Эти снимки сделаны в один день, 21 апреля 1890 года. 30-летний Антон Павлович решил сфотографироваться с семьей и друзьями на крыльце дома на Садово-Кудринской улице перед отъездом на Сахалин. Через несколько часов он с дорожной фляжкой коньяка через плечо и револьвером Smith & Wesson в кармане попрощается с родными на Ярославском вокзале и отправится на «край географии».
Узнав о планах Чехова, родные и знакомые наперебой отговаривали его от опасного предприятия, но тот был непреклонен. И только в обычной своей шутливой манере просил друзей перед отъездом «не поминать лихом», а в случае «утонутия или чего-нибудь вроде» делал наследницей сестру Марию: «…она заплатит мои долги». Сборы в поездку были основательными. «У меня такое чувство, как будто я собираюсь на войну, хотя впереди не вижу никаких опасностей, кроме зубной боли, которая у меня непременно будет в дороге». Были куплены полушубок, офицерское непромокаемое пальто из кожи, большие сапоги, револьвер и финский ножик «для резания колбасы и охоты на тигров». И Антон Павлович, предварительно проштудировав все, что мог найти, по истории, этнографии и тюрьмоведению, направился прямиком в «ад», как он потом не раз назовет Сахалин.
Желание отправиться на этот остров Чехов объяснил в письме Алексею Суворину от 9 марта 1890 года:
«Еду я совершенно уверенный, что моя поездка не даст ценного вклада ни в литературу, ни в науку: но хватит на это ни знаний, ни времени, ни претензий. Нет у меня планов ни гумбольдтских, ни даже кеннановских. Я хочу написать хоть 100 — 200 страниц и этим немножко заплатить своей медицине, перед которой я, как Вам известно, свинья. Быть может, я не сумею ничего написать, но все-таки поездка не теряет для меня своего аромата: читая, глядя по сторонам и слушая, я многое узнаю и выучу... К тому же, полагаю, поездка - это непрерывный полугодовой труд, физический и умственный, а для меня это необходимо, так как я хохол и стал уже лениться. Надо себя дрессировать. Пусть поездка моя пустяк, упрямство, блажь, по подумайте и скажите, что я потеряю, если поеду? Время? Деньги? Буду испытывать лишения? Время мое ничего не стоит, денег у меня всё равно никогда не бывает, что же касается лишений, то на лошадях я буду ехать 25 — 30 дней, не больше, всё же остальное время просижу на палубе парохода или в комнате и буду непрерывно бомбардировать Вас письмами. Пусть поездка не даст мне ровно ничего, но неужели все-таки за всю поездку не случится таких 2 — 3 дней, о которых я всю жизнь буду вспоминать с восторгом или с горечью?»
На уничижительный отзыв Суворина («что за дикая фантазия», «Сахалин никому не нужен и не интересен») Чехов резко ответил: «Сахалин может быть не нужным и не интересным только для того общества, которое не ссылает на него тысячи людей и не тратит на него миллионов… Это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный».
Чехов ехал с «корреспондентским билетом» «Нового времени», но за свой счет. Издатель предоставил солидный кредит, а писатель обещал посылать путевые очерки в счет долга. Расходы же предстояли немалые. Один только билет на пароход Добровольного флота стоил около 500 рублей, а, например, наем дома на Садово-Кудринской, где жила вся семья, — 650 рублей в год. Кстати, семья сразу съехала из этого дома и к возвращению Антона Павловича сняла куда более скромный флигель на Малой Дмитровке.
По возвращении Чехов сразу засел за работу. На книгу «Остров Сахалин» ушло пять лет. Поначалу дело шло тяжело. 28 июля 1893 года он признавался Суворину: «Я долго писал и долго чувствовал, что иду не по той дороге, пока, наконец, не уловил фальши. Фальшь была именно в том, что я как будто кого-то хочу своим "Сахалином" научить... Но как только я стал изображать, каким чудаком я чувствовал себя на Сахалине и какие там свиньи, то мне стало легко и работа моя закипела...»
В книге 23 главы: «Общие камеры», «Кандальные», «Каторжные работы в Александровске», «Экс-палач Терский», «Казармы для семейных», «Дуйская тюрьма», «Каменноугольные копи», «Прикованные к тачкам» и т. д. Закончив, Чехов признался Суворину: «Я рад, что в моем беллетристическом гардеробе будет висеть и сей жесткий арестантский халат».
Книга, написанная «своим», цивилизованным человеком изнутри чуждого, страшного и как будто бы несуществующего мира, вызвала в свете фурор. Уступив взбудораженной общественности, министерство юстиции и Главное тюремное управление отправили на Сахалин своих представителей — все подтвердилось. Таким образом, был запущен механизм послаблений: отмена телесных наказаний для женщин; назначение казенных сумм на содержание детских приютов; отмена вечной ссылки и пожизненной каторги.
