Высоцкий. Горизонты. Стихи по теме

ГОРИЗОНТ

Чтоб не было следов, повсюду подмели...
Ругайте же меня, позорьте и трезвоньте:
Мой финиш – горизонт, а лента – край земли,
Я должен первым быть на горизонте!

Условия пари одобрили не все
И руки разбивали неохотно –
Условье таково: чтоб ехать – по шоссе,
И только по шоссе – бесповоротно.

Наматываю мили на кардан
И еду параллельно проводам,
Но то и дело тень перед мотором:
То чёрный кот, то кто-то в чём-то чёрном.

Я знаю, мне не раз в колёса палки ткнут.
Догадываюсь, в чём и как меня обманут.
Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут
И где через дорогу трос натянут.

Но стрелки я топлю – на этих скоростях
Песчинка обретает силу пули,
И я сжимаю руль до судорог в кистях –
Успеть, пока болты не затянули!

Наматываю мили на кардан
И еду вертикально к проводам.
Завинчивают гайки... Побыстрее! –
Не то поднимут трос, как раз где шея.

И плавится асфальт, протекторы кипят,
Под ложечкой сосёт от близости развязки.
Я голой грудью рву натянутый канат!
Я жив – снимите чёрные повязки!

Кто вынудил меня на жёсткое пари –
Нечистоплотны в споре и расчётах.
Азарт меня пьянит, но, как ни говори,
Я торможу на скользких поворотах.

Наматываю мили на кардан
Назло канатам, тросам, проводам.
Вы только проигравших урезоньте,
Когда я появлюсь на горизонте!

Мой финиш – горизонт – по-прежнему далёк,
Я ленту не порвал, но я покончил с тросом –
Канат не пересёк мой шейный позвонок,
Но из кустов стреляют по колёсам.

Меня ведь не рубли на гонку завели –
Меня просили: «Миг не проворонь ты!
Узнай, а есть предел – там, на краю земли?
И можно ли раздвинуть горизонты?»

Наматываю мили на кардан.
И пулю в скат влепить себе не дам.
Но тормоза отказывают... Кода!
Я горизонт промахиваю с хода!
1971

ИЗ ДОРОЖНОГО ДНЕВНИКА

Ожидание длилось, а проводы были недолги.
Пожелали друзья: «В добрый путь, чтобы всё без помех».
И четыре страны предо мной расстелили дороги,
И четыре границы шлагбаумы подняли вверх.

Тени голых берёз добровольно легли под колёса,
Залоснилось шоссе и штыком заострилось вдали.
Вечный смертник – комар разбивался у самого носа,
Превращая стекло лобовое в картину Дали.

Сколько смелых мазков на причудливом мёртовом покрове,
Сколько серых мозгов и комарьих раздавленных плевр!
Вот взорвался один, до отвала напившийся крови,
Ярко-красным пятном завершая дорожный шедевр.

И сумбурные мысли, лениво стучавшие в темя,
Устремились в пробой – ну попробуй-ка останови!
И в машину ко мне постучало просительно время.
Я впустил это время, замешанное на крови.

И сейчас же в кабину глаза из бинтов заглянули
И спросили: «Куда ты? на запад? Вертайся назад!..»
Я ответить не смог: по обшивке царапнули пули.
Я услышал: «Ложись! Берегись! Проскочили! Бомбят!»

Этот первый налёт оказался не так чтобы очень:
Схоронили кого-то, прикрыв его кипой газет,
Вышли чьи-то фигуры – назад, на шоссе – из обочин,
Как лет тридцать спустя, на машину мою поглазеть.

И исчезло шоссе – мой единственный верный фарватер.
Только – елей стволы без обрубленных минами крон.
Бестелесый поток обтекал не спеша радиатор.
Я за сутки пути не продвинулся ни на микрон.

Я уснул за рулём. Я давно разомлел до зевоты.
Ущипнуть себя за ухо или глаза протереть?
В кресле рядом с собой я увидел сержанта пехоты.
«Ишь, трофейная пакость, – сказал он, – удобно сидеть».

Мы поели с сержантом домашних котлет и редиски,
Он опять удивился: Откуда такое в войну?
«Я, браток, – говорит, – восемь дней как позавтракал в Минске.
Ну, спасибо, езжай! будет время, опять загляну...»

Он ушёл на Восток со своим поредевшим отрядом.
Снова мирное время в кабину вошло сквозь броню.
Это время глядело единственной женщиной рядом.
И она мне сказала: «Устал? Отдохни – я сменю».

Всё в порядке, на месте, – Мы едем к границе, нас двое.
Тридцать лет отделяет от только что виденных встреч.
Вот забегали щетки, отмыли стекло лобовое, –
Мы увидели знаки, что призваны предостеречь.

Кроме редких ухабов, ничто на войну не похоже.
Только лес молодой, да сквозь снова налипшую грязь
Два огромных штыка полоснули морозом по коже,
Остриями – по мирному – кверху, а не накренясь.

Здесь, на трассе прямой, мне, не знавшему пуль, показалось,
Что и я где-то здесь довоёвывал невдалеке.
Потому для меня и шоссе, словно штык, заострялось,
И лохмотия свастик болтались на этом штыке.
1973

ЧАЙКА

Реет над тёмно-синей волной неприметная стайка,
грустно, но у меня в этой стае попутчиков нет,
низко лечу, отдельно от всех, одинокая чайка,
и скользит подо мной
спутник преданный мой –
белый мой силуэт.

Но слабеет, слабеет крыло,
я снижаюсь все ниже и ниже,
я уже отраженья не вижу –
море тиною заволокло.
Неужели никто не придёт,
чтобы рядом лететь с белой птицей?
Неужели никто не решится?
Неужели никто не спасёт?

Силы оставят тело моё, и в соленую пыль я
брошу свой обессиленный и исстрадавшийся труп...
Крылья уже над самой водой, мои бедные крылья!
Ветер ветреный, злой
лишь играет со мной,
беспощаден и груб.

Неужели никто не придёт,
чтобы рядом лететь с белой птицей?
Неужели никто не решится?
Неужели никто не спасёт?
Бьётся сердце под левым плечом,
я спускаюсь все ниже и ниже,
но уже и спасителя вижу –
это ангел с заветным ключом.

Ветер, скрипач безумный, пропой на прощанье сыграй нам!
Скоро погаснет солнце и спутник мой станет незрим,
чайка влетит в пучину навек к неразгаданным тайнам.
Я в себе растворюсь,
я навеки сольюсь
с силуэтом своим.

Но слабеет, слабеет крыло,
я снижаюсь все ниже и ниже,
я уже отраженья не вижу –
море тиною заволокло.
Бьётся сердце под левым плечом,
я спускаюсь все ниже и ниже,
Но уже и спасителя вижу –
это ангел с заветным ключом.

Рядом летит невидимо он, незаметно, но – рядом,
вместе в волшебном тихом гнездовье отыщем жильё.
больше к холодной мутной воде мне снижаться не надо:
мы вдвоем, нет причин
мне искать средь пучин
отраженье своё.

Я БОДРСТВУЮ, НО ВЕЩИЙ СОН МНЕ СНИТСЯ...

Я бодрствую, но вещий сон мне снится.
Пилюли пью - надеюсь, что усну.
Не привыкать глотать мне горькую слюну:
Организации, инстанции и лица
Мне объявили явную войну -
За то, что я нарушил тишину,
За то, что я хриплю на всю страну,
Затем, чтоб доказать - я в колесе не спица,
За то, что мне неймется, за то, что мне не спится,
За то, что в передачах заграница
Передает блатную старину,
Считая своим долгом извиниться:
"Мы сами, без согласья..." - Ну и ну!
За что еще? Быть может, за жену -
Что, мол, не мог на нашей подданной жениться,
Что, мол, упрямо лезу в капстрану
И очень не хочу идти ко дну,
Что песню написал, и не одну,
Про то, как мы когда-то били фрица,
Про рядового, что на дзот валится,
А сам - ни сном ни духом про войну.
Кричат, что я у них украл луну
И что-нибудь еще украсть не премину.
И небылица догоняет небылица.
Не спится мне... Ну, как же мне не спиться!
Не, не сопьюсь, - я руку протяну
И завещание крестом перечеркну,
И сам я не забуду осениться,
И песню напишу, и не одну,
И в песне я кого-то прокляну,
Но в пояс не забуду поклониться
Всем тем, кто написал, чтоб я не смел ложиться!
Пусть даже горькую пилюлю заглотну.
1973

Я УМРУ, ГОВОРЯТ - МЫ КОГДА-ТО ВСЕГДА УМИРАЕМ, -

Я умру, говорят - мы когда-то всегда умираем, -
Съезжу на даpмовых, если в спину сподобят ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, -
Не скажу про живых, а покойников мы бережем.

В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок -
И ударит душа на ворованных клячах в галоп,
Вот и дело с концом, - в pайских кущах покушаю яблок.
Подойду не спеша - вдуг апостол веpнет, остолоп!..

Чуp меня самого!.. Наважденье... Знакомое что-то -
Неродящий пустырь и сплошное ничто - беспредел.
И среди ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап - тысяч пять - на коленях сидел.

Как ржанёт коренник! Я смирил его ласковым словом,
Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел.
Петp-апостол, старик, слишком долго возился с засовом -
И кряхтел и ворчал, и не смог отворить - и ушел.

Тот огpомный этап не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Вот следы песьих лап... Да не pай это вовсе, а зона!
Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел.

Мы с конями глядим - вот уж истинно зонам всем зона!
Хлебный дух из ворот - так надежней, чем руки вязать.
Я пока невредим, но и я нахлебался озона.
Лепоты полон рот, и ругательство трудо сказать.

Засучив рукава, пролетели две тени в зеленом.
С криком "В рельсу стучи!" пропорхали на крыльях бичи.
Там малина, братва, нас встречает малиновым звоном.
Но звенели ключи - это к нам подбирали ключи...

Я подох на задах, на руках на старушечьих дряблых,
Не к Мадонне прижат Божий Сын, а к стене, как холоп.
В дивных райских садах просто прорва мороженых яблок,
Но сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

Херувимы кружат, ангел окает с вышки - занятно!
Да не взыщет Христос, - рву плоды ледяные с дерев.
Как я выстрелу рад, ускакал я из рая обратно,
Вот и яблок принес, их за пазухой телом согрев.

Я еще раз умру - если надо, мы вновь умираем.
Удалось. Бог ты мой! Я не сам - вы мне пулю в живот.
Так сложилось в миру - всех застреленных балуют раем,
А оттуда землей... Береженного Бог бережет!

С перекошенным ртом завалюсь поcле выстрела набок,
Кони просят овсу, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Я тебе привезу - ты меня и из рая ждала!
1977

УПРЯМО Я СТРЕМЛЮСЬ КО ДНУ...

Упрямо я стремлюсь ко дну,
Дыханье рвется, давит уши.
Зачем иду на глубину?
Чем плохо было мне на суше?

Там, на земле, - и стол, и дом.
Там - я и пел, и надрывался.
Я плавал все же, хоть с трудом,
Но на поверхности держался.

Линяют страсти под луной
В обыденной воздушной жиже,
А я вплываю в мир иной, -
Тем невозвратнее, чем ниже.

Дышу я непривычно - ртом.
Среда бурлит - плевать на среду!
Я погружаюсь, и притом -
Быстрее - в пику Архимеду.

Я потерял ориентир,
Но вспомнил сказки, сны и мифы.
Я открываю новый мир,
Пройдя коралловые рифы.

Коралловые города...
В них многорыбно, но не шумно -
Нема подводная среда,
И многоцветна, и разумна.

Где ты, чудовищная мгла,
Которой матери стращают?
Светло, хотя ни факела,
Ни солнца мглу не освещают.

Все гениальное и не-
Допонятое - всплеск и шалость -
Спаслось и скрылось в глубине!
Все, что гналось и запрещалось...

Дай Бог, я все же дотону,
Не дам им долго залежаться.
И я вгребаюсь в глубину,
И все труднее погружаться.

Под черепом - могильный звон,
Давленье мне хребет ломает, -
Вода выталкивает вон
И глубина не принимает.

Я снял с острогой карабин,
Но камень взял - не обессудьте! -
Чтобы добраться до глубин,
До тех пластов - до самой сути.

Я бросил нож - не нужен он:
Там нет врагов, там все мы люди,
Там каждый, кто вооружен,
Нелеп и глуп, как вошь на блюде.

Сравнюсь с тобой, подводный гриб,
Забудем и чины, и ранги.
Мы снова превратились в рыб,
И наши жабры - акваланги.

Нептун - ныряльщик с бородой,
Ответь и облегчи мне душу:
Зачем простились мы с водой,
Предпочитая влаге сушу?

Меня сомненья - черт возьми! -
Давно буравами сверлили:
Зачем мы сделались людьми?
Зачем потом заговорили?

Зачем, живя на четырех,
Мы встали, распрямили спины?
Затем - и это видит Бог, -
Чтоб взять каменья и дубины.

Мы умудрились много знать,
Повсюду мест наделать лобных,
И предавать, и распинать,
И брать на крюк себе подобных!

И я намеренно тону,
Ору: "Спасите наши души!"
И, если я не дотяну,
Друзья мои, бегите с суши!

Назад - не к горю и беде,
Назад и вглубь - но не ко гробу!..
Назад - к прибежищу, к воде,
Назад - в извечную утробу!

Похлопал по плечу трепанг,
Признав во мне свою породу...
И я выплевываю шланг
И в легкие пускаю воду.

1977

КОГДА Я ОТПОЮ И ОТЫГРАЮ

Когда я отпою и отыграю,
Где кончу я, на чем – не угадать.
Но лишь одно, наверное, я знаю –
Мне будет не хотеться умирать.
Посажен на литую цепь почёта,
И звенья славы мне не по зубам…
Эй! Кто стучит в дубовые ворота
Костяшками по кованым скобам?!
Ответа нет, Но там стоят, я знаю,
Кому не так страшны цепные псы, –
И вот над изгородью замечаю
Знакомый серп отточенной косы.
…Я перетру серебряный ошейник
И золотую цепь перегрызу,
Перемахну забор, ворвусь в репейник,
Порву бока – и выбегу в грозу!
1973

БАЛЛАДА О БОРЬБЕ

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров,
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от детских своих катастроф.

Детям вечно досаден их возраст и быт
И дрались мы до ссадин, до смертных обид
Но одежды латали нам матери в срок,
Мы же книги глотали, пьянея от строк.

Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
И сосало под ложечкой сладко от фраз.
И кружил наши головы запах борьбы,
Со страниц пожелтевших слетая на нас.

И пытались постичь мы, не знавшие войн,
За воинственный крик принимавшие вой,
Тайну слова, приказ, положенье границ,
Смысл атаки и лязг боевых колесниц.

А в кипящих котлах прежних войн и смут
Столько пищи для маленьких наших мозгов,
Мы на роли предателей, трусов, иуд
В детских играх своих назначали врагов.

И злодея слезам не давали остыть,
И прекраснейших дам обещали любить.
И друзей успокоив и ближних любя,
Мы на роли героев вводили себя.

Только в грёзы нельзя насовсем убежать,
Краткий бег у забав, столько поля вокруг.
Постараться ладони у мёртвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.

Испытай, завладев ещё теплым мечом,
И доспехи надев, что почём, что почём?!
Испытай, кто ты – трус иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус настоящей борьбы.

И когда рядом рухнет израненный друг
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг,
Оттого, что убили его, не тебя.

Ты поймешь, что узнал, отличил, отыскал,
По оскалу забрал – это смерти оскал,
Ложь и зло, погляди, как их лица грубы,
И всегда позади вороньё и гробы.

Если путь прорубая отцовским мечом,
Ты солёные слёзы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почём,
Значит, нужные книги ты в детстве читал.

Если мяса с ножа ты не ел ни куска,
Если руки сложа, наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил с подлецом, палачом,
Значит, в жизни ты был ни причём, ни причём.
1975

КУПОЛА

Как засмотрится мне нынче, как задышится?!
Воздух крут перед грозой, крут да вязок.
Что споётся мне сегодня, что услышится?
Птицы вещие поют – да всё из сказок.

Птица сирин мне радостно скалится,
Веселит, зазывает из гнёзд,
А напротив тоскует-печалится,
Травит душу чудной алконост.

Словно семь заветных струн
Зазвенели в свой черёд –
Это птица гамаюн
Надежду подаёт!

В синем небе, колокольнями проколотом,
Медный колокол, медный колокол
То ль возрадовался, то ли осерчал...
Купола в России кроют чистым золотом –
Чтобы чаще Господь замечал.

Я стою, как перед вечною загадкою,
Пред великою да сказочной страною –
Перед солоно да горько-кисло-сладкою,
Голубою, родниковою, ржаною.

Грязью чавкая жирной да ржавою,
Вязнут лошади по стремена,
Но влекут меня сонной державою,
Что раскисла, опухла от сна.

Словно семь богатых лун
На пути моём встаёт –
То мне птица гамаюн
Надежду подаёт!

Душу, сбитую да стёртую утратами,
Душу, сбитую перекатами, –
Если до крови лоскут истончал, –
Залатаю золотыми я заплатами,
Чтобы чаще Господь замечал!
1975

БАЛЛАДА О ЛЮБВИ

Когда вода всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась любовь
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было сорок сороков.

И чудаки – еще такие есть –
Вдыхают полной грудью эту смесь.
И ни наград не ждут, ни наказанья,
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же неровного дыханья…

Только чувству, словно кораблю,
Долго оставаться на плаву,
Прежде чем узнать, что “я люблю”,-
То же, что дышу, или живу!

И вдоволь будет странствий и скитаний,
Страна Любви – великая страна!
И с рыцарей своих для испытаний
Все строже станет спрашивать она.
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна…

Но вспять безумцев не поворотить,
Они уже согласны заплатить.
Любой ценой – и жизнью бы рискнули,
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули…

Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал,
Потому что, если не любил,
Значит, и не жил, и не дышал!

Но многих захлебнувшихся любовью,
Не докричишься, сколько не зови…
Им счет ведут молва и пустословье,
Но этот счет замешан на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибшим от невиданной любви…

Их голосам дано сливаться в такт,
И душам их дано бродить в цветах.
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться со вздохом на устах
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья…

Я поля влюбленным постелю,
Пусть поют во сне и наяву!
Я дышу – и значит, я люблю!
Я люблю – и, значит, я живу!
1975

ШТОРМ

Мы говорим не "штормы", а "шторма" -
Слова выходят коротки и смачны:
"Ветра" - не "ветры" - сводят нас с ума,
Из палуб выкорчевывая мачты.

Мы на приметы наложили вето -
Мы чтим чутье компасов и носов.
Упругие тугие мышцы ветра
Натягивают кожу парусов.

На чаше звездных - подлинных - Весов
Седой Нептун судьбу решает нашу,
И стая псов, голодных Гончих псов,
Надсадно воя, гонит нас на Чашу.

Мы - призрак легендарного корвета,
Качаемся в созвездии Весов.
И словно заострились струи ветра -
И вспарывают кожу парусов.

По курсу - тень другого корабля,
Он шел - и в штормы хода не снижая.
Глядите - вон болтается петля
На рее, по повешенным скучая!

С ним Провиденье поступило круто:
Лишь вечный штиль - и прерван ход часов, -
Попутный ветер словно бес попутал -
Он больше не находит парусов.

Нам кажется, мы слышим чей-то зов -
Таинственные четкие сигналы...
Не жажда славы, гонок и призов
Бросает нас на гребни и на скалы.

Изведать то, чего не ведал сроду, -
Глазами, ртом и кожей пить простор!..
Кто в океане видит только воду -
Тот на земле не замечает гор.

Пой, ураган, нам злые песни в уши,
Под череп проникай и в мысли лезь,
Лей звездный дождь, вселяя в наши души
Землей и морем вечную болезнь!
1976

ГИМН МОРЮ И ГОРАМ

Заказана погода нам Удачею самой,
Довольно футов нам под киль обещано,
И небо поделилось с океаном синевой –
Две синевы у горизонта скрещены.

Не правда ли, морской хмельной невиданный простор
Сродни горам в безумье, буйстве, кротости:
Седые гривы волн чисты, как снег на пиках гор,
И впадины меж ними – словно пропасти!

Служение стихиям не терпит суеты.
К двум полюсам ведёт меридиан.
Благословенны вечные хребты!
Благословен Великий океан!

Нам сам Великий Случай – брат, Везение – сестра,
Хотя – на всякий случай – мы встревожены.
На суше пожелали нам ни пуха ни пера,
Созвездья к нам прекрасно расположены.

Мы все вперёдсмотрящие, все начали с азов,
И если у кого-то невезение –
Меняем курс, идём на SOS, как там, в горах, на зов,
На помощь, прерывая восхождение.

Служение стихиям не терпит суеты.
К двум полюсам ведёт меридиан.
Благословенны вечные хребты!
Благословен Великий океан!

Потери посчитаем мы, когда пройдёт гроза,
Не сединой, а солью убелённые,
Скупая океанская огромная слеза
Умоет наши лица просветлённые...

Взята вершина – клотики вонзились в небеса!
С небес на землю – только на мгновение:
Едва закончив рейс, мы поднимаем паруса –
И снова начинаем восхождение.

Служение стихиям не терпит суеты.
К двум полюсам ведёт меридиан.
Благословенны вечные хребты!
Благословен Великий океан!
1976

МНЕ СУДЬБА - ДО ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ, ДО КРЕСТА...

Мне судьба - до последней черты, до креста
Спорить до хрипоты (а за ней - немота),
Убеждать и доказывать с пеной у рта,
Что - не то это все, не тот и не та!
Что - лабазники врут про ошибки Христа,
Что - пока еще в грунт не влежалась плита, -
Триста лет под татарами - жизнь еще та:
Маета трехсотлетняя и нищета.
Но под властью татар жил Иван Калита,
И уж был не один, кто один против ста.
{Пот} намерений добрых и бунтов тщета,
Пугачевщина, кровь и опять - нищета...
Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта, -
Повторю даже в образе злого шута, -
Но не стоит предмет, да и тема не та, -
Суета всех сует - все равно суета.
Только чашу испить - не успеть на бегу,
Даже если разлить - все равно не смогу;
Или выплеснуть в наглую рожу врагу -
Не ломаюсь, не лгу - все равно не могу;
На вертящемся гладком и скользком кругу
Равновесье держу, изгибаюсь в дугу!
Что же с чашею делать?! Разбить - не могу!
Потерплю - и достойного подстерегу:
Передам - и не надо держаться в кругу
И в кромешную тьму, и в неясную згу, -
Другу передоверивши чашу, сбегу!
Смог ли он ее выпить - узнать не смогу.
Я с сошедшими с круга пасусь на лугу,
Я о чаше невыпитой здесь ни гугу -
Никому не скажу, при себе сберегу, -
А сказать - и затопчут меня на лугу.

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!
Может, кто-то когда-то поставит свечу
Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
И веселый манер, на котором шучу...
Даже если сулят золотую парчу
Или порчу грозят напустить - не хочу, -
На ослабленном нерве я не зазвучу -
Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу!
Лучше я загуляю, запью, заторчу,
Все, что за ночь кропаю,- в чаду растопчу,
Лучше голову песне своей откручу, -
Но не буду скользить словно пыль по лучу!
...Если все-таки чашу испить мне судьба,
Если музыка с песней не слишком груба,
Если вдруг докажу, даже с пеной у рта, -
Я уйду и скажу, что не все суета!
1977

РАЙСКИЕ ЯБЛОКИ

Я когда-то умру – мы когда-то всегда умираем, –
Как бы так угадать, чтоб не сам – чтобы в спину ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, –
Не скажу про живых, но покойников мы бережём.

В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок –
И ударит душа на ворованных клячах в галоп,
В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок...
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

Прискакали – гляжу – пред очами не райское что-то:
Неродящий пустырь и сплошное ничто – беспредел.
И среди ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап – тысяч пять – на коленях сидел.

Как ржанёт коренной! Я смирил его ласковым словом,
Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплёл.
Седовласый старик слишком долго возился с засовом –
И кряхтел и ворчал, и не смог отворить – и ушёл.

И измученный люд не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Здесь малина, братва, – нас встречают малиновым звоном!
Всё вернулось на круг, и распятый над кругом висел.

Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?!
Мне – чтоб были друзья, да жена – чтобы пала на гроб, –
Ну а я уж для них наберу бледно-розовых яблок...
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
Это Петр Святой – он апостол, а я – остолоп.
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок...
Но сады сторожат – и убит я без промаха в лоб.

И погнал я коней прочь от мест этих гнилых и зяблых, –
Кони просят овсу, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Для тебя я везу: ты меня и из рая ждала!
1977

СНЕГ СКРИПЕЛ ПОДО МНОЙ...

Снег скрипел подо мной,
Поскрипев, затихал,
А сугробы прилечь завлекали...
Я дышал синевой,
Белый пар выдыхал, –
Он летел, становясь облаками.

И звенела тоска, что в безрадостной песне поётся,
Как ямщик замерзал в той глухой незнакомой степи:
Усыпив, ямщика заморозило жёлтое солнце,
И никто не сказал: «Шевелись, подымайся, не спи!»

...Все стоит на Руси
До макушек в снегу, –
Полз, катился, чтоб не провалиться:
Сохрани и спаси,
Дай веселья в пургу,
Дай не лечь, не уснуть, не забыться!

Тот ямщик-чудодей бросил кнут и – куда ему деться:
Помянул о Христе, ошалев от заснеженных верст, –
Он, хлеща лошадей, мог движеньем и злостью согреться,
Ну а он в доброте их жалел, и не бил – и замёрз.

...Отраженье своё
Увидал в полынье,
И взяла меня оторопь: в пору б
Оборвать житие, –
Я по грудь во враньё,
Да и сам-то я кто?! Надо в прорубь.

Хоть душа пропита – ей там голой не вытерпеть стужу.
В прорубь надо да в омут, но сам, а не руки сложа!
Пар валит изо рта: эк душа моя рвётся наружу, –
Выйдет вся – схороните, зарежусь – снимите с ножа.

Снег кружит над землёй,
Над страною моей, –
Мягко стелет, в запой зазывает...
Ах, ямщик удалой, –
Пьёт и хлещет коней,
А непьяный ямщик – замерзает.
1977

Другие статьи в литературном дневнике:

• 03.07.2018. Высоцкий. Горизонты. Стихи по теме