***Давид Самойлович Самойлов. ... Судьба столкнула поэта и актрису военной зимой сорок четвертого года, но настоящая встреча произошла лишь через сорок лет... «В ту пору случилось небольшое происшествие, мною начисто забытое, вполне достойное сентиментального рассказа», – так написал Давид Самойлович Самойлов в своих мемуарах... Действующим лицом этого происшествия невольно стала я. Было это в Нижнем Новгороде (в ту пору – Горьком). Город наш очень красив, особенно его историческая часть с каменным Кремлем, расположенная на крутом правом берегу Оки, на Дятловых горах, овеваемых всеми ветрами: «город семи ветров». В старину говорили: «Дома каменные – люди железные», ну а во время войны можно было сказать: «Дома каменные, и люди каменные». От горя... Помню на улицах длинные очереди за хлебом – черные толпы на фоне белого снега. Лица людей были строги, суровы, но никакого шума, скандалов. В наши дни ненависть подчас расходится от человека во все стороны, как волны от брошенного в воду камня. Тогда ненависть была направлена лишь в одну сторону – в сторону врага. В хлебных очередях люди были объединены общей бедой и болью, ведь у каждого кто-то из близких был на фронте. Но главное, что объединяло людей, – непоколебимая вера в победу. Эта вера и предчувствие грядущего освобождения давали людям силы переносить любые испытания. Истинное осознание трагического положения вещей пришло позднее. На перевале войны я получила мамино письмо с фронта (она была мобилизована как врач), где она пишет об освобождении Одессы и скорой победе. Теперь рыдала уже я...Именно тогда я впервые заметила, какую огромную жизненную энергию аккумулируют и излучают собравшиеся вместе и переживающие сходные эмоции люди. Таким мощным излучателем энергии во время войны стал Горьковский театр драмы. Руководил им до войны известный театральной России народный артист РСФСР режиссер Н.И. Собольщиков-Самарин, а с 42-го года – народный артист РСФСР Н.А. Покровский. Театр навсегда покорил меня не только силой своего искусства, но и тем, как резко он контрастировал с обыденной жизнью... Осенью 1943-го – зимой 1944 годов по улицам нашего города ходил молодой сержант Давид Самойлов. Он был здесь на переформировании. Позднее поэт вспоминал: «Я кочевал по карантинам и запасным полкам г. Горького, пока не осел к зиме в роте противотанковых ружей 7-го запасного полка». Должно быть, в один из морозных вечеров под теми же яркими звездами он тоже открыл тяжелую дверь нашего театра или дверь другого дома и попал в море света, тепла, людности. Где-то в толпе он случайно увидел девушку высокого роста с тонкой талией и пышными волосами – студентку театральной студии. Видимо, он находился на расстоянии лишь нескольких шагов от нее. Хотел подойти, но не посмел. И подошел через сорок лет. А той зимой я получила письмо. Оно датировано 21 января 1944 года. И почерк, и адрес мне были незнакомы. Письмо пришло накануне дня моего рождения. Мне исполнялось девятнадцать лет, и судьбе было угодно сделать мне очень дорогой подарок. Поэтому я не очень удивилась, получив письмо от незнакомца, но когда я прочла его, то поняла, что письмо написано рукой человека талантливого, наделенного редкой по искренности душой. Оно сразу очаровало меня. Вот его текст: «Эра! Все письмо мое возникло из случайностей: я видел Вас случайно, узнал Ваше имя случайно, наконец, случайно узнал Ваш адрес. В жизни солдата возможен ряд роковых случайностей. Кажется, это одна из них. Не знаю, что побудило меня написать это письмо, быть может, чувство одиночества в городе, где я никого не знаю и никто не знает меня. Но Ваше лицо в толпе ничего не обещающих лиц показалось светлым, осмысленным, живым… Что еще? Я хотел к Вам подойти, но меня удержала дурацкая человеческая трусость. Нужно оговориться. Не примите моего письма за то, что пишется сейчас в громадном количестве армейскими донжуанами. Я не буду клясться, что полюбил Вас с первого взгляда, не буду даже просить о свидании. Если Вы захотите, оно состоится. Но не сейчас и не скоро. Но Вы должны мне ответить. Почему? Не знаю. Хотя бы потому, чтобы поддержать мою веру в чудеса. Я верю, что даже в Горьком они случаются. Над снежной Волгой, в предвечерний час, Еще раз – жду Вашего письма. И письмо это, дивное письмо, осталось без ответа. Нет, не потому, что я поленилась, я очень люблю писать письма. Из всех вещей и предметов на свете я больше всего люблю чистый лист бумаги и ручку, но равнодушна, например, к игле или кухонному ножу. Ответить моему адресату мне помешали драматические или скорее полудраматические события в личной жизни. Я не ответила сразу, а потом просто было уже поздно. И вот неожиданно в письме С. Наровчатова от 4 ноября 1943 года читаю: «…в Горьком после ранения находится Дезя». Опускаю глаза к примечанию: речь идет о Давиде Самойлове. То, что Самойлов – поэт милостью Божьей, ясно всем, и, читая строки его стихов, я хотела понять, что он за человек, какой у него характер, хотела представить его внешний облик. Было странное ощущение: я ни разу его не видела, но мне казалось, что я давно его знаю. Позднее Самойлов написал похожие слова: «Мне кажется, что я Вас знал всегда». Видимо, впечатления юности не стираются, как магнитная лента, а сохраняются, даже незримые, ясно и отчетливо. «Милая Эра Васильевна! Спасибо за письмо. Постараемся приехать на Ваш творческий вечер, увидеть Вас на сцене и продолжить наше мимолетное знакомство уже на творческом уровне. Хочу и немного побаиваюсь нашей встречи. Нам не грозит разочарование от сравнения того, что было, с тем, что есть. © Copyright: Любовь Беленькая, 2013.
Другие статьи в литературном дневнике: |
