебя. Я ведь знаю, что каждая наша встреча может оказаться последней, и нужно будет исхитряться, чтобы узнать, что случилось, почему ты молчишь…
- Или ты молчишь…
- Я тоже знаю и стараюсь не думать об этом. Придумать, как быть хитрыми, изворотливыми, лживыми, чтобы дружить семьями и иметь возможность открыто позвонить друг другу. Я даже не Тимей, которого знают в твоей семье. Почему, если вот она единственная любовь, так рядом угроза трагедии, все так запутано. Может быть, просто разрубить Гордиев узел? Будь что будет…
- Сильна как смерть любовь, сказано в Библии. Закон жанра, всего лишь. Ручаюсь тебе как писатель. Но до развязки, то есть до конца есть начало и середина. То есть мы живем. Теперь мы знаем, что этим надо наслаждаться, не гнаться за будущим, а жить в сей час. Наслаждаться даже ожиданием звонка. Едем?
- Закон жанра, всего лишь. Жестко.
В ночь 2-3.12.16
Другие статьи в литературном дневнике:
